– Ты, Зиночка, как портниха одесская времен советского застоя: берешь работу на дом! Вот сто пудов: вы после горячей, и не очень, любви говорите о работе, производственные вопросы решаете в кровати! Я понимаю – он любовник хоть куда! Орел! Да только орел какой-то он не наш, приблудный. Вы собираетесь жениться-плодиться?
– Ты сейчас спросила или наехала? – уточнила Зина.
– Одновременно. Он к тебе забегает сделать перекус на ходу, как в «Макдоналдс», «свободная касса»! И – пора-пора, работа кипит, преступник не дремлет, козни строит, Родина ждет подвигов! А оно тебе таки надо – така любовь? Что ты, гамбургер?
Зинуля прямо обалдела от четкого попадания в цель Риткиного высказывания.
А и на самом деле – фастфуд какой-то сплошной! И оно ей таки надо?! Лучше никак, чем так.
В первый же свой рабочий день после приезда она столкнулась с Константином в коридоре. Не дома, не на вокзале он ее встречал – в коридоре госучреждения!
Зина ухватила его за рукав пиджака, остановила бегущего куда-то по важным делам не заметившего ее любимого.
– Привет! – обрадовался он, и чмок-чмок в щечки. – Прости, не смог тебя встретить, мои двое суток в засаде сидели. Соскучился я по тебе! Постараюсь пораньше сегодня вырваться, отметим твой приезд.
– Не надо стараться, – остудила она, притормозив его бег по всем пересеченным местностям. – Костя, все! Расстаемся с сегодняшнего дня. Вещи заберешь, когда сможешь.
– Та-а-ак! – сосредоточил-таки свое внимание на ней мужчина. – Не понял. Другого встретила? Любовь курортная?
– На оба вопроса – нет. Просто на-до-е-ло! Нам с тобой другие партнеры нужны, вне нашей сумасшедшей работы. Домашние. Чтобы ждали, все понимали, прощали, тянули на себе бытовые проблемы, жалели. А так мы с тобой еще лет десять пробегаем по трупам-выездам, ты – по задержаниям-раскрытиям, я – в колбах и анализах, а дальше что? Если сейчас не остановимся, скоро ненавидеть друг друга станем за вечную неустроенность житейскую. А я так не хочу. И секса на бегу уже не хочу, и что мы за все время даже поговорить ни разу серьезно по душам не удосужились – и это не хочу. Да и ты не хочешь. А нам с тобой еще работать вместе. Так что, надеюсь, расстанемся легко и без взаимных обид.
– Может, ты и права, Зинуль. Но давай не сейчас будем это обсуждать, не на бегу!
– Костя-я-я! Очнись. Мы все делаем только так, на бегу, в коротких антрактах между работой.
– Зин, обещаю: я все обдумаю и поговорим.
– Нет, не обдумаешь, и не поговорим. Не обманывай себя. Ты за два с половиной года с моими бабушками-дедушками не удосужился познакомиться, а я – с твоими родителями! Ты не знаешь вторую половину моей семьи, Риткину, да и с ней самой всего раза четыре за все время виделся. Не получается у нас интересоваться и заниматься чем-то помимо работы. Вот давай этим и ограничимся. Да все нормально, Костя! И у тебя, и у меня напряг отпадет…
Напряг отпал, как и ожидалось, а поговорили они серьезно и без дураков года через три, когда встретились на торжественном совещании в Главном управлении, после которого пошли в ресторан и проговорили часа четыре подряд.
И не стали заканчивать встречу в кровати.
– Это же стандартная претензия ко всем много работающим мужчинам, – раздался из темноты тихий голос Захара.
– И к женщинам, – добавила Зинаида.
– И к ним тоже, – согласился Захар. – Но это реалии нашей сегодняшней жизни, все люди, которые что-то делают хорошо, работают сверх всякой меры, и к этому надо приспосабливаться.
– Нет. Не согласна! – уверенно возразила Зинаида. – Я много об этом думала и сделала свои выводы. Вот ответь мне: для чего и почему ты так много и беспросветно работаешь?
– Ну… – задумался Захар. – Стать специалистом классным, достичь много в профессии, желательно – заиметь авторитет и суперквалификацию. Еще – деньги, карьерный рост…
– Все это прекрасно и имеет место в начале пути, когда на самом деле без упорного кропотливого труда и практики невозможно стать профи. Но только вначале, когда накапливаешь опыт, приобретаешь знания, умения. А сейчас? Вот я – суперклассный спец, редкий, без пафоса и самолюбования, а ты?
– Я сейчас тоже супер. Наверное, единственный в своем роде в нашей стране. Нас очень мало.
– То есть профи высшей пробы? – переспросила Зина.
– Да.
– Тогда сейчас тебе зачем так много работать? Чтобы кому-то что-то доказать? Себе? Не выпасть из обоймы? Заработать все деньги или для престижа? Для чего?
– Да я теперь так уже и не вкалываю, как раньше. Больше умею, знаю, проблему на подходе вижу, как и ее решение. Командировки бесконечные – это часть моей работы. Но и там я тоже пашу не на убой, научился подбирать помощников, направлять, руководить работой.
– Спокойно, уверенно, без суеты и авралов бесконечных?
– Охо-хо, Зинаида! Когда это в нашей стране без авралов и суеты? Хотелось бы так!
– А я научилась себя ценить и уважать как специалиста. И ценить жизнь в целом. Не оставляя ее полностью на работе. А еще научилась говорить «нет». И как бы ни уговаривали, ни просили-умоляли: «Зинаида Геннадьевна, это срочно-пресрочно! Дело рушится! Спасите-помогите!» Я четырнадцать лет в профессии, и ни разу не было не срочно. И все рушится, и дело рассыпается, преступник уходит, а его наказание откладывается. И все пропало? Ни-че-го подобного! Догоните, дело оформите, доказательную базу составите, а у меня рабочий день закончился! Я в зоопарк с Риткой и детьми намылилась. И никакая необычайно срочная экспертиза меня не заставит променять это счастье на работу! Поэтому стандартные обвинения в игнорировании жизни и полном погружении только в работу я считаю обоснованными. После расставания с Костей я еще так года три пробегала, кандидатскую защитила, пережила пару романов мимолетных. Но остановилась, когда осознала, что за очередным завалом на работе неделю Ритке не звонила, на звонки ее не отвечала, только – «привет, все нормально, очень срочная работа. Пока!» Вот тогда-то я и поняла, что могу жизнь мимо пропустить и не заметить! А у Кости – все по-прежнему, в бегах. И очень многие так живут: для них существует только работа, а жизни нет.
– Значит, ты мудрее меня, – загрустил Захар.
– Да ладно! – отмахнулась Зинаида. – Просто у меня есть из-за кого отстаивать право на личную жизнь, на общение с теми, кого люблю: Ритка, семья, дети, да и я сама у себя есть. Вот твой Никита приедет – и ты тоже захочешь больше времени проводить с сыном, жертвуя сверхурочной работой.
– Само собой. Постараюсь проводить с ним как можно больше времени, – согласился Захар.
Они помолчали.
В темноте напряженно повисло несказанное. Осязаемо, ощутимо, пугая возможным откровением…
«У меня есть из-за кого – Ритка, семья, дети…»
«Проводить с ним как можно больше времени…»
Как кастрация полной жизни! Урезание! Недоговоренность обоюдная….
Дети, родственники, друзья – и больше нечем дышать, гореть, плавиться, с ума сходить, ночами не спать.
Любить, рваться навстречу!
Полдыхания, полжизни, полнакала, зато свобода полной ложкой!
В темноте, в тишине, они обменивались мыслями, напряженным чувствованием, пониманием того, что недоговорили друг другу и что хотели сказать…
Молчание – разговор мистический. Странный, клубящийся по углам, манящий чем-то запретным, – тягучее молчание, из которого есть только два выхода: шутка, смех или…
– Я… – попыталась сказать о чем-то Зина.
– Тс-с-с… – протянул Захар, останавливая ее ненужные сейчас слова.
Он встал, подошел к ней и присел на корточки рядом.
Как он ее отыскал-то в этой темноте кромешной?
Безошибочно.
Не сделав ни одного лишнего движения, не шаря в темноте беспомощно вытянутыми руками. Нашел. Сразу, как по магнитной стрелке компаса.
Он дотронулся кончиками пальцев до ее лица, легко, как лепестками цветочными, провел по бровям, носу, обвел пальцем контур губ.
Зина закрыла глаза и поплыла куда-то, тая под этими еле уловимыми прикосновениями – поплыла-а-а!
Захар опустился на одно колено, наклонился и легко, осторожно прикасаясь, поцеловал ее губы.
Три минуты – полет нормальный! Зинуля стартанула в космос!
Как наваждение, нежное, медленное колдовство…
И – в секунду – все переменилось, сменив тона, окраску, ритм музыки, сердцебиение. Их обожгло желанием!
Он переместился, обнял ее, прижал к себе сильно и поцеловал по-настоящему, уже далеко не нежно, а напористо, сильно, зовя за собой, требуя, обещая…
Куда-то в неизвестную бездонность улетела одежда, исчезая бесследно, а вместе с ней – условности, сомнения, необходимость в словах. Первобытная темень, первобытное единение в ней мужчины и женщины – самое мудрое, самое сложное, самое простое!
Они стонали в унисон, торопились познать друг друга, целовались не останавливаясь. И, не выдержав, не выдержав – ну, невозможно же! – он вошел в нее резко, сильно, победителем-побежденным, а она приняла его, подчиняясь-побеждая…
Увидеть настоящие искры в глазах, как оказалось, можно только в темнотище…
И кричать, ничего не боясь, не смущаясь, не сдерживая себя, достигнув вершины личного, одного на двоих, Эвереста.
И, обнявшись вдвоем, плавно, как на парашюте, падать, падать с него, падать…
– Я когда увидел тебя… – стал говорить Захар, переведя дыхание, у нее над плечом, оттуда, где находилась его отяжелевшая голова.
И в это время зазвонил телефон где-то в неизвестной непроглядности.
– А, черт! – ругнулся Захар.
Пришлось встать, шарить в полной темноте в поисках пиджака, кармана на этом предмете одежды и заливающегося истошной мелодийкой телефона.
– Да! – ну о-о-очень недовольно ответил Захар Игнатьевич.
– Захар Игнатьевич, это Маргарита Аркадьевна. Квартиру осмотрели? Вам понравилось? – не убоялась его грозного рыка Ритка.
– Нет, Маргарита Аркадьевна, не посмотрел я квартиру, – тут же забыв о недовольстве, улыбнулся Захар.