— Эй, ты там живой?
Черкасов не сразу понял небрежный английский, отдавшись с головой на время сражения и последующей бойни родной нецензурщине. Девушка с рыжей копной волос наклонилась. Превозмогая боль, он заставил себя приподняться на локтях.
— Как никогда, — пробормотал он разбитыми губами, продолжая глупо улыбаться.
— Ты, наверное, «нижний», раз радуешься боли, — заметила незнакомка. — Новичок в Теме?
— Скорее нормальный, — ответил он с радостью и застонал, поднимаясь. — Говно вся эта ваша Тема.
— Давай помогу, — девчонка протянула руку, и Черкасов с удивлением узнал в ней «рабыню для унижений».
— Тебя отпустили?
— Куда они денутся? У меня почасовая оплата, но заплатили только десятую часть, уроды. На кой ты ввязался? Я теперь не знаю, чем оплачивать счета.
— Я дам, — кривясь от боли в ребрах, сказал Валерий, — на счета. Зачем ты этим занимаешься? Неужели нравится?
Она пожала плечами, словно говорили о чем-то обыденном.
— Какая разница? Отчим дома делал почти то же самое, но бесплатно. С пятнадцати лет терпела. Сбежала в Лондон, а тут фак заработаешь на жилье и прочее. Дорого. За такую «работу» хорошо платят, можно не ломать голову потом, где брать деньги. Перетерплю. Не привыкать.
— Это не работа, — сказал хмуро Черкасов и, подтаскивая ногу, медленно пошел за ней по темному проулку, мимо мусорных баков, лестниц и глухих кирпичных стен. После недолгой паузы он спросил: — Ты вообще мечтала о чем-то?
— Фигня это всё.
— Скажи, — он снова сморщился. — Все о чем-то мечтают. В твоем возрасте точно. Сколько тебе? Семнадцать-восемнадцать?
— Девятнадцать.
— Кем ты хотела стать? Не проституткой ведь?
— Нет, конечно, — грустно хихикнула она, явно смущаясь. — О таком не мечтают. Я рисую хорошо, но выучиться на дизайнера мне не светит. Я даже школу не закончила.
— Закончишь, — твердо сказал Черкасов.
— А на жизнь ты мне, что ли, кэш давать будешь? — усмехнулась она.
— Буду.
— Хочешь лайфстайл[24]? Я на такое не согласна.
— На кой мне твой лафстайл? — буркнул Черкасов. — Я — идиот, которому нечего делать и некуда девать деньги. Сколько тебе надо, чтобы доучиться и поступить на дизайнера?
Она ошеломленно вскинула на него глаза, внезапно осознав, что он не шутит.
— Не знаю.
Они вышли на ярко освещенную улицу. Черкасов поймал проезжающий мимо кэб, назвал адрес.
— Узнай. И что там с твоими счетами? Я не помню тут свой телефон. Не нужен был. Будем проезжать мой дом, запомни просто. Придешь, дам деньги.
— А чем я расплачусь?
— Да ничем, — фыркнул Валерий, — считай, что тебе встретился русский сумасброд, больной на всю голову альтруизмом.
— О'кей, — подумав, кивнула девушка. — Я, кстати, Джули.
— Юлька, значит. По-русски. Я — Валерий. Черкасов, — представился он и вспомнил свою любимую присказку: «Не давай рыбу, дай удочку, чтобы человек сам поймал». — Оплачу строго учебу и нужды, на другое найдем тебе человеческую подработку. Ты — взрослая девочка, а я — кретин. Но не Санта-Клаус.
Джули опять пораженно на него уставилась, затем кивнула. Они замолчали, глядя на мокрый асфальт ночного Лондона.
Следующим утром Черкасов натянул, как мог, одежду на опухшее от побоев тело и пошел по улицам, с изумлением замечая, что в его отсутствие жизнь продолжалась. В витринах появились рождественские украшения, куда-то бежали люди. Он втащил себя в двухэтажный красный автобус и проехал до Пиккадилли. Пряча под капюшоном и солнцезащитными очками страшное, всё в кровоподтеках и ссадинах, лицо, с трудом переставляя ноги, он шел среди людей чужой, странный, словно вырвавшийся из преисподней, затасканный падший ангел.
Валерий жадно вглядывался в здания и витрины, в машины, в иностранные мордашки и физиономии разных цветов кожи. Никому не было до него дела, разве что непрекращающейся со вчерашнего вечера мороси и ветру, бьющему по щекам. Хмурились, взбухали на небе дождем тучи, кости пробирало сыростью до дрожи. «Здорово. Как в Питере», — думал Валерий.
Сегодня он дышал не на полвздоха, а в полную грудь. Кривился от боли и был ей благодарен. Потому что чувствовал себя живым.
Глава 26. В час по чайной ложке
Джули пришла через день. Позвонила и настороженно топталась, отойдя подальше, на самый край лестницы, будто хозяин только и думал о том, чтобы затащить ее и воспользоваться. Валерий усмехнулся, увидев, что она не вынимает руку из кармана — через вязаное полотно невнятного серого лапсердака проступало нечто цилиндрическое.
— Газовый баллончик? — спросил он в лоб. — А в сумке граната?
— Какая граната? — быстро заморгала она и покраснела.
— Да ладно, правильно, что соблюдаешь меры предосторожности, — кивнул Валерий и распахнул пошире дверь. — Проходи.
Девушка замялась. Черкасов снисходительно добавил:
— Можешь достать свой баллончик или что там у тебя. И держать на взводе. На случай, если я маньяк. Раз пришла, значит нужно. Заходить или нет, решай сама. — Он показал, что в руках ничего нет, и похромал через маленький холл в совмещенную с кухней столовую.
Судя по шагам, Джули всё-таки зашла. Он обернулся и тяжело опустился в кресло. Девушка окинула взглядом комнату без мебели, беспорядок, выстроившуюся на столе и полу батарею пустых бутылок, и разочарованно ругнулась:
— Фак, так и думала.
— Что?
— Что ты врун и алкоголик. У тебя наверняка и холодильник пустой, не только кошелек.
— Зачем тогда пришла?
Она понурилась.
— Соседка по комнате слиняла втихаря. Платить придется за двоих, а у меня по твоей милости и за одну не наскрести. Короче, зря потратила время. Пойду проситься на еще одну сессию, пока хозяйка меня на пинках не турнула. В клубе не укурки, поймут, что во вчерашнем моей вины не было.
Черкасов вздохнул и достал из обоих карманов широких спортивных штанов по пачке купюр: в левой руке — евро, в правой — фунты. У Джули расширились глаза.
— Во-первых, я — не нейтив спикер[25]. Говори медленно и внятно, без слэнга, а то я и половины не понял, — сказал Валерий, — бормочешь, будто кашу жуешь. Во-вторых, сколько надо на счета? И в какой валюте?
Джули облизнула пересохшие губы.
— В фунтах. Две с половиной тысячи.
Накинула сверху, — понял Черкасов, но отсчитал корявыми, как клешни, пальцами, сколько просила. Положил на журнальный столик. Девчонка осторожно, как зверек, готовый в любую секунду удрать от хищника, сграбастала наличку и отошла вновь поближе к выходу. Только оттуда она заговорила:
— Знаешь, я тебя вчера погуглила. Гош, сколько вас, Валери Черкасофф! Про одного писали, что русский олигарх, скрывается у нас. Только тот красавчик…
— А я — не красавчик? Не дотянул? — расхохотался, морщась и хватаясь за ребра, Валерий.
— Ты себя в зеркале видел?
— У меня его нет.
— Ты реально фрик. — Получив деньги, Джули осмелела. Покопалась в охряного цвета сумке-котомке, будто специально подобранной под цвет волос, и вытащила оттуда пудреницу. Открыла ее и сунула под нос Черкасову. — Смотри.
Он отпрянул, испугавшись в отражении чудовища с застывшей багрово-синей маской вместо лица, с запекшейся сбоку в короткой бороде кровью, больными, запавшими глазами алкоголика и нечесаными космами.
Джули отошла снова.
— Ясно же, что ты не олигарх. Но мне пофиг. Хоть мафиози… — она постучала ладонью по сумке, куда спрятала наличные. — Спасибо. Я пошла. А тебе в больницу надо.
— Стой! — приказным тоном рявкнул Черкасов. — В следующем месяце опять пойдешь задницу продавать?
Джули пожала плечами. Он достал из кипы бумаг на диване скрепленные файлы.
— Я не шутил об учебе вчера. Вот договор.
— Я же говорила, что не соглашаюсь на лайфстайл. Я от Темы хочу хоть несколько дней в неделю отдыхать, раны зализывать.
— Забудь ты о своей Теме! — рассердился Валерий. — Я говорю про фонд. Считай это благотворительностью. Мне тоже она на руку. Налоги ниже, если бизнесом займусь. И надо имидж реанимировать чем-то. Это черновик договора на использование фондовых средств на учебу, с бонусами за хорошие результаты и твоей личной стипендией с подробным указанием необходимых расходов. Посмотри, не забыл я ничего? Вчера целый день убил. Английский у меня так себе.
Джули не дышала, не веря, что это происходит с ней. Она засунула руки в карманы, достала, снова засунула, явно не зная, куда их девать от волнения.
— Но учти, за неуспеваемость стипендия снижается, — менторским, давно забытым тоном продолжал бывший олигарх. — Причем бегать просить будет некого, перечислять будет банк, а не я. Если бросишь учебу, выплаты сразу прекратятся. Окончишь с хорошими показателями, получишь выходное пособие — достаточное, чтобы, не дергаясь, искать работу. Окончишь блестяще, работу тебе сами предложат. Провалишь всё, останешься на бобах. Все ясно?
Джули закашлялась, а потом снова с лихорадочным рвением начала копаться в сумке. Извлекла оттуда листы, блокноты и вывалила их на журнальный стол перед Черкасовым.
— Я тут всякую ерунду прихватила. Вдруг показать?
Черкасов взял со стола рисунки с мрачными, депрессивными сюжетами: какие-то были не плохи, другие — посредственны, но одна картина в графике — гениальна. Этот отчаянный крик души в штрихах на бумаге заставил сжаться сердце и лег на душу, словно недостающий паззл.
Валерий надолго задержался на ней, вспоминая, что когда-то ходил на вернисажи и выставки. Впрочем, чаще таскался Черкасов на такие мероприятия не ради искусства, а для того, чтобы снять очередную красавицу без мозгов на одну, от силы пару ночей.
Была среди них и жена одного высокопоставленного… Тоже девятнадцатилетняя дурочка. Когда бросил, долго за него цеплялась. Это о ней говорил профессор-офтальмолог. Как ее звали? Саша, кажется… Фамилия Сашиного папика застряла в памяти куда прочнее: Морозов. Наверное потому, что Борис Аркадьевич был фигурой знаковой. Как никак Зам. секретаря Совета Безопасности, ловко подобравший всё, что плохо лежало после развала СССР. Одно время к нему все на поклон ходили, потом вроде бы влияние Морозова поубавилось, но он держался за кресло, как клещ.