Однако, судя по бинди меж бровей, селянка относилась к самой низшей касте — к неприкасаемым. Нечесаные и, возможно, немытые кудри, ниспадающие под платком на плечи, были гораздо более светлого оттенка, чем у столичных красавиц. Как и кожа девушки, какая бывает только у браминов. Это само по себе было удивительным. Как средь бедноты и грязи появилась такая жемчужина?
Матхурава не мог оторвать глаз от девушки, распускающейся, как бутон розы под утренним солнцем. Она смущенно отвела взгляд, поклонилась богатому господину и, обхватив тонкими пальцами глиняный кувшин, собралась уходить.
Ювелир спешился:
— Постой, красавица, не торопись меня покидать! Разве ты не напоишь усталого путника?
Девочка потупилась:
— Старейшины не велят невестам беседовать с посторонними мужчинами. За это следует жесткое наказание.
— Так напои меня молча, чужая невеста, — улыбнулся в усы Матхурава.
Девушка растерялась, замешкалась, но все-таки протянула ювелиру кувшин. Мужчина жадно припал к воде, не опуская глаз и смущая откровенным взглядом селянку. Она прикрыла лицо платком.
Зная, какая красота скрывается под грубой тканью, путник распалился еще больше. После долгого, трудного путешествия по недружелюбным Гималаям смущение юной красавицы раззадорило молодого сластолюбца и заставило его плоть взволноваться.
Он, наконец, опустил кувшин, опорожнив его на треть, и спросил готовую спастись бегством девушку:
— Скажи мне только, как зовут тебя, чужая невеста, не позволившая умереть мне от жажды?
— Сона, о господин, — тихо и почтительно ответила она.
Вдруг Матхурава понял, что вступил в разговор и испил воды из рук той, которая, согласно дхармашастрам — закону предков, тем самым осквернила его, высшего по касте, вайшью. Необычный облик девушки словно околдовал мужчину, заставив забыть впитанные с молоком матери правила. Теперь ювелир отпрянул и с отвращением бросил кувшин на землю. Тот покатился по влажной от брызг траве, отколов черепок у горлышка и дав трещину при ударе о камень.
— Ты наслала на меня чары, проклятая ачхут?! — вскричал он. — Чем ты опоила меня?!
Девушка задрожала и согнулась в глубоком поклоне:
— Только водой. Как просил благородный господин… Простите, я боялась прогневать вас.
— Разве ты не знала, что не имеешь права осквернять прикосновением высшего? — гневался Матхурава, на самом деле сердясь больше на себя за внезапный жар плоти и невозможное стремление дотронуться до неприкасаемой, до ее ярких губ и юного, будто окутанного сладостной дымкой тела. Он был в ужасе: разве возможен больший грех, чем возжелать грязную от рождения ачхут?! Восхититься ею, как равной, вопреки велениям Брахмы?!
Наверное, демоны-ракшасы окружили эту уединенную поляну перед лесом и напустили на нее ядовитого тумана. Или девчонка действительно была колдуньей, потому что молодой ювелир потерял голову. Он стиснул кулаки и пошел на юную селянку.
«Никто не узнает», — шептал ему один голос. «Не смей!» — шептал другой.
Неприкасаемая пятилась, в страхе прикрывая голову постоянно сползающим платком. Тот все-таки упал на землю, представив взгляду ювелира лебединую шейку, трогательную и невинную, испуганные, но еще больше светящиеся в ужасе глаза и изящные, будто у танцовщицы руки, обхватившие юную грудь.
Страсть застила все табу. Молодой вайшья не мог больше противостоять желанию, еще большему от осознания того, что готов сделать запретное, ведь человек его ранга не мог бы даже купить как рабыню ее — красавицу, по рождению отверженную обществом.
— Ты должна отплатить, — бормотал он в пылу, прижимая к себе отбивающуюся девушку, — ты осквернила меня. И я могу побить тебя камнями… Ты — проклятая… и такая сладкая… Такая… сладкая…
Я открыла глаза и почувствовала тупую боль в затылке. Где я? И что это сейчас было? Кажется, в ноздрях еще остался запах тумана, влажной зелени и горячего тела…
Сквозь прищуренные веки виднелись бежевые в полоску стены с золотым тиснением, темно-шоколадного цвета портьеры, задвинутые наглухо, комод, шкаф, тумбочка, как из каталога итальянской мебели. Голове почему-то было очень холодно. Я попробовала приподнять ее, и затылок прорезала боль. Рука метнулась вверх, нащупала обернутый в полотенце лед.
— Тихо-тихо, — кто-то вернул меня на подушку, — не стоит так резко шевелиться. Тошнит?
Я подняла глаза к говорящему: немолодой мужчина домашнего вида в спортивном костюме и тапочках участливо смотрел на меня.
— Немного, — ответила я, подумав. — Кто вы?
— Доктор, — послышался мужской голос откуда-то слева, смутно знакомый.
— Да, я врач, просто врач, — покорно подтвердил мужчина передо мной, словно уговаривал меня поверить.
Он наклонился ко мне и распахнув пальцами веки, внезапно посветил фонариком. Я отпрянула. Врач придержал меня заботливо, пощупал пульс.
— Аккуратненько. Надо лежать. Без сомнений — у вас сотрясение.
Опираясь на устойчивую боль в затылке, как слепой на клюку, я начала медленно поворачивать голову. Скользнула взглядом по высокому потолку с лепниной, по люстре с подвесками, не в силах справиться со странным ощущением. Предгорья Гималаев, брызги из ручья и острое сожаление о непоправимом сейчас казались гораздо более настоящими, чем эта неизвестная комната с незнакомыми людьми.
В кресле сидел спасший меня блондин. Он встал и подошел к кровати — под свет бра. Я, наконец, смогла хорошо его рассмотреть: лет под сорок, ровный нос, глубоко посаженные серые глаза, светлые брови, короткая стрижка, массивная нижняя часть лица, как у тяжелоатлетов, и маленькие уши. Весь его вид выдавал уверенность и сквозящую сквозь видимое спокойствие готовность к чему угодно — даже в толпе по такой едва уловимой напряженности и повышенной внимательности за черными гвоздиками зрачков можно легко угадать телохранителя или спецагента.
— Наша пациентка пришла в себя, — заметил блондин, — мы с ней поболтаем немного. Георгий Петрович, оставьте нас, пожалуйста.
Доктор послушно направился к двери, задержавшись лишь на секунду.
— Если девушке станет хуже, я в соседнем номере.
Блондин кивнул и обратился ко мне:
— Давай без интермедий. Я спас тебе жизнь. Ты мне должна. Так что рассказывай, чем насолила Шиманскому. Как на духу.
Под прицелом его глаз было неуютно. Борясь с головной болью, я осторожно села и оперлась о спинку кровати.
— Кто такой Шиманский? — пробормотала я. — И кто вы такой?
Блондин медленно принялся закатывать рукав рубашки, обнажив крупные часы на запястье. В памяти высветилась рекламная иллюстрация с бравым моряком на фоне волн, которую недавно доводилось переводить — совершенно такой же. Занимаясь вторым рукавом, блондин продолжил:
— Не люблю, когда из меня делают дурака. Люди Шиманского пытались тебя прикончить. Одному почти удалось. За что? Ногу на танцах отдавила?
Я закашлялась, в горле отчаянно запершило — как раз в том месте, куда давили пальцы нападавшего.
— Не знаю никакого Шиманского. — Я пыталась звучать убедительно, хотя казалось, что мне все равно не поверят — такое же чувство я вечно испытывала у врача в детской поликлинике: вроде и болела на самом деле, а не могла отделаться от мысли, что симулирую. Я повторила: — Я не знаю, кто такой Шиманский. Но видела, как мужчина средних лет, очень похожий на криминального авторитета, застрелил парня на заднем дворе клуба. В желтом пиджаке. Парень в желтом пиджаке… Был… Потом убийца увидел меня. И все началось. И… я благодарна за спасение, но прошу вас не фамильярничать.
Брови блондина изумленно взметнулись.
— Убийство? Если Шиманский… И если ты его правда не знаешь, отчего сказала иначе в холле?
— Мне надо было выйти из клуба. В тот момент я бы Обаму назвала другом детства.
Блондин одобрительно усмехнулся. Затем пошарил в кармане и вытащил телефон.
— Сейчас я покажу тебе Шиманского. Скажешь, он был или не он… Погоди.
— А мой телефон? — Я опустила пальцы в карман Никиного пальто, лежащего рядом на тумбочке, и выудила свой смартфон. — Я вам сама покажу. Так получилось, что я сняла убийство на камеру.
Мой собеседник присвистнул.
В глазах рябило, и я не могла сфокусировать зрение, чтобы выбрать видео из медиа- галереи. Блондин не выдержал и изъял у меня мобильный. Пощелкав пару секунд, он уставился на экран и снова присвистнул.
— Вы отвезете меня в полицию? Надо сообщить, — облизнув пересохшие губы, сказала я.
— Не надо в полицию, — тихо ответил блондин, не отрываясь от просмотра. — Да, это Шиманский. Он — сам полиция.
— В смысле?
Блондин поднял голову и, глядя исподлобья, проговорил медленно, почти по слогам, будто азбучную истину:
— Местные власти надо знать в лицо. Это полицейский генерал, одна из шишек вашего региона.
— Не бандит? — Кажется, я глупо моргала, не понимая, зачем меня разыгрывают. — Вы не обманываете?
— Зайди в интернет и полюбуйся, — склонил голову блондин.
В комнату ворвался высокий мужчина в наскоро наброшенной рубашке. Я узнала олигарха. Он полоснул по мне взглядом и коршуном налетел на блондина:
— Сергей, зачем ты притащил ее сюда? Что вообще происходит?! Айболит сказал, я не поверил…
— Валера, не кипятись, — остановил его, спокойно подняв ладонь, блондин. — Ты хотел подарок судьбы? Вот тебе подарок судьбы.
— Пионерка?! На кой она мне?!
Блондин протянул ему мой смартфон и с расплывающейся на лице улыбкой пояснил:
— Это не пионерка. Это козырь в рукаве! Да еще какой козырь — туз! Смотри, что она записала.
Бурля гневом, Валерий мельком взглянул в экран, потом вперился в него своими огромными глазами, которые, казалось, с каждой секундой становились все больше.
— Черт бы меня побрал… — пробормотал он и зыркнул на меня: — Вы все видели? Это вы снимали?
— Да, — ответила я чуть слышно.
Если у блондина взгляд был прицельный, то у этого — огненный. Сведенные на переносице брови, темные глазищи, подведенные черными, будто бархатными ресницами. Мне опять стало не по себе, будто я лгу, и меня вот-вот выведут на чистую воду. Я автоматически обхватила себя руками и сжалась. Утешало только одно: эти двое убивать меня не собирал