— Свидетель, прошу говорить по существу вопроса, — встряла судья. — Имело ли место изнасилование?
Варя сказала, глядя в пустоту:
— Нет.
— Вас похитил, увез против воли Валерий Черкасов?
— Нет.
— Вам угрожал смертью обвиняемый?
— Нет.
— Пытался подкупить, чтобы вы не выдвигали против него обвинений?
— Нет.
— Хорошо. Объявляю перерыв. Суд удаляется для вынесения приговора.
Все это время Черкасов смотрел под ноги. Не хватало духу взглянуть на Варю, душила совесть. Варя солгала ради него. И, пожалуй, проще, справедливее было терпеть побои и весь ад по ту сторону решеток во имя ее прозрения, чем принимать ее унижение перед камерами, жадными до сплетен и слухов людьми — он не заслужил эту жертву. Тотчас осознание собственной трусости ударило словно током: прятаться он тем более не имел права, теперь — когда Варя стоит на виду у всех, как обнаженная.
Пунцовый от стыда, Валерий поднял глаза. Она стояла все там же, слишком хрупкая и слишком сильная, окруженная полицией и ОМОНом. Не жертва, но полная жертвенности. Непостижимая, как свет, все еще окружавший ее голову и плечи едва различимой дымкой.
Черкасову вспомнились слова Праджни-Джи: «Думаешь все можно исправить, как испорченное колесо или протекшую канализацию?» И сейчас стало понятно: не всё.
Варя не смотрела на него, кто-то ей подал бутылочку с водой, и она пила. А Валерий не мог оторваться.
От любви и стыда болело сердце, малодушно хотелось избавления от наручников, от несвободы, хотелось сесть рядом Варей и, взяв в руки ее тонкие, нежные пальцы, поцеловать один за другим, согреть, а потом закрыть глаза и стереть в прошлом всё, что было. Но он сам, и никто другой, растоптал посланный ему Богом дар. И должен принять всё, что придет…
Вдруг Варя подняла глаза и улыбнулась ему. Грустно, понимающе, открыто, словно читала его мысли и прощала ему и трусость, и малодушие, и жестокость… У Черкасова предательски зачесалось в глазах. Он хотел улыбнуться ей, но не получилось. Он только смотрел на нее и понимал, что любит! И что этого мало.
Как в плохом кино прозвучало:
— Встать, суд идет.
Сухим, безэмоциональным голосом судья зачитала приговор.
— …освободить в зале суда за отсутствием состава преступления, — прозвучало, как в тумане.
Морфин торжествующе обернулся к Черкасову и поднял согнутую в локте руку с сжатым кулаком. «Но пасаран». Внезапно полицейские, охраняющие «аквариум», отперли стеклянную дверь, сняли наручники с затекших запястий и позволили выйти.
— Вы свободны.
Огорошенный неожиданным решением, он замер на секунду, а потом, не видя ни адвоката, ни журналистов, хлынувших к нему рекой, не слыша поздравлений, Валерий устремился к Варе. Взял ее за руку.
— Я никогда не смогу отплатить тебе за все, что ты для меня сделала!
— Ты мне ничего не должен…
Ее голос заглушили вопросы оголтелых репортеров, щелчки фотокамер, гул довольных и недовольных исходом процесса. В уголке Вариного глаза сверкнула слезинка. Только что нерушимая, с его прикосновением Варя вдруг стала уязвимой, уставшей. Поддавшись порыву, Валерий потянул ее прочь из зала, от водоворота липких, чужих мыслей и алчных взглядов, требующих драмы.
Закрывая Варю собой от них, слишком грязных, чтобы пачкать ее своими домыслами, Валерий стремительно вылетел из здания суда. Глотнул холодного московского воздуха, опьянел от свободы. Снова ослепили вспышки. Папарацци и тут хватало.
Валерий и Варя побежали. Что-то хлопнуло рядом, будто выстрел. Они не заметили. Через квартал завернули за угол. Остановились, запыхавшись. Раздетые, окутанные морозом и не чувствующие его.
Слова у Черкасова застряли где-то в груди — там, где сердце. Варя светилась, смотрела на него, но не помогала, ждала его слов. Свои, самые важные, она уже сказала.
— Кира и Руслана тоже выпустят, — несуразно сказал Валерий.
— Да.
— Я благодарен тебе!
— Да.
— Я… не заслуживаю тебя, — вырвалось вдруг.
Свет в ее глазах померк. Она поежилась, и лицо ее обрело смиренный вид, полный печальной удовлетворенности, словно она ждала не признания, а вот этого… Охваченный стыдом, Черкасов запустил пятерню в отросшие, длинные совсем волосы.
— Варя, правда, я мизинца твоего не стою… Я…
С громким выдохом она чуть отстранилась. Улыбка вышла вымученной.
— Приятно знать, что у меня настолько дорогие мизинцы. Интересно, сколько дают за мою голову… Тут холодно, Валера. Надо возвращаться. Вернуть Саше Морозовой ее манто.
Она сделала шаг прочь от Черкасова. Он остановил ее, дотронувшись до предплечья. Повернул к себе, заглянул в глаза.
— Я не заслуживаю тебя, Варя. Но я тебя люблю. Я люблю тебя, — второй раз далось проще. — Ты сможешь… терпеть меня рядом?
Варя тихо рассмеялась, превращая невыносимое напряжение, стыд, вину в счастье.
— Не знаю, но могу попробовать.
И только сейчас понимая, насколько все было лишним, наносным, даже его робость перед ней, Валерий бережно обнял Варю. Коснулся губами лба, светлой макушки, так пахнущей молоком и медом, согрел дыханием тонкие, замерзшие руки.
— Варя, Варенька…
Легкий смех ее растаял, как снежинка на ладони, уступив место мягкой, спокойной серьезности. Варя подняла руку и погладила его черные индийские кудри.
— Бедный мой, бедный. Я все знаю. Про мауну, про арест. Про травлю.
— А я знаю про тебя слишком мало. Только то, что ты удивительная, видишь прошлые жизни! И еще ты — нежная, божественная, чистая… Ты даже не знаешь, какая ты!
— Расскажи мне, — улыбнулась она.
Черкасов трепетно, осторожно коснулся своими губами Вариных губ и тут же отстранился, будто боялся спугнуть это нечаянное, незаслуженное счастье. Но Варя потянулась к нему, охватила затылок руками и поцеловала сама, растворив в блаженстве. Когда они оторвались друг от друга, Варя сказала:
— Пожалуйста, пообещай мне одну вещь.
— Какую?
— Не мстить.
— Хорошо. — Валерий стал серьезным и почувствовал холод улицы. — Обещаю.
— За твоим преследованием стоял Борис Морозов, Саша ничего не знала. Сегодня она спасла мне жизнь, — призналась Варя. — И, это все лишь моя догадка, но твоя помощница Лена помогала ему в этом.
Валерий опешил, но заметив, что Варя задрожала от пронизывающего ветра, опомнился и обнял ее.
— Пойдем. Еще простудишься.
Эпилог
Пресса невиновности нам не простила. Слишком красочными были заголовки о маньяке и жертве, об извращенце миллионере и его добровольной игрушке, обо мне… Слишком нравилось Лии Скворцовой склонять имя Черкасова, хотя однажды и ей надоест. Нашим родителям тоже понадобится время, чтобы принять нас со всеми нашими странностями и грехами. Нужно было время и Нике, чтобы восстановиться, но она уже научилась улыбаться снова, хотя и курит, как паровоз. Она начала улыбаться, когда к Егору частично вернулась память, и он вспомнил, кто она такая.
Шиманского осудили не только за убийство. При расследовании потянулись нити ко множеству преступлений, в основном, связанных с коррупцией и вымогательством. Как выяснилось, Следственный Комитет давно уже раскручивал этот клубок, в центре которого, как паук, оказался Борис Морозов.
Он разорял компании, ставил на счетчик, и не только тех, кому хотел отомстить… Морозова не удалось арестовать, он бежал с женой в Великобританию, где так удачно построил себе замок в Викторианском стиле. Мы с Сашей больше не общались, если не считать несколько коротких сообщений в Whats Up.
К сожалению, Британские власти возбудили еще одно дело против Валеры — о мошенничестве с Фондом. Как выяснилось, деньги со счетов исчезли сразу же, как только его освободили из-под стражи в Москве. Но пропали не только они. Еще два небольших счета были опустошены. По поводу одного из них, открытого на имя некой Джули Ламонт, Валера особенно расстроился.
Вместе с деньгами растворилась и Лена. Делом занялся Интерпол, Сергей искал по своим каналам. А я просто была рядом с Валерой. Пока ни он, ни я не нашли занятия для себя и не стали что-либо организовывать, позволяя миру расслабиться и забыть наши имена. В конце концов, имена ничего не значат…
Теплый бриз на Бали немного напоминал об Индии, но был чуть более соленым, мягким и ветреным. Мы подъехали к бунгало, притаившемуся под пальмами почти на берегу. Бирюзовое, с голубыми прожилками море лениво облизывало белый песок. Валера взглянул на меня и улыбнулся.
— Может, подождешь в машине? Зачем тебе все это надо?
— Меня это тоже коснулось.
— Хорошо.
Сергей нетерпеливо побежал вперед по дорожке и поднялся по ступенькам к полированному деревянному настилу веранды. Домик был не роскошный, но такой, в каком мне бы и самой хотелось пожить. Мы догнали Сергея и обогнули бунгало, оказавшись у бассейна.
Женщина в купальнике, очках и шляпе читала книгу, лежа на шезлонге. Синее с белыми узорами парео слетело с края кресла и полетело нам навстречу.
Валерий поймал его и подошел к читательнице.
— А ты неплохо устроилась, Лена.
Хозяйка бунгало подскочила и испуганно закрылась книгой.
— Валерий Михалыч? Как вы? Что вы тут делаете?
— Тебя ищем, Леночка, — с усмешкой приблизился Сергей. — Долго уже ищем. И деньги пропавшие.
Лена выронила книгу, затем опомнилась, сдернула висящий на краю стула халат и запахнулась.
— Какие деньги, Валерий Михалыч? Я, конечно, приношу извинения за то, что вот так сама себя уволила, но к деньгам я не притрагивалась.
— Откуда же бунгало? На Бали? Наследство? — с иронией уточнил Черкасов.
Лена и без того красная от загара, покраснела еще сильнее, и потупилась.
— Мне повезло встретить в Лондоне состоятельного мужчину…
— Его случайно не Валерием Черкасовым зовут? — подхватил Сергей с ухмылкой.
Я стояла поодаль и не вмешивалась.
— А разве вы — единственный богатый человек? — вдруг окрысилась миловидная Лена. — Вы пригласили меня работать за границу и бросили там. Как обычно и поступали! Я уволилась. И все! Точка! Мне больше не о чем с вами разговаривать.