Бред! Где-то он уже это слышал…
Точно, в сторожке. Богдан, Богом данный. Новый смотритель.
Алекс у него в гостях, пьет чай. Настоящий, из старого, раритетного самовара.
— Саша, а вы слышали легенду про мальчика с вороном?
— Нет. А что за легенда?
Богдан заметно оживился. Ему было приятно, что он хоть чем-то заинтересовал своего нового знакомого. Добавив в кружку кипятку, парень придвинулся поближе.
— Если хотите, я расскажу вам.
— Расскажи, конечно, — Алекс понимал, что ему уже пора уходить, заболтался, но отказаться не мог — слишком искренним было желание паренька угодить ему. Да и чай был вкусный.
— Только я не очень рассказчик, сразу предупреждаю.
— Да ничего, ты рассказывай.
— У нас часто караванщики из Большого метро задерживаются, ну и рассказывают много чего интересного. Мы же тут как в космосе живем. Ну, вернее, Большое метро — это космос, а мы тут — как на отдельной планете. Про космос, это я из учебника знаю. Из астрономии. Глупая мысль, да?
Вопрос застал Алекса врасплох. Да, с астрономией парень явно замудрил. Но ведь точное наблюдение какое, удивительно точное.
— Да нет, почему же… Мы ведь и действительно словно одинокая планета.
Грин осторожно отхлебнул из кружки — горячо!
— Ой, сейчас я вам что-то дам! — Богдан открыл ящик у стола и вытащил крохотный сверток: нечто, упакованное в кусок ткани.
— Это сахар, мне так сказали. Берите! Очень вкусно! — с этими словами он развернул ткань. Там действительно лежали три ослепительно белых куска рафинада.
Рот Алекса наполнился слюной! Сахар… Сколько лет они уже его не видели. Этот парень, Богдан, он просто не знает ценности этих трех кусочков. Царский подарок.
— Нет, спасибо. Сам ешь, — и, увидев удивленно-обиженное выражение лица смотрителя, добавил, — ешь, не смотри на меня. Я не люблю сахар. А ты ешь, рассказывай, и ешь.
— Ладно. Так вот, караванщики однажды рассказали, что на одной станции случилась какая-то беда. Люди болели, умирали, убивали друг друга. Ничего им не помогало. И вот как-то утром на блокпост пришел мальчик. С вороном. Тот у него на плече сидел, огромный такой, черный. Люди подумали, что это смерть пришла. Ворон по станции полетал, ко всем больным залетел. Они думали, что умрут… Только наоборот получилось — все выздоровели и помирились. Этот мальчик смерть прогоняет.
— А потом что?
— Ничего. На станции все хорошо стало. А мальчик и ворон… Ушли они, — Богдан вздохнул. — Красивая такая легенда, длинная. Только я рассказал плохо. Вам бы караванщика того послушать.
Богдан замолчал. Молчал и Саша. Легенда, даже в таком неказистом исполнении, задевала за живое. Как это похоже на людей — продолжать гнобить друг друга в любое время и в любом состоянии. Отчего вот они такие? Или это плата за интеллект, которым наградила их природа? И опять: надежда на волшебство, на чудесное исцеление. Только смогут ли исцелить пришлые волшебники, если сами они порой не хотят этого?
Богдан вдруг задумчиво произнес:
— Знаете, мне бы хотелось, чтобы они и к нам пришли.
Грин не знал, что ему ответить. Но вдруг понял, что и ему этого тоже хочется.
И опять его разбудил запах. На сей раз резкий, неприятный.
— Проснулся? Сейчас перевязку сделаем.
— А время сколько?
— Да часа три, наверное.
— Я думал, ночь уже.
— Как, болит?
Алекс осторожно двинул рукой.
— Терпимо. Только знобит.
— Это нормально. Пройдет. Руку давай…
— Ай!.. Осторожнее!
— Извини, придется чуток потерпеть, присохло. Вот так… А теперь приложим салфеточку, — кусок ткани, которой Мамба прикрыл рану, был вымазан в чем-то зеленом, источавшем тот самый мерзкий аромат, что разбудил Алекса.
— Пахнет неприятно.
— Зато эффект хороший. Собственного изобретения и собственного же производства, эксклюзив. Эх, в прежние времена за такое мне бы Нобелевскую премию дали, без шуток!.. Есть будешь?
— Не, не лезет.
— Значит, потом. И скажи мне, коль не секрет, конечно, что там на самом деле произошло, в туннеле?
Грин открыл было рот, чтоб по новой пересказать заготовленную историю про арматуру, на которую случайно наткнулся, но Мамба его перебил:
— Саш, правду давай. Про железный штырь я уже слышал сегодня. Это ты Кирюхе мог лапши на уши навешать да постовым. Хотя, если не хочешь…
— Да ничего! Просто кто-то в меня выстрелил!
— Ну, это я и сам понял уже. Мне интересно — кто?
Саша задумался. Сказать, что не знает? Странный будет ответ… Но тогда что отвечать? Мамба понял это молчание по-своему.
— Секрет? Тогда не настаиваю.
— А что это так тебя заинтересовало?
— Да понимаешь… Я же доктор… Ко мне со всеми бедами приходят. Эти два дня человек пять успокоительного просили. Боится народ. Шутка ли, два таких убийства. А теперь еще и в тебя стреляли.
— Не говори никому.
— Да понял я, зачем ты эту историю со штырем придумал.
— Странно, что на посту не слышали выстрела.
— Ты как вчера родился, Саш! Что, про глушаки не слышал никогда?
— Да слышал… В том-то и дело, что глушитель — вещь дорогая и редкая.
Мамба закончил перевязывать.
— Ну, вот. Завязали твою царапину, завтра будешь как новенький. В смысле, гарантирую, что никакого воспаления не будет, и через пару недель забудешь, что и где у тебя болело.
Алекс изумленно посмотрел на него.
— Что, сомневаешься?
— Да нет, ты сказал — царапина?
— А что еще? Кость не задета, пуля прошла навылет. Ну мышцы повреждены. Но сосуды крупные, хвала Господу, целы.
— Да больно очень. Было.
— Больно! Палец порежешь — и то больно. Так что нормально все. Больно ему, хм…
— Не знаешь, Крис вернулась?
— Если честно, не интересовался. Была у меня утром, странная какая-то. Колено как?
— Да ничего колено. Повязку бы только чуток ослабить, если можно, конечно.
— Не можно.
— Дим… Спрошу тебя, ладно?
— Ну…
— Посоветуй, что от головы попить. Видения… Достали уже!
— Лучшее средство от головной боли — гильотина! Шучу. Это часть твоей профессии. Терпи!
— Да я не про это. Мне постоянно прошлое видится. Не могу уже…
— Бывает. Всякое в жизни бывает. Мне знаешь, что дед однажды рассказывал? Это во время войны было, ну, той еще, с фашиками, он на улице бегал. Вдруг видит — отец, прадед мой то есть, у дома летает. Он бежит домой, кричит матери, прабабке, моей, что отца видел. А она ему отвечает: «Я знаю, он тут был». И плачет. А после войны они узнали, что он погиб примерно в это время. Вот так. В жизни много интересного, что мы объяснить не можем. Так что, то, что с тобой происходит, еще не самое необычное.
— Ну да, про ясновидцев я начитан. Только я не будущее вижу, а прошлое. И то как-то странно.
— Мне тут вот что попалось. Как специально для тебя. Слушай…
Мамба вытащил из ящика старый газетный лист. И начал читать. «Видения — не самый приятный из подарков судьбы. Видения могут постигать людей в абсолютно разных местах, но главная задача состоит в расшифровке их. Также очень сложно определить, когда увиденное сбудется: вы можете увидеть смерть и причислить это видение к своей смерти, а на самом деле это была смерть вашего друга. Складывается впечатление, что видения даны не для предостережения. Они как отрывки из жизни, и абсолютно не понятно, к какому времени и персоне они относятся. В любом случае судьбу изменить нельзя».
— Вот. Ерунда какая-то, конечно. Но, знаешь, ты про Вернадского слышал?
— Ну, так… Ничего существенного. Ученый был такой…
— У него теория была, про ноосферу. Я тоже в этом не силен, объясню, как сам понял. Так вот. Ноосфера — это вроде как единое информационное пространство. Каждое событие оставляет след. Эмоции там разные… Ну, получается, что надо только уметь информацию эту читать. Ты вот умеешь, получается.
Грин задумался. Ноосфера… Что ж, может так оно и есть. Убийца оставляет эмоции, а он, Саша, потом их «читает». Или жертва оставляет. Или оба… Наверное, об этом стоит подумать. Но попозже, когда он оклемается окончательно.
— Дим, скажи… Девушку ту помнишь, что в прошлом году убили?
— И что вас она так заинтересовала? Крыська вот тоже про нее спрашивала.
— Ее ведь задушили, правильно помню?
— Ну да. И тоже никто и ничего не слышал… Вы с Крыськой сговорились, что ли? Я уже сказал ей — на затылке гематома была, сознание девочка могла потерять перед смертью.
— А…
— А у Лоры гематомы не было, если ты про это. И с мальчиками она спала задолго до смерти. А та девочка вообще ни разу еще. Не была с мальчиком, в смысле. И Лору тоже задушили. И ничего необычного я в этом не вижу: самый бесшумный и чистый способ отправить в мир иной… На все вопросы ответил? Тогда я пошел, а ты отдыхай. Поспи. Настоечки еще накапать? Для гарантированного результата?
— Нет уж, я к себе. Дома и стены греют…
— Хозяин — барин. Не возражаю. Но на перевязку завтра обязательно зайди. А я на панихиду. Надо проститься…
Священник был ненастоящий. В том смысле, что на должность его никто не рукополагал и никаких духовных семинарий он не заканчивал. Но и самозванцем его назвать тоже было нельзя.
Если бы несведущий в вопросах религиоведения человек попробовал перечислить, сколько различных официальных и неофициальных церквей да сект появилось и размножилось на территории России в постперестроечное время, то запутался бы очень быстро. Тут и свидетели Иеговы, и субботники-пятидесятники-адвентисты, и сайентологи, и каким-то образом залетевшие с берегов Соленого озера совсем уж экзотичные для России мормоны, последователи «великого Муна» и разные там «в харю Кришне», неоязычники и белые братья… Они слетелись сюда, вербуя адептов из всех, у кого в одночасье отобрали веру в светлое коммунистическое будущее.
После Катастрофы ситуация в чем-то повторилась: пережившие ужас первых месяцев, осознавшие, что пути наверх нет и они застряли тут навсегда, люди потянулись за новоявленными гуру, проповедовавшими в лучших традициях своих предшественников близкий конец света (как будто то, что случилось, само по себе концом света уже и не было), приход Антихриста, отказ от мирских забот и, конечно же, слепое поклонение себе, любимому. Секты и секточки стали плодиться, как червяки в навозе.