— А я разве не рассказывал тогда, год назад? Разве я не кричал, что не убивал девочку? Кто услышал меня? Я не рассказать хочу, спросить: за что? Кому я что сделал плохого?
Кристи хотела ответить, но он перебил:
— Ты сама на «Даче» была? Да что я спрашиваю, конечно же, нет! Если бы тебя туда… На месяц, только на месяц. Там сыро, холодно, там всегда темно, и люди, люди! В этой темноте, как черви… И целый день ты что-то делаешь: расчищаешь, убираешь… Самое вонючее, самое тяжелое, самое опасное — тебе. Кого вечером недосчитаются надсмотрщики? А им все равно. А тебе, тебе даже хорошо. Та ложка баланды, что полагалась ему, достанется тебе… Знаешь, почему я не умер? Я права не имел! Мазай мне не советовал мстить. Его убили? Может, ты опять думаешь, что это я? Я же ушел от него в тот вечер! И он был жив! Жив!
Кристи наконец-то сумела вставить слово:
— Во сколько ты ушел?
— Разве я знаю? Разве я смотрел на часы? На закате. Я не смог бы уйти раньше, просто бы выжгло глаза…
Парень замолчал. Выговорился?
— Он ничего не говорил тебе, может, ждал кого?
— Не ждал он никого. И когда меня провожал, никого рядом не было. Я бы заметил, пурга не началась еще.
— А когда она началась? Ну, в смысле, через сколько времени после твоего ухода?
— Не знаю. Часа через два или полтора. Не знаю.
Получается, Мазая убили, когда Векс подходил к Девяткино. Скажем так, это уже следствием установлено. Вот только незадача какая: слова этого парня она никуда не пришьет. Она даже упомянуть его имя не сможет. А если упомянет, то все равно никто не поверит… убийце.
— Зачем тебе все это?
— Ищу убийцу.
— Она ищет убийцу?! А что, разве Грин не показал на него? А почему ты не искала убийцу той девочки?!
— Искала, — черт, ни фига ты, Кристи, не искала! Алекс показал, и ты довольна. — И нашла. Тебя.
— А если ты ошиблась? Если этот ваш хваленый Грин тоже облажался? А? Как тебе такое? Вот бы кто узнал: Грин облажался!
Только истерики тут не хватало!
— Грин не ошибается.
Ой, ли? А Векс?
— И там же был еще один свидетель. Он видел, как ты ссорился с девушкой перед убийством.
— Ссорился? Бред! Этот мелкий Азаров все что угодно про меня наговорить мог! Он же просто чокнутый, ваш Марик!
— В смысле?
— В прямом. А то ты не знала, что он не в себе? Ладно бы еще только папочкой своим хвастался, но ведь и сам в дамки лез! «Вы меня слушаться должны! У меня папа — большой человек!». Ну и получал за это. По мне, если хочешь быть первым, — заслужи это, а не прикрывайся родительским авторитетом. Так что он что хочешь наговорить мог. Он же всех нас ненавидел.
— Вот ты его чокнутым назвал. А в чем это проявилось? Я как-то не заметила у него ничего. Ну, избалованный, ну, нервный, но не сумасшедший.
— Я и не говорю, что сумасшедший. Ну да, избалованный, нервный. Чокнутый, короче говоря.
— Все с тобой ясно… Только вот не верить ему у меня оснований нет. И ты это должен понимать.
— Я и не надеялся, что ты поверишь мне… Ладно! Дело уже прошлое, и не вернешь ничего. И этого года не вернешь. Но у меня просьба есть. Я ведь именно поэтому поговорить с тобой хотел. Скажи, выполнишь?
— Смотря что попросишь.
— Отцу передай, что я жив. И что сбежал, поэтому жить буду! Сделаешь?
— Ладно. Это — передам.
— Тогда я пошел.
Как же ее вымотала эта беседа! И как хотелось верить этому парню… Что это с ней? Ведь там, в том деле, все было нормально, все сошлось! Никаких сомнений, никаких нестыковок… Они только сейчас появились. Но ведь появились же! Осталось ответить на вопрос — почему?
Но это все потом, сейчас ей еще с бойцами беседовать. И она уже знает, что они ей расскажут…
В своих ожиданиях Кристи не ошиблась: да, они видели Векса, да, он из шел из Токсово, да, пурга началась сразу после его ухода.
Теперь у нее для отчета готово все. Только на вопрос «Кто убил?» ответа она так и не получила.
Глава 17РАЗГОВОРЫ С ПРИСТРАСТИЕМ
…Пооставил, свет, печальных нас головушек,
Сложил рученьки ко белой груди,
Телеса придал ко матушке — сырой земли!
Пошла на убыль любимая семеюшка,
В раззореньицо крестьянска пошла жирушка;
Нонь торговы эты лавки запираются…
11 ноября. Ближе к вечеру — ночь. Мурино, Гражданский проспект
О ком мы горюем, когда уходят наши близкие? Плачем, надеваем траур, устраиваем пышные поминки? О покойнике? Или все-таки о себе? Наверное, о себе. Мы не представляем жизни без близкого, любимого человека. Вот он, только что был рядом, и вдруг… Нет его. Он не поговорит больше с тобой, ты не сможешь погладить его по волосам… Ему, лежащему в гробу, уже все равно. Плохо — тебе, и ты оплакиваешь не его, себя. Себя без него.
Исключения бывают, когда умирает, гибнет тот, кому бы еще жить и жить, чья смерть нелепа и несвоевременна. Хотя разве смерть может быть своевременной или умной? Тогда да, мы жалеем не только себя, но и того, кто так рано ушел. Но себя все равно жалеем больше.
И, чтоб загладить чувство вины за это проявление эгоизма, превращаем похороны в пышное театральное действо, не задумываясь: а надо ли это покойнику?
Похоронный ритуал в Конфедерации сложился давно, практически сразу после того, как были открыты гермы на перегоне в Девяткино и стало понятно, что там относительно безопасно. С этого момента всех усопших сносили на старое муринское кладбище. В последний путь их провожала похоронная команда, состоящая из заключенных с «Дачи» и пары охранников. Для Лоры и Мазая Рат сделал исключение, заявив, что поедет на кладбище сам.
Координатор попытался было его отговорить. Результат этой у попытки оказался очень неожиданным…
— Слушай, а что это ты так проникся заботой о моей безопасности? Тебе-то с этого что? Наоборот, сдох бы я — и тебе свобода? Что? Вот! Раз боишься за меня, то сам и охранять будешь! Это приказ. Не обсуждается. А чтоб не скучно было, к тебе присоединится весь наш «бомонд»… Марш распоряжение готовить. И не забудь пригласить. Явка обязательна!
— Рат, ты сдурел?! Обезглавить станции хочешь?..
— Тебе-то что беспокоиться? Ты и так безголовый. Пшел!
Ослушаться начальника никто не посмел.
Было очень холодно, а им, отвыкшим от свежего воздуха, тем более.
— Что жметесь? Непривычно? Отвыкли, разжирели, мхом обросли… Ничего, вот введу обязательную физподготовку, будете по утрам бегать до Мурина и обратно!
Рат злился. Вот они, никчемные, пустые людишки. Сейчас смотрят ему в рот, а при случае с удовольствием ножичком в спину… Морды постные, сочувствие изображают. А сами, небось, рады — не нарадуются, что у него, у Рата, горе. И зачем он только их с собой потащил? Прогнать? Пожалуй, нет. Пусть помучаются.
Вот и кладбище…
Процессия остановилась. Бойцы сопровождения аккуратно опустили в могилу тело Мазая, все, как и полагается, кинули вниз по пригоршне стылой земли…
— Упокой, Господи, душу раба твоего…
Все. Был человек, а остался — небольшой холмик земли с неказистым крестом и датами рождения — смерти на деревянной табличке…
Три одиночных из автоматов… Прощальный салют.
Вторая могила. Лора… Рат застонал, не выдержал, упал перед телом на колени, раздвинул ткань, закрывавшую лицо, прижался к нему:
— Лорочка, милая моя…
Он плакал, не стесняясь своих слез и не обращая внимания на окружающих. И имел на это полное право.
Один, он опять один… Одиночество, преследовавшее его всю жизнь, догнало, пристроилось рядом. Ждет, когда Рат обратит на него внимание. И тогда все… Тогда оно завладеет им, завоюет, поселит в душе Страх, Отчаяние, Безысходность. И от него, Феликса Ратникова, Рата, ничего не останется. Он перестанет существовать.
Сколько Рат помнит себя, он панически боялся остаться один. Феликс Ратников был активистом в школе, душой любой компании, его обожали девушки… Но мало кто знал, что все это — и компании, и женщины, и друзья — нужны ему лишь для того, чтоб спрятаться от преследовавшего его кошмара — боязни остаться одному. Он почти убежал, почти спрятался, он даже тогда, после Катастрофы, не допустил Одиночество до себя.
Но все оказалось тщетно. Оно сначала забрало Маришку, как когда-то забрало его первую жену и сыновей. А вот теперь добралось и до Лоры.
«Уйди, пойди прочь! Я никогда не поддамся тебе! Пусть ты рядом со мной, но я обману тебя. Ты и я — и нас уже двое! А двое — это уже не одиночество!».
Рат поднялся с колен.
— Закапывайте!
И опять… Глухой стук тела о дно могилы, комья стылой земли, холмик с неказистым крестом…
Ратникова Лариса Феликсовна.
07.12.2015 — 09.11.2033.
Трагически погибла…
Все…
Пожалуй, вчера он все-таки перебрал. Хотя и не пил, вроде, совсем. Наверное, это от напряжения. Давление, возраст… Куда от этого денешься? «Старпер ты, Ратников, старпер!» Хотя… Он вспомнил Кристи, ухмыльнулся… Ничего еще так, старпер. Нет, жениться он больше не будет, это уже давно решено. Он же тогда, после Маришкиной смерти, не только из-за Лоры не женился. Ради чего тащить в дом чужую бабу? Секса он и так получит в достатке, по первому желанию… Нет, Маришку ему никто не заменит. А вот наследника он себе родит, точно. Выберет девку поздоровее и покрасивше, и родит!
Но как же болит голова…
— Азаров, Мамбу позови…
А вот, интересно, почему он сам не может Мамбе позвонить? Может же ведь. Но зачем же тогда ему нужен будет Координатор? Нет, уж. Пусть хлеб отрабатывает.
— Что, дружок, похмелье?
— Мамба, если тебя до начальственного тела допускают, то это не означает, что ты можешь ему хамить!
— Так не допускай. Я не в претензии, работы и без тебя прорва.
— Хватит зубы скалить! Голова у меня раскалывается. Сделай что-нибудь.