Я наблюдал за собравшимися, за спинами которых, словно грозовая туча, возвышался лейтенант Аджанхарад. Я не мог представить себе мин Ноченин или мин Балведин в роли преступников, и хотя я считал Пел-Тенхиора способным на убийство, я не думал, что он расправился со своей артисткой. Несмотря на то что мин Шелсин была против постановки «Джелсу», она не собиралась шантажировать его отказом выходить на сцену; в любом случае это было бы всего лишь пустой угрозой. Насколько я понял, взбалмошная певица сердила его, но не могла довести до убийства. А тщательно продуманный, хладнокровно осуществленный план с участием наемного убийцы представлялся еще более нелепым. Арвене’ан Шелсин была нужна режиссеру живой и здоровой.
После окончания службы мне удалось перехватить Пел-Тенхиора и сказать ему, что я уезжаю из города на несколько дней, но не бросаю расследование.
– Я не знал, что ваша работа предполагает разъезды, – удивился режиссер и озадаченно нахмурился.
Мне показалось, что он слегка раздосадован. Я пояснил:
– Из Танверо сообщают о появлении упыря, а самый эффективный способ избавиться от него – обратиться к Свидетелю Мертвых.
Пел-Тенхиор по-прежнему хмурился.
– Но разве это не… я не знаю… крайне опасно?
С его стороны было очень любезно проявить беспокойство о моем благополучии; я уже не помнил, когда в последний раз мои проблемы хоть кого-то интересовали.
– Все не так страшно, как кажется, – возразил я. – Упыри передвигаются довольно медленно, и обычно проходит два или три месяца, прежде чем они начинают нападать на живых.
– Если вы считаете, что это должно меня успокоить, вы ошибаетесь. Вам следует еще немного подумать над формулировкой, – заметил Пел-Тенхиор, но мне показалось, что он вот-вот рассмеется.
– Мне приходилось иметь дело с упырями. Со мной все будет в порядке.
– Так уже лучше. Увижу ли я вас в Опере после возвращения?
– Конечно, – ответил я. – В любом случае мне нужно еще поговорить с певицей, исполняющей ведущие партии сопрано.
– Превосходно, – кивнул Пел-Тенхиор и откланялся.
Разговор с Аджанхарадом, которому я тоже должен был доложить, куда собираюсь исчезнуть почти на неделю, прошел совершенно иначе. Лейтенант выслушал меня, сердито сдвинув брови, и заявил:
– Наше отделение в Танверо ничего не сообщает об упыре.
– Но вы же не думаете, что князь Орченис нам солгал, – резко ответил я.
– Нет, разумеется, нет, – воскликнул лейтенант. – Мы имели в виду другое. Возможно, его источники не вполне надежны. Может оказаться, что вы проделаете весь этот путь напрасно.
– Самый лучший финал для истории, в которой фигурирует упырь, – парировал я.
Аджанхарад снова нахмурился.
– С этими тварями шутить нельзя.
– Мы относимся к упырям и к своему долгу по их устранению очень серьезно, – заверил я его, поклонился, и мы расстались, недовольные друг другом.
Я немного поговорил с Анорой, который несколько раз повторил, что мне следует быть осторожным.
– Обязательно, – пообещал я. – Не знаю, почему вы все считаете, будто я намерен сложить голову в поединке с упырем.
– Не нужно долго общаться с тобой, чтобы понять, что ты не ценишь собственную жизнь, – сказал Анора. – Я прекрасно понимаю беспокойство твоих знакомых.
– Анора!
– Я не говорю, что ты ведешь себя беспечно, Тара, это не так. Я знаю, что ты никогда не подвергнешь опасности других. Но тебе все равно, будешь ты жить или умрешь. Я боюсь за тебя.
– Не стоит, – пробормотал я, чувствуя, что краснею. – У меня нет ни малейшего желания быть съеденным. Обещаю, я буду осторожен.
Анора с сомнением взглянул на меня поверх очков, которые вечно сползали у него на кончик носа.
– Уж постарайся. И навести меня, когда вернешься. Хочу знать все подробности об этом упыре.
– Приду, – пообещал я. – Будем надеяться, моя история окажется очень скучной.
Анора улыбнулся.
– Должен признаться, я обожаю скучные истории. Береги себя, Тара.
Собираясь в горы, я взял с собой минимум вещей. Подумал как следует и оставил официальный шелковый сюртук на вешалке за дверью. Я знал, что путешествие предстоит нелегкое, и понятия не имел, в каких условиях мне придется охотиться за упырем.
Задолго до рассвета я присоединился к каравану компании «Ошенар и Пуледра», который вез ткани и прочие товары в Танверо. Охранники-гоблины приветствовали меня с энтузиазмом, и мне это польстило. Они тоже были наслышаны об упыре. Меня спросили, как я предпочитаю путешествовать, верхом или в повозке, и я не сразу решил, как поступить. Я был не настолько опытным наездником, чтобы два дня подряд скакать по плохой дороге; с другой стороны, повозка ехала медленно, и ее ужасно трясло. Я честно ответил насчет лошади и забрался в повозку – там, по крайней мере, я смог устроиться среди рулонов ткани.
Сидевшая на козлах женщина средних лет по имени Ксано пообещала ехать как можно осторожнее. Она весело и довольно непоследовательно рассказывала о своей семье, в основном о замужней дочери и двух маленьких внуках. Мне показалось, что она говорит о них скорее как друг семьи, а не как любящая бабушка, зато она обладала талантом рассказчика. На мой вопрос Ксано ответила, что начала заниматься перевозками после смерти мужа.
– Дочки были тогда совсем крошками, вот как сейчас внуки. Но мне повезло: две мои незамужние сестры охотно переселились к нам.
– И вы не вышли замуж во второй раз?
– У меня нет на это времени, – усмехнулась Ксано. – А для того чтобы найти мужчину, который не будет считать, что моя повозка и деньги перейдут в его собственность после свадьбы, нужно время. Нет уж, спасибо, я предпочитаю оставаться вдовой Толинбэран, хозяйкой в своем доме и главой рода.
– Значит, зять вступил в вашу семью? – удивился я. Такое случалось иногда в среде аристократов, но я не слышал о подобных браках между простолюдинами Амало.
– Он был подкидышем, – объяснила Ксано. – Ему пришлось войти в семью жены, иначе остался бы холостяком.
Подкидыши были не редкостью в Амало, но обычно их брали в дома в качестве слуг, а не мужей.
– Это был скандал на весь наш район, – рассмеялась Ксано и принялась в мельчайших подробностях описывать свадьбу дочери. Вскоре мне начало казаться, будто я сам побывал там.
Дорога в Танверо оказалась именно такой, какой я ее себе представлял. В ту ночь в гостинице, скромном заведении, державшемся на плаву только благодаря тому, что оно находилось на полпути между Амало и Танверо, мне казалось, что у меня болит каждая косточка. Я делил кровать с охранником по имени Суру. Он был родом из прибрежного города далеко на юге, и хотя он изъяснялся по-эльфийски лучше, чем я на языке бариджин, все равно общаться с ним было довольно трудно. Но он был добродушным парнем и извинялся за то, что занимает большую часть кровати. Я сказал, что при росте шесть футов и семь дюймов [1] он ничего не сможет с этим поделать, и он рассмеялся.
На самом деле я был вовсе не против его присутствия. Оно пробуждало во мне давние смутные воспоминания об уюте и безопасности. Кроме того, Суру не храпел. Спал я беспокойно, но это было лучше, чем лежать без сна.
Наутро Ксано снова пригласила меня в свою повозку. Я, как мог, устроился среди рулонов ситца и, к собственному удивлению, не без удовольствия слушал истории женщины. Она рассказала о своих сестрах и двух незамужних дочерях, одна из которых, оказывается, пела в хоре Парав’оперы, или Оперы Парави – так назывался западный район города. Мне нужно было только задать вопрос, и Ксано принялась пересказывать все, что слышала от дочери Совиро об Опере Парави.
В Опере Парави не было собственного композитора, и я начал понимать, почему Пел-Тенхиор пользуется такой свободой. Он был ценным сотрудником, особенно потому, что уже написал несколько успешных произведений (два, как я узнал от артистов Алой Оперы; они назывались «Императрица воронов» и «Семья Золшенада»). Если бы он решил перейти в другой театр, его приняли бы с распростертыми объятиями.
– У многих оперных трупп есть собственные композиторы? Я имею в виду, успешные.
– Не имею ни малейшего представления, отала. Вам следует поговорить с Совиро. Она знает об опере в Амало втрое больше любого горожанина. Дочка самостоятельно разучивает арии всех опер, какие только может найти. Говорит, что для того чтобы добиться успеха – то есть уйти из Оперы Парави и поступить в престижный театр, – нужно как следует подготовиться.
– А она хочет добиться успеха?
– Совиро нацелилась на Оперу Амало, но ничего не может сделать до тех пор, пока не появится вакансия; она говорит, что это случается очень редко, и тогда все оперные певцы города соперничают за одно это место. Откровенно говоря, я не знаю, каковы ее шансы, но я не намерена ее переубеждать.
Она продолжала болтать, но я почти не слышал ее. Мин Шелсин хотела петь в Опере Амало. Пел-Тенхиор не думал, что ее туда возьмут, но что, если кто-то считал иначе? Что, если другая певица опасалась конкуренции со стороны мин Шелсин и сочла нужным ее устранить?
И поэтому ее заманили на набережную Мич’майки и столкнули в воду? Это казалось слишком сложным… если только соперница не пела в Опере Князя Орчены. Новый театр был назван в честь отца князя Орчениса (и название уже сократили до «Орчен’оперы»). Театр располагался на северном берегу озера, среди летних вилл богатых буржуа и мелкого дворянства. После его постройки район стал пользоваться популярностью среди богачей. Меццо-сопрано из Оперы Князя Орчены вполне могла уговорить мин Шелсин встретиться в одном из баров Джеймелы.
Но встреча с певицей не могла закончиться для мин Шелсин смертью в канале Мич’майка. Мне снова пришла в голову мысль о наемном убийце или сообщнике, и внезапно все это показалось мне таким надуманным. Гипотетическая певица, которая нанимает неизвестно кого для убийства мин Шелсин потому, что та может занять еще более гипотетическое место в Опере Амало… И моя теория расползлась, словно желе, не успевшее принять форму.