С моего языка едва не слетел вопрос: «Вы что, ухаживаете за мной?» – но я поперхнулся словами, а к тому моменту, когда пришел в себя, решил, что лучше не спрашивать. Если он скажет «нет», размышлял я, я окажусь в очень неловком положении. Если он ответит «да», мне придется настоять на том, что он совершил прискорбную ошибку, и уйти. Но я по-прежнему нуждался в его помощи и в его добром отношении ко мне; без него мне ни за что не ответить на множество вопросов о смерти мин Шелсин. Кроме того, Пел-Тенхиор мне нравился.
Пел-Тенхиор мне нравился, и я был очень одинок.
Его матушка вернулась с подносом, на котором стояли две тарелки супа и корзинка ржаных хлебцев. От густого супа с овощами, лапшой и курицей пахло так аппетитно, что я вдруг понял, как сильно голоден.
Меррем Пел-Тенхиор сказала на языке бариджин:
– Вы осчастливили наш дом своим визитом, отала.
Я ответил на том же языке:
– Ваша доброта делает меня счастливым.
– Вы говорите на нашем языке?! – с восторгом воскликнула она.
– Совсем немного, – ответил я.
– Все равно, это замечательно, – сказала она и добавила, обращаясь к Пел-Тенхиору: – Этот твой друг мне нравится.
Мое лицо вспыхнуло как от огня, а Пел-Тенхиор произнес:
– Матушка, не мучай оталу Келехара.
Она рассмеялась.
– Прошу прощения, отала. Приятного аппетита.
Глядя на сына, она резким тоном добавила какую-то непонятную мне фразу и вернулась в кухню.
Пел-Тенхиор перевел:
– Она сказала, чтобы я не ссорился с вами.
– Это часто происходит, когда вы ужинаете со своими знакомыми? – спросил я таким тоном, словно был придворным и вел светскую беседу.
– Здесь случались грандиозные скандалы, – уклончиво ответил Пел-Тенхиор.
Какое-то время мы ели молча. Обоняние не обмануло меня, суп оказался восхитительным; хлебцы были свежими и хрустящими, к ним подали мягкий белый бариджанский сыр.
Внезапно Пел-Тенхиор заговорил:
– Поверьте мне, я просто нуждался в компании, и ничего больше. Вы так спокойны, в отличие от большинства моих знакомых.
– Я спокоен? – с сомнением переспросил я. Неужели он угадал мое волнение и нарочно лжет мне? Может быть, он сказал это на всякий случай, чтобы ему тоже не пришлось признаваться в своих чувствах?
– Оперные певцы, – вздохнул он и закатил глаза. – Для них заноза в пальце – трагедия в пяти актах. И в большинстве своем они без умолку болтают, болтают, болтают. – Он изобразил пальцами движение челюстей и рассмеялся. – Я не лучше, но вы, наверное, это уже заметили.
Я ничего не сказал, и он снова расхохотался.
– Сейчас по сценарию вы должны были уверять меня в обратном, но я рад, что вы были честны со мной.
Я почувствовал, что обязан что-то ответить, и пробормотал:
– Я нахожу общение с вами познавательным.
– Будем считать, что это комплимент, – сказал Пел-Тенхиор, но при этом ослепительно улыбнулся.
Когда я вернулся домой, у меня так сильно дрожали руки, что мне не сразу удалось вставить ключ в замочную скважину.
Я вошел в квартиру, повесил на место сюртук, сел на кровать, и меня всего затрясло, как в лихорадке. Я сделал над собой усилие, снял обувь и скорчился у стены. Сглотнул ком в горле, свернулся калачиком, как соня в гнезде, и стал ждать, когда это пройдет. В конце концов я уснул, и мне снились призраки с Холма Оборотней. У всех было лицо Эвру.
Я проснулся с дикой головной болью и, взглянув на себя в зеркало, увидел, что глаза у меня налиты кровью, словно я не спал всю ночь.
Я умылся, заплел волосы в тугую косу и пошел в «Дерево Ханево» завтракать. Я заказал чайник крепчайшего орчора на две чашки. Чая было недостаточно, но приходилось довольствоваться тем, что есть.
Богини были снисходительны ко мне в то утро, хотя я не заслужил этого: в контору никто не пришел. Когда наступил полдень, мне была противна сама мысль о еде; я подумал, что надо бы пойти в Оперу, но не знал, что сказать Пел-Тенхиору. Честно говоря, я уже не мог сообразить, о чем расспрашивать других свидетелей. Прежде всего, мне нужно было добыть информацию о привычках мин Шелсин, касавшихся карточной игры: как часто она играла, сколько проигрывала. Неужели она оставляла в игорных домах все, что получала в ломбардах за драгоценности? Скорее всего, да, но у меня все равно не было гипотез относительно причин убийства и тем более относительно личности убийцы.
Возможно, покровители певицы могли сообщить мне кое-что на этот счет.
До сих пор я откладывал разговоры с поклонниками в надежде на то, что в этом не будет необходимости, что я смогу найти убийцу и без них. Мне очень не хотелось соваться в мир аристократов и богачей. Но эта надежда с самого начала была тщетной; я понимал, что мне нужно побеседовать с Боравой Корешаром и выяснить, что он знает о последних часах жизни Арвене’ан Шелсин.
По опыту своих прошлых расследований в Амало я знал, что для разговора с покровителями мин Шелсин следует подстеречь их где-нибудь вдали от дворцов и бдительных стражей наподобие мера Дравенеджа. Также я знал, что богачи обычно проводят время в модных чайных на улице Генерала Шулихара: в «Удачливом поросенке», «Вьющейся лозе» и, конечно же, в императрице всех чайных, старейшем заведении Амало, которое называлось «Шолави». Я не мог позволить себе выпить чаю в «Шолави» и часто сожалел об этом.
Даже мой лучший шелковый сюртук выглядел в «Шолави» потрепанным. Я шел между столиками, высматривая покровителей мин Шелсин. Посетители хмурились, подергивали ушами, но никто не обращался ко мне с требованием сказать, что мне здесь нужно, не звал персонал, чтобы меня вышвырнуть. Наконец, за столиком в углу зала на первом этаже я заметил Бораву Корешара. Он играл в бокх с пожилым эльфом, пальцы которого были унизаны золотыми перстнями с изумрудами.
Я видел, что игра почти окончена (причем осмер Корешар проигрывал); найдя свободный столик, я сел и стал ждать.
Подошла официантка с белоснежными волосами и улыбнулась так, словно в эту чайную ежедневно заходили прелаты в поношенных сюртуках. Когда я сказал, что жду осмера Корешара, ее уши опустились, но она не ушла.
– Как вам будет угодно, отала, – сказала официантка. – Вам принести что-нибудь?
– Нет, благодарю вас, – отказался я. Она улыбнулась, поклонилась и отошла к соседнему столику, спросить, не нужно ли добавить кипятку.
Я прождал не больше четверти часа, прежде чем осмер Корешар с невеселым смехом опрокинул стаканчик для игральных костей и вынужден был признать свое поражение.
Мне было любопытно, даст ли аристократ понять, что заметил меня; но обменявшись парой коротких фраз со своим партнером по игре, он поднялся, подошел ко мне и представился:
– Я Борава Корешар.
– Меня зовут Тара Келехар, – сказал я, вставая, – я Свидетель Мертвых и провожу расследование гибели мин Арвене’ан Шелсин.
Его уши опустились, однако он не обратился в бегство.
– Чем я могу вам помочь?
– Насколько мне известно, вы последний, кто видел ее живой, – сказал я, внимательно наблюдая за его реакцией.
Он явно был потрясен – распахнул глаза и непроизвольно прижал уши к голове. Но мгновение спустя он вздернул подбородок и сказал:
– Уверяю вас, я ее не убивал.
– Я не обвиняю вас в убийстве, – заметил я. – Но мне нужно знать все, что вы можете сообщить о том вечере. Садитесь, пожалуйста.
Он упал на стул с таким видом, словно был благодарен мне за это любезное предложение, потом пробормотал:
– Мы… сначала мы поехали… Вам нужны все подробности?
– Да, – кивнул я.
– Сначала мы поехали в ее пансион; я ждал в карете, пока она переодевалась. Мы всегда так делали; мин Шелсин никогда не выходила по вечерам в том же платье, в котором репетировала.
Я подумал, что дело обстояло, скорее всего, наоборот: она не могла надевать в Оперу платья, которые воровала, чтобы носить в свободные вечера. Но я промолчал.
Осмер Корешар продолжал:
– Надо отдать ей должное: переодевалась она очень быстро. Говорила, что научилась этому в театре, ведь там приходится менять костюмы в ужасающей спешке. Когда она вернулась – на ней было зеленое бархатное платье с вышитыми манжетами, – мы поехали ужинать в «Харамани». Она была такой, как всегда. После ужина мы отправились в «Бонаши».
Это уже было кое-что. «Бонаши» был ближайшим игорным домом к чайной «Пес лодочника» – по крайней мере, ближайшим из тех, в которые отправилась бы мин Шелсин.
– Сколько времени вы провели там?
– Я оставался там до полуночи. Не знаю насчет мин Шелсин. Я потерял ее из виду.
– Такое часто случалось?
Он неловко пожал плечами.
– В «Бонаши» я играю в пакх’палар, и мое внимание сосредоточено на партии. Иначе нельзя. Обычно Арвене’ан оставалась со мной до окончания игры, но иногда уходила. Это зависело от того, успешно ли играла она.
– Значит, вы не удивились?
– Нет. Я поискал ее и, не найдя, поехал домой.
– Но ведь было слишком рано? – Я знал, что игорные дома вроде «Бонаши» открыты до рассвета.
Его щеки порозовели.
– Я страдаю мигренями, и у меня начинает сильно болеть голова, если я засиживаюсь допоздна. Я всегда уезжаю домой в полночь.
Я подумал, что по этой причине он являлся идеальным спутником для молодой женщины, у которой было назначено позднее свидание в районе Джеймела, в чайной «Пес лодочника». Он не заметил ее ухода, и она знала, что покровитель не станет слишком старательно ее искать.
– Вы видели в казино кого-то из знакомых? Кого-то, кто мог бы заметить, когда она ушла и куда отправилась?
Корешар задумался.
– Я помню, что Данила Убеджар там был. Она бы с ним заговорила, если бы увидела его. Однако предугадать действия мин Шелсин весьма… было весьма сложно, и я не знаю, присутствовал ли там кто-то еще из ее знакомых.
– Что ж, понятно, – сказал я. – Что еще вы можете сообщить мне о мин Шелсин?
– Что вы имеете в виду? – настороженно переспросил он.