Негромкий ропот родственников подсказал мне, что я не ослышался. Тура Олора, ведущий бас Алой Оперы, был внуком мера Дуалара. Я сразу понял, почему его здесь не было. Наверняка Далено являлась внебрачным ребенком, и строчка завещания представляла собой преднамеренное оскорбление законных детей мера Дуалара.
Сумма превышала годовое жалованье оперного певца, и я невольно задал себе вопрос: знал ли мер Олора о том, что дед включил его в завещание, и если знал, то кому еще было об этом известно? Наследство делало его весьма соблазнительной добычей для алчной шантажистки вроде мин Шелсин.
Интересно, какие еще секреты мера Олоры сумела выведать мин Шелсин, мрачно подумал я.
Купец оставил скромные суммы нескольким неизвестным мне лицам, вероятно, слугам, но чтение остальной части завещания я слушал не слишком внимательно. В мыслях царил беспорядок, я лихорадочно пытался перестроить свою теорию в соответствии с новой информацией.
Я узнал о смерти мера Дуалара из газет за две недели до убийства мин Шелсин. Шантажистке должно было хватить этого времени на то, чтобы дать понять меру Олоре, что ей известен его секрет, и назначить роковую встречу в Джеймеле. Я подумал о темпераменте мера Олоры, вспомнил, как он кричал на Пел-Тенхиора. Неизвестно, способен ли он спланировать убийство, но я твердо знал, что певец легко впадал в ярость. А если бумажка, которую я нашел в кармане мин Шелсин, и была этим самым секретом, певец теперь мог считать, что он в безопасности.
Когда чтение завещания подошло к концу, я оставил семейство Дуалада разбираться с некоторыми неприятными проблемами, порожденными смертью – и последней волей – мера Дуалара, сел на трамвай, доехал до нужной остановки и пешком дошел до театра. Я прокручивал в мозгу новую гипотезу и размышлял о том, не совершаю ли ошибки. Для того чтобы гипотеза получилась стройной, необходимо было, чтобы мин Шелсин узнала тщательно охраняемую тайну мера Олоры, точнее, даже две тайны. Во-первых, она должна была как-то выяснить, что мер Олора вскоре унаследует немалую сумму по завещанию деда, а во-вторых, добыть некие сведения, компрометирующие его. Я знал, что нынешним вечером должна была состояться премьера «Джелсу». По крайней мере, я был твердо уверен, что найду мера Олору в Опере, даже если придется ждать несколько часов, чтобы поговорить с ним.
Билетеры узнали меня и провели в тускло освещенный узкий коридор, в который выходили двери лож. Я помнил, что режиссерская ложа была самой последней.
Я решил войти без стука, чтобы не отвлекать Пел-Тенхиора, немного приоткрыл дверь и протиснулся внутрь.
Пел-Тенхиор обернулся и, узнав меня, молча указал на соседнее кресло.
Когда я сел, он наклонился к моему уху и прошептал:
– Я рад, что вы пришли, хотя для вас сегодняшний вечер, возможно, окажется не очень приятным.
– Почему же?
– Они еще не решили, как к этому относиться, – ответил он и вернулся к своему блокноту, предоставив мне размышлять над этой загадочной фразой.
Но долго думать не пришлось. В отличие от моего первого вечера в Алой Опере сейчас в зрительном зале царила мертвая тишина; все смотрели на сцену и внимательно слушали. Это можно было счесть успехом Пел-Тенхиора или тревожным признаком. Я боялся, что последнее вернее.
Через несколько минут, когда Джелсу и Тебора запели о своей мечте сбежать с фабрики, Пел-Тенхиор снова наклонился ко мне и прошептал:
– Я должен пожертвовать Оторо своего первенца. Только она спасает меня от провала.
Конечно, подумал я. Певцы, как и мы с режиссером, чувствовали настроение зрителей. Они наверняка поняли, что значила эта зловещая тишина, которая была намного хуже шума и перешептываний во время представления «Осады Текхари». Пел-Тенхиор был прав. Мин Вакреджарад пела восхитительно, словно бросая партнерам вызов. И пока ее никто не подвел.
Я нервничал, было непривычно сидеть и слушать оперу рядом с молчаливыми, настроенными на критику зрителями. Во время шокирующего дуэта Джелсу с ее матерью – мать убеждала девушку уступить домогательствам мастера и вытребовать привилегии, воспользовавшись своим положением, – я заметил, что у меня вспотели ладони. Пел-Тенхиор внешне был совершенно спокоен, лишь время от времени он бросал взгляд в зрительный зал, и всякий раз его уши опускались все ниже.
Финальная сцена «Джелсу» не заставила себя ждать. Начальник застает девушку одну и снова начинает приставать к ней. Становится ясно, что, если Джелсу не уступит добровольно, он возьмет ее силой. Она пятится все дальше и дальше. Я вспомнил репетицию, вспомнил, как легко и, казалось, спокойно они выполняли заученные движения, – но сейчас на лице Джелсу была паника, в ее голосе слышался нарастающий ужас… И вот мастер практически прижал ее к перилам, но она, вместо того чтобы сдаться, разворачивается и прыгает вниз. Из-за сцены доносится вопль, и мастер изумленно смотрит туда, где только что стояла работница. И падает занавес.
Тишина длилась довольно долго, и я невольно вонзил ногти в ладони. Кто-то начал хлопать, другие зрители подхватили аплодисменты, я услышал крик: «Гениально!» и подумал, что гроза обошла нас стороной. Но внезапно раздался оглушительный вопль:
– Отвратительно!
А потом все принялись топать и свистеть.
Пел-Тенхиор от души выругался на языке бариджин, схватил меня за руку и заорал, пытаясь перекричать возмущенных зрителей:
– Идите за мной! Сейчас же!
Он держал меня железной хваткой, и мне оставалось лишь последовать за ним. Режиссер протащил меня через служебную дверь на сцену, запер ее за собой на засов и заорал на рабочих:
– Не поднимать занавес!
Певцы столпились на сцене. Из зала доносились вопли и свист, слегка приглушенные занавесом. Мин Вакреджарад, чей костюм и прическа были в беспорядке после падения, крикнула Пел-Тенхиору:
– Что нам теперь делать?
– Переодевайтесь, – решил он. – Но мне кажется, не стоит выходить на улицу; сейчас безопаснее внутри. Впрочем, я могу ошибаться.
– Спасибо, что утешили, – проворчал мер Олора.
Пел-Тенхиор пожал плечами, но я заметил, что его уши прижаты к голове, и понял, что он относится к происходящему далеко не так спокойно, как хочет показать.
– Сейчас начнется погром, Тура. Поведение толпы непредсказуемо.
Со стороны хора раздались протестующие возгласы, и мин Расабин воскликнула:
– Они действительно собираются устроить погром?
– О да, – ответил Пел-Тенхиор. – Мне предстоит весьма неприятная беседа с маркизом о стоимости ремонта. Разумеется, в том случае, если я доживу до утра.
– И’ана! – возмутилась мин Вакреджарад.
– По крайней мере половина зрителей требует моей головы, Оторо. Я не собираюсь преподносить ее им на блюдечке, но если они меня найдут… – Он замолчал и на миг сгорбился.
– Ну что ж, лично я хочу избавиться от этого кошмарного костюма, – благоразумно заметила мин Расабин.
– Мне нужно предупредить костюмеров, – сказал Пел-Тенхиор. – Отала Келехар, хотите пойти со мной? Или вы рискнете выйти из театра?
Мне необходимо было поговорить с Турой Олорой, который уже скрылся в одном из темных коридоров. Но сначала я должен был обсудить этот вопрос с Пел-Тенхиором.
– Я иду с вами, – сказал я.
Он быстро зашагал по лабиринту театральных коридоров. Я попытался представить себе план здания, но вскоре безнадежно запутался.
Костюмерши, узнавшие о провале спектакля от рабочих сцены, были встревожены.
– Мне кажется, здесь вы в безопасности, Улше’ан, – обратился он к начальнице, которая была близка к панике. – Но не уходите, пока кто-нибудь не придет и не скажет вам, что вокруг театра спокойно. – Он улыбнулся ей и добавил: – Уверен, вы найдете, чем себя занять.
Она сдавленно рассмеялась.
– Найдем, конечно, – ответила она.
Мы вышли из костюмерной, и я остановил Пел-Тенхиора, сказав:
– Мне нужно с вами поговорить.
– Конечно, – удивленно, но с готовностью ответил он. – О чем?
– Вы знали, что Дуалада – родственники мера Олоры по материнской линии?
– Да, конечно, – все еще озадаченно ответил режиссер. – Тура не делает из этого тайны.
– А вы знали, что дед собирался оставить ему пять тысяч муранай?
– …Нет, – пробормотал он. – И что с того?
– Дед мера Олоры скончался за две недели до убийства мин Шелсин.
Пел-Тенхиор был вовсе не глуп. Он быстро сопоставил факты.
– Но вы же не думаете, что Тура…
– Я должен это выяснить.
Мы нашли мера Олору в тесной гримерке, которую делили певцы, исполнявшие ведущие партии. Он был один и уже смыл похожий на маску сценический грим, и теперь переодевался.
– И’ана, – удивился он.
– Тура, – начал Пел-Тенхиор, – отале Келехару нужно с вами поговорить.
– Да, отала, – кивнул мер Олора достаточно спокойно, но слегка нахмурившись. – Чем я могу вам помочь?
– Сегодня я присутствовал на оглашении завещания мера Непены Дуалара, – сказал я и с неприятным чувством заметил, что певец изменился в лице и прижал уши к голове. – Вы знали, что он собирался оставить вам деньги?
– Да, но я не понимаю…
– А кто-нибудь еще знал об этом?
– Нет!
Но я видел, что он лжет.
– Мин Шелсин знала?
– Могу вас заверить, что я ей об этом не говорил, – ответил он.
– Это не одно и то же. Она знала?
Он тяжело вздохнул и вдруг выпалил:
– Вы ничего не докажете. Ни один судья в этом городе не станет вас слушать.
– Возможно, – сказал я, – но Амал’отала нас выслушает.
Я блефовал, понимая, что Амал’отала отнесется к моей истории, в которой было полно дыр, не лучше, чем судьи. Но мер Олора только что подтвердил мою правоту. Невиновный не стал бы говорить: «Вы ничего не докажете». Он сказал бы: «Я ее не убивал».
Пока мы разговаривали, мер Олора закончил переодеваться и стоял в брюках и рубашке, застегивая жилет. Он не стал обуваться, и мы с Пел-Тенхиором были застигнуты врасплох, когда он пробормотал: