Ушла. Пал Палыч посочувствовал:
— Тамара Георгиевна правит железной рукой.
— И не говори! Ее даже главврач боится. Ну, рассказывайте, рассказывайте!
Тамара Георгиевна на секунду приоткрыла дверь:
— Когда зазвонит будильник, одну таблетку синенькую, одну желтенькую.
— Мать с Колькой шлют тебе привет. Вот такущей величины, еле донес.
— Мои тоже, Шурик.
— И Петровка, 38, в полном составе.
— Приветы — хорошо, а новости лучше.
— Из новостей есть одна, которая касается Зиночки. В УБХСС пришел начальником отдела один полковник…
Зазвонил будильник. Кибрит вытряхнула из пузырьков таблетки.
— Запьешь?
— Я насобачился глотать их так. И как полковник касается Зинаиды?
— Больно впечатляющий полковник. С этакими стальными глазами.
— Хм… Послушай, Зинуля…
Та отмахнулась, вынула номер милицейской газеты «На боевом посту» с портретом молодого мужчины в траурной рамке.
— Хоть и не велено волновать, да все равно узнал бы… Помнишь, было дело об автомобильной аварии? Мы искали пешехода…
— Помню.
— С нами работал инспектор ГАИ Филиппов.
— И его помню.
— Тут указ о его посмертном награждении.
— Ясно… Как?
— Грабители угнали машину… он стал задерживать… их четверо было, — пояснил Пал Палыч.
— Хоть взяли?
— Взяли.
— Спрячьте от мамы, потом прочту… «Милиции за это деньги платят», — зло передразнил он кого-то. — Не платят ей даже близко тех денег, за которые так вот работать! А тем паче собой рисковать. Сколько болванов на свете — просто поразительно!
Тамаре Георгиевне одного взгляда достало, чтобы уяснить ситуацию.
— Ну вот. Уже чем-то расстроили.
— Мама, как не расстроиться, когда в Управление пришел красавец полковник и ухаживает за Зиной! А я валяюсь тут. Кошмар.
— Ладно-ладно… полковник… Будильник звонил?
— Звонил. Съел.
— В процедурной все готово.
Знаменский и Кибрит встали. Томин затосковал:
— Братцы, подождите! Десять минут, не больше. Не поговорили же!
Они, конечно, остались.
— Мама, не поддерживай меня за талию. Я вдесятеро здоровей тебя!
— А ты потихоньку, не на пожар, — уже из коридора донесся обмен репликами.
— Зиночка, с утра я тебя найду?
— Вряд ли.
— Тогда сейчас два слова. Помоги организовать комплексную экспертизу. Понадобятся и судебные медики, и трассологи.
— Зачем они тебе?
Пал Палыч изложил суть уличного происшествия.
— Так вот, понимаешь, драка частенько выглядит сумбурно, со стороны не все усмотришь. Обвиняемый, например, говорит, что парень споткнулся и расшиб голову без его помощи. Поэтому, что бы ни рассказывал свидетель, лучше перепроверить.
— И что нужно?
— Во-первых, соотнести рост преступника и пострадавшего…
— Погоди, буду уж сразу записывать. Но ты говоришь, единственный свидетель. А сам потерпевший?
— Пока в тяжелом состоянии, допрашивать не разрешают.
Они еще обсуждали подробности будущей экспертизы, когда Томин вернулся.
— Все их процедуры — фигня собачья, — объявил он, уселся на койку и вдруг грустно как-то задумался.
Тамара Георгиевна, поджав губы, удалилась.
— Знаете, братцы, кто меня по-настоящему спас? Одна удивительная сестричка… То есть, конечно, многие выхаживали. И тебе, Зинаида, я не забуду, и другим. Но вот та… а я даже имени не ведаю. Куда-то пропала, когда я совсем в себя пришел. Потом сюда перевезли… Сестер полно, а мне ее не хватает. Это она меня вытащила! В первые дни.
Знаменский с Кибрит украдкой переглянулись: оба подумали о Багровой.
— Шурик, а какая она? — осторожно спросила Зиночка.
— Как магнит. Как свет.
И сам себя высмеял:
— Отличный словесный портрет. Объявляется розыск света. Помню только глаза и руки. А во сне вижу отчетливо… Как полагаете, можно влюбиться в состоянии клинической смерти?
— Поскольку до того у тебя свободной минуты не было, то ты и воспользовался, — внешне весело высказался Пал Палыч.
— Наука пасует?
— Пасует, Шурик, — подтвердила Зиночка, скрывая замешательство.
Не далее как вчера Майя Петровна осведомлялась у нее о здоровье Томина. За несколько дней в Еловске Кибрит с ней сроднилась, простила роковую для друга просьбу не стрелять при задержании, искренне интересовалась ее судьбой, домашними делами. Но услышать признание Шурика… и в столь несвойственном ему тоне… Вот уж не чаяла!
Опять они с Пал Палычем переглянулись, недоумевая, как быть. Майя Петровна просила не говорить Томину о своем бдении над ним. Однако он в два счета и сам выяснит. Если захочет, если не забудет за рабочей маетой. Лучше бы забыл. Потому что он и Майя Петровна (по фамилии все еще Багрова), да Катя (в душе навсегда Багрова), да еще таинственный Загорский — что из этого всего может получиться?
5
Утренний выгул Графа Пал Палыч с Колькой поделили поровну — через день. Сегодня пораньше пришлось проснуться Знаменскому-старшему. Щенок крутился и поскуливал — подперло.
В квартире он уже почти приучился терпеть, но по выходе из дому надо было проявлять проворство, чтобы успеть отбежать с ним от подъезда. Иначе он прочно и очень надолго утверждался на месте, похоже, сам дивясь, откуда что берется.
Миску он вылизывал так, что муха не подлетала. Обувь грыз исключительно старую — вкуснее. От попыток завоевать диван отказался без больших баталий. Много спал, невероятно быстро рос. Резвился умеренно.
— Мам, он у нас не меланхолик? — спросил как-то Колька, когда Граф отверг его приглашение проснуться и поиграть.
— Нет, Коля, он немножко флегматик и себе на уме. Но умишко еще детский. Крупные собаки поздно взрослеют.
Гулять с ним было тоже нехлопотно. Посторонних он игнорировал, к кошкам относился уважительно; только продуктовые сумки начисто лишали его равновесия. Пока не иссякнет бурный щенячий аппетит, с этим предстояло бороться. И еще присматривать, чтобы не сожрал какую-нибудь дрянь с земли.
— Граф, домой!.. Ты глуховат или у хозяина дикция плохая? Пошли-пошли, мне трудного свидетеля допрашивать.
6
Да, свидетель был трудноват и сложен. Явился пунктуально, но с неудовольствием. Молча протянул повестку.
Знаменский уважительно встал, протянул руку. Пожатие — первый внутренний зондаж, для партнера абсолютно неприметный. Он считает — просто поздоровался; не подозревает, что его ладонь проявила безразличие, симпатию, пренебрежение, страх, доверие, то есть любое преобладающее в нем теперь настроение. Чтобы четко воспринять сигнал, встречная ладонь, естественно, должна обладать натренированной чуткостью. У психологов, врачей, сотрудников следственного аппарата она вырабатывается даже и бессознательно. (У мошенников, кстати, тоже).
Рука Власова выдала неуверенность, нервозность.
— Извините, что опять беспокоим, — радушно начал Пал Палыч, — но дело теперь поручено мне, и есть детали, которые…
Власов не дослушал.
— Я же пришел.
Знаменский усадил его, принялся заполнять бланк, попутно «ставя диагноз».
«Неглуп. Самолюбив, даже с примесью высокомерия. Замкнут. Упрям. Лицо красивым не назовешь, но интересное. Лишь неподвижность черт его портит».
— Об ответственности за дачу ложных показаний вам говорили, прошу расписаться, что помните. Ну вот, с формальностями покончено, Игорь Сергеевич. Теперь несколько вопросов.
— Спрашивайте.
— Прежде всего спасибо, что помогли задержать хулигана.
— Я не задерживал. Задержала ватага молодежи, — отмел Власов похвалу.
— Им тоже спасибо, но без ваших показаний арест Платонова был бы почти…
Снова не дослушал:
— А за что арестован? За то, что слегка стукнул?
— Игорь Сергеевич, у Платонова кулаки пудовые. От его «слегка» у парнишки сотрясение мозга.
Власов скептически хмыкнул:
— Неудачно упал.
— Возможно… Скажите, с того места, где вы стояли, было отчетливо видно происходящее?
— Да.
— Можете назвать примерно расстояние?
— Шагов семь.
— Расскажите, пожалуйста, все по порядку, не упуская мелочей.
— Собственно, я уже рассказывал, записывали. В вашей папке наверняка содержатся мои… мемуары.
— Вы правы. Но то был рассказ другому следователю. Я обязан сам услышать.
— И записать другим почерком. Что ж, извольте.
Но он некоторое время молчал, глядя в окно, и обращенный к Знаменскому профиль выражал какую-то непонятную тому отрешенность.
— Этот… Платонов? Он купил после меня пачку сигарет. Подошел к девушке… Она ждала, наверное, долго. Это чувствовалось. Бесцельно ходила из стороны в сторону, скучала… В общем, неудивительно, что Платонов подошел. Красивая девушка… Одна.
«Почему он так тяжело говорит? Простенькая недавняя история, а он нагружает ее психологией».
— Но, Игорь Сергеевич, ведь девушка ждала не Платонова.
— На ней не написано. Просто, может, кого-нибудь.
— Она производила такое впечатление?
Власов поколебался.
— Нет-нет, утверждать не берусь. Но отрицать тоже.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Ну… пошел типичный для таких случаев треп.
— Вам было слышно?
Власов обернулся.
— Какие-то банальные фразы. Сами знаете, как бывает — начинается полушуткой; а потом уже обидно отъезжать ни с чем.
— Дословно не помните?
— Н-нет.
— Понимаете, мне важно, Игорь Сергеевич, как держался Платонов. Только развязно или нахраписто и нагло. И что девушка — давала она резкий отпор или как-то так… двусмысленно. Существо дела не меняется, но ситуация перед дракой… понимаете?
— Да, разумеется.
Пал Палыч поймал его взгляд и не отпускал, стремясь через этот «канал связи» привести его в нужное состояние.
— Я взываю к вашей памяти. Вы ведь все видели и слышали. Слова, интонации, жесты — где-то они отложились, надо только вытащить на поверхность. Постарайтесь сосредоточиться, Игорь Сергеевич. Представьте себе снова: тепло… ранний вечер… табачный ларек… красивая девушка скучает…