Архаров замолчал. Он должен был поставить перед своими людьми задачу и искал нужные слова.
– Некие знатные особы… – пробормотал Яшка. – Придворные, поди, коли не еще выше…
Он был понятлив.
– Молчи, Скес! Там при дворе такая возня, такая суета, да еще посланники разных великих держав воду мутят. Вам придется прочесать все окрестности частым гребнем и найти людей, к которым послали голштинцев. Никодимка! Опять заснул? Беги на поварню, тащи, что найдешь, из мясного.
– Там все помещики – хорошо, коли молитвослов по складам разбирают, – с презрением сообщил Яшка. – Толстым-толсты, простым-просты. По-немецки им знать незачем, со знатными особами вряд ли знакомы. Когда в Москву наезжают – идут в русские и французские лавки, с родней тоже по-русски…
– Полагаешь, среди них не может быть заговорщиков?
– Ваша милость, чтобы ввязаться в заговор, нужно хотя бы быть обиженным от государыни. А они государыню только издали видели – когда год назад ее величество изволили в Москву приезжать. Какие обиды?!
– По-твоему, обиженный там лишь один? И это граф Орлов? – спросил Архаров.
Яшка пожал плечами.
– Ну-ка, перечисли поименно, кого вы из тамошних помещиков видели, о ком разведывали.
Яшка стал бойко называть имена.
– Стой, стой! Княгиня Чернецкая… Вы у нее побывали?
– Нет еще, ваша милость. Мы только немцев искали.
– Покойный князь Чернецкий не то чтобы очень уж был близок с покойным императором, но езжал к нему в Петерштадт… Пили они там вместе и колобродили… Покойный князь не дурак был выпить… Хотя, сдается, был порядочный дурак. А вот княгиня – ловкая дама, и что у нее на уме – Бог весть. Скес, приглядитесь, но раньше времени ничего не затевайте! Лишь следите! Не спугните голштинцев. Их нужно прихватить на горячем! Коли тут доподлинно заговор… Нужно так их прихватить, чтобы сразу вытащить на свет Божий посредников и прочих затейников. Ты меня понял, Скес?
– Как не понять…
– Так… Но задача ваша усложняется. Копии копий я тебе дам с собой. Степан грамотный, он разберется. У этих проклятых заговорщиков могут быть при себе ценные письма. Те самые, с коих копии сняты. Ежели их обнародовать – случится большая беда. Сумеете эти письма добыть – великое дело сделаете. Или хоть узнайте, где их прячут.
Яшка кивнул. И едва заметно усмехнулся.
Этот архаровец, пока не стал полицейским, был вором, способным вытянуть любой кошелек из любого потайного кармана. Архаров знал это – и очень надеялся, что Скес еще не совсем забыл прежнее ремесло. Было не до рассуждений о заповеди «Не укради».
– Так что передай Тимофею со Степаном – следить, примечать, себя не обнаруживать. Понять, что за птица эта Чернецкая. И его сиятельство граф Орлов… Не хотелось бы…
Яшка Скес порой понимал невысказанные мысли. Вот и сейчас: Архарову не хотелось, чтобы голштинцы оказались под покровительством графа, Архарову хотелось, чтобы граф не был замешан в интриге. А коли замешан?.. Сделать все возможное, чтобы он как можно менее пострадал?
– Будет исполнено, ваша милость, – сказал Яшка. – Могу ли я идти?
– Постой, дармоед принесет тебе провианта. Никодимка! Где ты там пропадаешь?!
Явился Никодимка с подносом, уставленным тарелками с разными нарезанными холодными мясами.
– Ешь, Яшка. Никодимка, добудь там мешок, все, что найдешь, кидай в мешок, Скесу в дорогу.
Это не было естественным милосердием и заботой начальника о подчиненных. Архаров не желал, чтобы четверка архаровцев чересчур мельтешила на постоялых дворах, привлекая к себе ненужное внимание. Чем больше у подчиненных провианта – тем больше надежды на успех.
– Как там Коробов? – спросил обер-полицмейстер.
– Держится. С немцами по-немецки так и чешет.
– Хорошо.
Архаров беспокоился, не заболел ли Саша. Но вслух этого не сказал.
Скес поклонился и ушел. Внизу его ждал Никодимка с мешком провианта. Скес сел на лошадь, что ждала его у ворот, принял мешок, уложил перед собой и легко ударил лошадь каблуками. Пречистенка в этот час была пуста. Яшка, знавший в окрестностях архаровского особняка все переулки, быстро выбрался к наплавному мосту, пересек реку и по Мытной пустил лошадь широкой рысью.
К биваку, который архаровцы устроили на берегу Москвы-реки, он прибыл перед рассветом, сдал мешок Тимофею и завалился спать.
Бивак был в удачном месте, где течением вынесло к берегу немало топляка. Он годился на топливо для костерка, а несколько бревен служили мебелью. Ночевали, понятное дело, не у воды, а подальше, на опушке, где громоздились кучи нарубленных и подсохших веток. Они служили перинами. Чуть подальше, на лесной поляне, паслись лошади. Еще дальше стоял старый экипаж, взятый на время у помещика Савинова, который считал себя в неоплатном долгу перед Архаровым; это было запутанное дело с украденными изумрудами, тайными любовницами, незаконнорожденными младенцами и векселями на неимоверные суммы. У Савинова архаровцы могли при необходимости и ночевать, но гостеприимством не злоупотребляли.
Яшка проспал часа четыре, потом его растолкал Тимофей. Он добровольно кашеварил и не хотел кормить товарища остывшим варевом. Тогда и состоялся разговор об архаровских приказаниях.
Нужно было побродить вокруг усадьбы княгини Чернецкой и поискать следов противника. Так бы и сделали, но бивачная жизнь не соответствовала Сашиному здоровью. Когда он прихворнул, сперва архаровцы разозлились – вольно же было начальству прицепить к ним этот ходячий лексикон! Но Степан придумал вылазку, благо деньги и приличная одежда имелись.
Визит к княгине Чернецкой оказался удивительно удачен – именно она приютила голштинцев. Они ночевали у нее в дальнем флигеле. Яшка, как только появилась возможность, помчался к Архарову с донесением.
– Так будем брать, ваша милость? – нетерпеливо спросил он.
– Погодим. Отчего они не пожелали жить в охотничьем домике, а спрятались у княгини, навлекая на нее подозрения? Ты это можешь объяснить?
– Не могу, ваша милость, – печально ответил Яшка.
– Могло ли быть, что вы их спугнули?
Яшка в изумлении уставился на обер-полицмейстера. Было, было у архаровцев такое подозрение! У них не случилось встречи с голштинцами в лесу нос к носу, но человек, знающий лес, даже просто по птичьим голосам может понять – поблизости кто-то шастает, и это не медведь и не лось.
– Продолжайте наблюдение. Но пока – издали, издали! Смотрите – нет ли у них другого покровителя, кроме старухи Чернецкой. И… и поглядывайте в сторону Острова, орлы… Ох…
Архарову за то и шло жалованье из казны, чтобы он подозревал всех, невзирая на свои симпатии.
Вернувшись, Яшка передал распоряжение начальства.
А два дня спустя утром в лесу началась перестрелка. Голштинцы с кем-то воевали, а с кем – не понять!
Перед этим уже случилась вечером подозрительная стрельба, выстрелов не более восьми, и архаровцы, слушая ее издали, ломали головы – какую еще игру с экипажем затеял противник. Но сейчас гремело сущее сражение. Потом стало тихо.
Архаровцы оседлали коней и отправились в разведку.
Два часа спустя прибыли на бивак Тимофей и Степан. Потом, еще через час, явился Яшка.
– Где тебя носило? – спросил Тимофей.
Он был сильно озадачен – никак не мог понять, кто вдруг, ни с того ни с сего напал на голштинцев.
– Я в охотничьем домике побывал, сел возле него в засаду. Они не вернулись. А где господин Коробов?
– Он разве не с тобой был?
– Я думал, он с вами.
К Саше Коробову архаровцы относились снисходительно – как мужчины, умеющие ввязаться в драку и одолеть любого противника, к человеку, читающему ученые книжки, но не умеющему действовать кулаками. Он был прикомандирован к отряду в качестве знатока немецкого языка, большего от него не требовали. И вот, извольте радоваться, пропал.
– Заблудился, будь он неладен! – воскликнул Степан, а Яшка припечатал такой словесной конструкцией, что боцману парусного флота впору.
Но Саша не заблудился. Когда архаровцы уже собирались в спасательную экспедицию, он выехал на берег, да не один.
– Мать честная, Богородица лесная… – прошептал Степан. Это любимое архаровское присловье переняли и подчиненные.
– Это же старухи Чернецкой внучка, – сразу опознал Яшка.
– Удача, – тихо сказал Тимофей. – Братцы, удача…
Лизанька была готова к тому, что увидит странных гостей, которые провели в усадьбе две ночи. Но все равно побаивалась – мало ли что. Она даже не сразу согласилась сойти с коня.
Люди-то были – мужчины, причем двое – здоровенные детины, один бородатый, другой страшнее черта, хотя княгининым приживалкам он отчего-то понравился. Яшка Скес тоже доверия не внушал. Вот разве что Саша Коробов…
Хотя Лизанька, как всякая хорошо воспитанная девица на выданье, стеснялась первая начинать беседу с мужчинами, но пришлось.
– Я должна вернуться домой, – сказала Лизанька. – Бабушка, наверно, уже повсюду людей разослала…
– Мы не можем вас отпустить, – ответил старший, тот бородатый, который тогда в усадьбе изображал кучера. Его звали Тимофеем, так к нему обращался уродливый, но очень благовоспитанный Степан. Игравший роль шустрого лакея Яша и Саша Коробов называли этого человека Тимофеем Кондратьевичем, причем Яшка (его иногда окликали «Эй, Скес!») – с веселым ехидством, а Коробов – с уважением.
– Он прав, сударыня, – добавил Саша. – Нас всего четверо, мы не можем дать вам провожатого…
– И не хотим. Мы должны держаться вместе. Сами видели – в этой местности неспокойно. Стреляют, – Тимофей был невозмутим. – Сами говорили же – вас чуть не подстрелили. Вам придется побыть с нами, пока…
– Пока не выполним поручение некой особы, – завершил Степан.
Лизанька чуть не заплакала. Она представила, что творится в усадьбе.
– Жалко мне вас, барышня, а помочь сейчас не можем, – в голосе Тимофея, впрочем, не было ни малейшей жалости. – Ночевать будете с нами…
– Нет! – вскрикнула девушка. Мало ей было бед – так еще и изволь спать в обществе четверых мужчин!