– Ты имеешь в виду вот это? – Мило указал на колонку с датами. – ИСКЛ?
– Да. ИСКЛ. – сокращение от «Исключен». Они все умерли.
Сидя на скамеечке в зале автовокзала Пало-Альто, Сэм Половски пытался найти ответ на свой же вопрос: «Если бы я хотел исчезнуть, что бы я сделал?» Наблюдая за пассажирами, выходящими из автобуса, только что прибывшего из Сан-Хосе, он отметил, что почти у каждого на ногах походные ботинки «Биркенсток» и рюкзак за спиной. Скорее всего, студенты, приехавшие из Стэнфорда на рождественские каникулы. Странно, что люди, имеющие возможность оплатить учебу в дорогущем университете, не желают раскошелиться на приличные джинсы. Или, если уж на то пошло, потратиться на парикмахерскую.
Поднимаясь, Половски машинально отряхнул пальто. Привычкой этой он обзавелся еще в молодости, когда работал в не самом благополучном и чистом районе города. Даже когда воздух был вроде бы чист, он ощущал присутствие сажи, оседавшей на любой поверхности и всегда готовой пристать к одежде, как свежая, невысохшая краска.
Позвонив в офис и попав на автоответчик Дефо, Половски сообщил, что проследил Виктора Холланда до Пало-Альто. Как-никак держать начальство в курсе дела – его служебная обязанность. Хорошо еще, что докладывать пришлось автомату, а не самому шефу.
Выйдя из здания вокзала, он неспешно направился к центру города – без определенной цели, наугад, в надежде то ли на чутье, то ли на озарение. И прилегающий к вокзалу район, и город в целом производили вполне приятное впечатление. Элегантные старые дома университетской профессуры, тихие книжные магазины, уютные кафе, где солидные бородатые люди в роговых очках вели неспешные дискуссии о Прусте, Гете и Брехте. Половски вспомнились дни своей университетской юности. Оказавшись однажды невольным свидетелем развернувшегося за соседним столиком и затянувшегося на добрый час горячего спора, он в конце концов не выдержал, вскочил и, подлетев к студентам, заорал:
– Может быть, этот ваш Брехт имел в виду это, а может быть, то! Но ответьте мне вот на какой вопрос: а что от этого, черт возьми, меняется?
Нечего и говорить, что этот случай вовсе не пошел на пользу его репутации старшекурсника.
Сейчас, идя по улице, на которой жили куда более серьезные философы, Половски размышлял не о Брехте, а о Викторе Холланде. Где попытается спрятаться отчаявшийся, бегущий от смерти человек? Кто может дать ему убежище? Он шел мимо освещенных витрин, мимо мерцающих окон, мимо выплывающих из гаражей автомобилей. Где же? Где?
Холланд – ученый, музыкант. Друзей у таких много не бывает. Докторскую степень он получил в Массачусетском технологическом, звание бакалавра в Стэнфорде. Университет – вот он, почти рядом. Следовательно, какие-то связи должны остаться. Может быть, у Холланда здесь друзья, которые готовы принять и помочь.
Пожалуй, решил Половски, стоит еще разок заглянуть в досье беглеца. В архивах «Виратека» наверняка имеются отзывы от прежних работодателей, рекомендации от кого-то из Стэнфорда. А может быть, упоминается кто-то из друзей.
Рано или поздно ему придется к кому-то обратиться.
Домой Дефо с супругой вернулся уже после полуночи и в прекрасном настроении. Голова приятно кружилась от выпитого шампанского, в ушах еще звенела трогательная ария из «Самсона и Далилы». Опера была его страстью, блистательным представлением смелости, конфликта и любви, видением жизни несравненно более благородной и величественной, чем тот мелкий мирок, в котором ему приходилось жить. После такой музыки даже собственная супруга представала в ином свете. Он смотрел, как она снимает пальто, как сбрасывает туфли. Сорок фунтов лишнего веса, серебро в волосах, однако кое-что от былой привлекательности сохранилось. «Три недели… Но сегодня она непременно…»
Однако супруга, словно не заметив его амурных взглядов, удалилась в кухню. Пару секунд спустя донесшееся оттуда ворчание посудомоечной машины известило о том, что на нее нашел очередной приступ «болезни идеальной домохозяйки».
Расстроенный, Дефо отвернулся и ткнул пальцем в мигающую кнопку автоответчика. Короткое сообщение Половски окончательно испортило настроение и погасило еще тлевшие угольки страсти. «…Есть основания полагать, что Холланд либо находится в Пало-Альто, либо только что оттуда уехал. Поиски продолжаю. О результатах буду сообщать…»
«Половски, ты просто придурок. Неужели так трудно исполнять приказы?»
Часы показывали три. Три часа ночи по вашингтонскому времени. Несусветная рань. Тем не менее Дефо снял трубку и набрал номер.
– Тайрон слушает, – ответил хрипловатый спросонья голос.
– Ковбой, это Дефо. Извини, что разбудил.
– Что случилось? – Следы сонливости и раздражения моментально как рукой сняло.
– Есть новость по Холланду. Деталей не знаю, но он двинулся на юг, в Пало-Альто. Возможно, и сейчас еще там.
– Там ведь университет?
– Да, Стэнфорд.
– Что ж, ты нам помог.
– Для старого приятеля все, что угодно. Буду на связи.
– Есть еще кое-что, Дефо.
-Да?
– Мне не нужно, чтобы кто-то вертелся под ногами. Отзови всех своих людей. Дальше мы будем работать сами.
– Э… здесь возможны проблемы.
– Проблемы? Какие еще проблемы? – Голос остался негромким, но в нем прорезалась жесткая нотка.
– Один из моих людей… Он из тех, кого называют джокерами. Сэм Половски. Похоже, эта история с Холландом крепко его задела. В общем, он занимается им по собственной инициативе.
– Есть такая вещь, как прямой приказ.
– Сейчас я с ним связаться не могу. Половски в Пало-Альто, ищет Холланда. Может быть, пытается что-то раскопать.
– Не люблю я таких, неуправляемых. От них чего угодно можно ожидать.
– Я его отзову. Утром. Как только выйду на связь.
– Да, отзови. И никакого шума. Дело касается национальной безопасности.
Положив трубку, Дефо остановил взгляд на фотографии, стоявшей на каминной полке. Два молодых улыбающихся морпеха – он и Ковбой – с автоматами за спиной посреди рисового поля. Шестьдесят восьмой год, Вьетнам. Сумасшедшее время, когда жизнь нередко зависела от того, кто прикрывал тебе спину. Время, когда девиз «Semper Fi – Всегда верны» относился не только к корпусу морской пехоты в целом, но и к каждому в отдельности. Мэтт Тайрон был настоящим героем тогда, остался героем и теперь. Впервые за все время их знакомства к восхищению, с которым он всегда относился к этому человеку, примешивалась зависть, и это по-настоящему встревожило Дефо. Ему и самому было чем гордиться – восемнадцать лет безупречной службы в ФБР, перспектива, пусть и далекая, занять место помощника директора, – но его достижения меркли на фоне головокружительного взлета Мэтта Тайрона, сделавшего карьеру в Агентстве национальной безопасности. Дефо не знал, какую именно должность занимает Ковбой в АНБ, но слышал, что Тайрон регулярно бывает на совещаниях в правительстве, пользуется доверием президента и занимается вопросами, о которых не принято говорить вслух. Он был из разряда тех людей, которые всегда нужны стране, для которых патриотизм нечто большее, чем пустая риторика и размахивание флагом. Мэтт Тайрон мог не только умереть ради своей страны – он жил для нее.
Дефо не мог позволить себе подвести такого человека, такого друга.
Он снова снял трубку, набрал номер домашнего телефона Половски и, дождавшись сигнала автоответчика, оставил сообщение:
«Приказываю немедленно прекратить поиски Холланда. Вы отстраняетесь от дел до дальнейшего уведомления».
Его так и подмывало добавить: «По просьбе моих вашингтонских друзей», но он сдержался. Тщеславие в данном случае неуместно. Ковбой сказал, что речь идет о национальной безопасности.
Дефо нисколько не сомневался, что так оно и есть. Ведь это сказал Мэтт Тайрон. А Мэтт Тайрон принимает приказы от самого президента США.
– Не нравится мне это. Совсем не нравится.
Олли Возняк подслеповато прищурился, рассматривая через очки разложенные на обеденном столе Мило двадцать четыре фотографии. Взяв одну, он поднес ее поближе, чуть ли не к носу. Блекло-голубые, словно выцветшие, глаза казались за толстыми стеклами неестественно большими. Каждый, кто встречался с Олли впервые, видел только его глаза; все остальное – впалые щеки, тонкие, словно нарисованные карандашом, губы, легкие, невесомые, как у ребенка, волосы – отступало на второй план, сливаясь в бледное пятно. Покачав головой, он взял вторую фотографию.
– Ты, конечно, прав. Кое-что я понять не могу – надо бы изучить внимательнее, – но вывод ясен: речь идет об уровне смертности. Думаю, они испытывали его на обезьянах-резусах. – Он помолчал, потом негромко добавил: – Надеюсь, что на обезьянах.
– Конечно, на обезьянах, – сказала Кэти. – Не на людях же.
– Официально испытания на людях запрещены. – Олли положил фотографию и посмотрел на нее. – Но на практике такое случалось.
– Может быть… в нацистской Германии.
– Не только, – покачал головой Виктор. – Здесь тоже.
– Что? – Кэти недоверчиво взглянула на него.
– Помимо прочего, в армии изучают возможность и последствия биологической войны. Известен случай, когда над Сан-Франциско выпустили несколько колоний serratia marcescens. Генералов интересовало, насколько быстро распространяется организм. В результате – вспышка инфекции в районе залива. Несколько человек умерло.
– Не может быть, – пробормотала Кэти.
– Разумеется, они этого не хотели. Но люди-то все равно умерли. Как у них говорят, непреднамеренный ущерб.
– Был еще случай в Таскиджийском университете, – напомнил Олли. – В тех экспериментах тоже гибли люди. И в Нью-Йорке… Там опыты проводились на умственно отсталых детях. Их инфицировали гепатитом. Никто, к счастью, не умер, но в этическом отношении эпизод показательный. Ничего нового тут нет, такое и раньше делали. Иногда во благо человечества.
– Иногда – нет, – добавил Виктор.
Олли кивнул:
– Как в данном случае.