— Нет, — ответила она.
— Точно нет?
— Точно. Я думаю.
В тот же вечер, как только Кэти заснула, Линор Дэвенпорт позвонила матери Пейдж, Маргарет Беккер. Не рассказывала ли Пейдж о чем-нибудь необычном, что произошло в дневном лагере? Нет, ответила миссис Беккер, Пейдж ничего особенного не рассказывала. Линор Дэвенпорт поделилась с ней тем, что рассказала Кэти о плохих фильмах и пенисе на голове. Потрясенная миссис Беккер согласилась назавтра еще раз расспросить Пейдж. В течение следующих двух недель матери каждый день разговаривали друг с дружкой и каждый день беседовали со своими детьми, ласково успокаивая их, убеждая, что им нечего стыдиться, что ничего плохого не случится, если они расскажут правду, и никто не причинит им вреда.
В конце июля между Кэти Дэвенпорт и ее матерью состоялся еще один примечательный разговор.
— Солнышко, помнишь, несколько недель назад ты сказала мне, что Тони показывал тебе плохие фильмы?
Кэти покраснела:
— Да — Ты оставалась одна с Тони?
— Нет.
— Ты уверена, Кэти? Точно-точно нет?
— Честное слово, мама, мы ничего не делали, мы только пошли в ванную!
— В ванную? — Миссис Дэвенпорт не смогла скрыть беспокойства. — А что ты делала в ванной с Тони?
— Я надевала купальник. А он помогал мне.
— Он трогал тебя?
— Нет.
— Кэти, ну если он помогал тебе надеть купальник, значит, он трогал тебя.
— Я не знаю. Он помогал мне.
— К каким местам он прикасался?
— Ну, к руке… К спине… К голове.
— Он трогал тебя там, внизу, за интимное место?
— Нет.
— Точно нет?
— Точно. Я так думаю.
Как-то, примерно через три недели, в середине августа, миссис Дэвенпорт купала дочку в ванне. Когда мать намыливала ей ягодицы, Кэти сильно покраснела.
— Только ты можешь трогать меня за эти места, — сказала она.
— Правильно, Кэти.
— Другим никому нельзя. Тони нельзя.
— Тони когда-нибудь трогал тебя за эти места?
— Нет. — Кэти помотала головой.
— Кэти, если ты не скажешь правду, я не смогу тебе помочь.
— Ну, может быть.
Кэти колебалась, а затем добавила:
— Да.
— Где, Кэти. где ты была, когда это случилось?
— В ванной.
— Что еще делал Тони? Он просил тебя потрогать его?
— Нет, — ответила Кэти.
Мать погладила ее по голове.
— Точно нет?
— Ну да.
— Да — это значит, что он действительно трогал тебя или не трогал?
— Ну да.
Миссис Дэвенпорт вынула дочь из ванны и стала вытирать ее полотенцем. Она изо всех сил старалась говорить спокойно:
— В каких местах он трогал тебя, Кэти?
— Пенис по-другому называется «член», — неожиданно сказала Кэти.
— Что делал Тони, Кэти?
— Он положил свой пенис мне на голову, — сказала Кэти. — А потом засунул его мне в рот.
Миссис Дэвенпорт позвонила в полицию.
23 августа 1984 года детектив Янси из полицейского управления Чикаго попросил миссис Дэвенпорт и миссис Беккер привезти дочек в полицейское управление. Детей более двух часов допрашивали детектив Янси и детский психолог Марта Сандерсон. Пейдж призналась, что Тони ей не нравится, потому что он «несправедливый». Она сказала, что видела фильм, который смотрела Кэти, тот, в котором мужчина был с пенисом на голове.
— Это был мужчина, которого вы знаете? — спросила психолог.
— Это был Тони, — ответила Пейдж.
15 сентября миссис Беккер и миссис Дэвенпорт повели Кэти и Пейдж в больницу, чтобы проверить их на предмет возможного сексуального насилия. Врач не нашел никаких физических признаков, которые позволили бы ему с уверенностью сказать, что насилие имело место. Однако, как он объяснил встревоженным матерям, с момента предполагаемого инцидента прошло два месяца, и если насилие представляло собой оральный секс, как предполагают мамы, то никаких физических следов и не должно быть.
Менее чем через неделю миссис Беккер в слезах позвонила детективу Янси:
— Пейдж вспомнила фильм с обнаженными телами. И она говорит, что Тони трогал ее за «плохие места».
Детектив Янси добавил в постепенно толстеющую папку еще одну страницу.
Прошел еще месяц. 25 октября миссис Беккер снова позвонила детективу Янси. Оказалось, что, проведя день с Кэти Дэвенпорт, Пейдж вспомнила кое-что еще. Она рассказала, что прошлым летом Тони Эрререс иногда приводил ее в ванную, раздевал и фотографировал ее голую. Потом он просил «поцеловать» его член.
Этого детективу Янси было достаточно, и он направил дело в прокуратуру. В апреле 1985 года большое жюри предъявило Тони Эррересу обвинение по трем статьям: «В неустановленный день в промежутке от 18 июня до 4 июля 1984 года Тони Эрререс вступил в сексуальные отношения, а именно фелляцию, с Кэти Дэвенпорт, пяти лет, преднамеренно принудив ее сделать ему фелляцию силой или под угрозой силы; фелляцию с Пейдж Беккер, пяти лет; и, зная, что неустановленный фильм непристойный или вредный, безответственно предоставил его для просмотра Кэти Дэвенпорт и Пейдж Беккер».
В начале мая Тони Эрререс нанял адвоката по уголовным делам Марка Курцмана из Миннесоты, который блестяще защитил двух клиентов в Джордане, штат Миннесота, по делам о сексуальном насилии.
3 июня 1985 года Марк Курцман позвонил мне.
— Позвольте мне рассказать вам одну историю, — сказал Курцман, представившись и кратко описав дело против Тони Эрререса. Акцент Курцмана выдавал в нем коренного жителя Нью-Йорка: он говорил «по-нью-йоркски», так, что одно предложение без всякого перехода сливалось со следующим. Но к черту грамматические тонкости. — Около семи месяцев назад, сразу после судебных процессов в Джордане, штат Миннесота, когда эмоции еще не утихли, ведь подобно тому, как в старые времена под каждым кустом видели коммуниста, так сейчас под каждым кустом находят совратителя малолетних, мне позвонили и рассказали еще об одном деле о сексуальном насилии в Висконсине. Вы должны понимать, что такие дела возникают повсюду, как те утки в парке развлечений, которых вы подстреливаете из пугача, а они потом возвращаются обратно.
В этом конкретном случае пятилетний мальчик, назовем его Рэнди, вроде бы обвинил своего отца, назовем его Сэм, в надругательстве над ним. Это первый уровень фактов. Сэм развелся с матерью Рэнди, которая живет с мужчиной по фамилии Мэлоуни. Это второй уровень фактов, и теперь мы попадаем в настоящую грязь. Эта мамочка и Мэлоуни пришли к Сэму и попросили его активнее помогать своему ребенку. Они собираются пожениться, но, поскольку Мэлоуни был безработным, они не могли позволить себе ни снять квартиру, ни покупать приличную еду. Сэм посочувствовал, но он сам находился в стесненных обстоятельствах, получал минимальную зарплату, у него не было счета в банке, и оказывать более значительную материальную помощь он был просто не в состоянии. Тогда мамочка и Мэлоуни запретили ему встречаться с сыном. И теперь мы спускаемся на третий и четвертый уровни — прямо в бездну. В течение двух лет Сэм подавал жалобы на жену, обвиняя ее в том, что она не заботится о ребенке и плохо с ним обращается. Мальчик всегда грязный, на его теле непонятно откуда взявшиеся синяки и порезы (отец был уверен, что ребенка избивает Мэлоуни).
— И вдруг, — произнес Курцман, сделав быстрый вздох, — Сэм узнает, что его обвиняют в насилии над ребенком. У полицейских даже есть видеозапись. Они записали несколько бесед с мальчиком, чтобы у них было наглядное доказательство того, что они все делали по закону. Я просмотрел эту видеокассету, и на третьем часу просмотра обратил внимание на короткий эпизод, всего секунд десять. Господи, я же мог просто не заметить его! В нем один из полицейских спрашивает мальчика об инциденте на кухне, где Сэм якобы лизал пенис своего маленького сына. «Что там было?» — спрашивает полицейский. «Я ел мороженое», — отвечает мальчик. «Нет, расскажи мне о своем отце», — говорит полицейский. «Папа дал мне мороженое». — «Папа лизал тебя?» — «Папа этого не делал, — говорит мальчик, — это делал Мэлоуни».
И здесь сквозь всю эту клоаку вдруг высветился момент истины. Я передал эту маленькую сценку из видео судье, который сразу же закрыл дело и поручил Сэму осуществлять полную опеку над сыном. Еще один ужасающий случай произошел в Орегоне, когда мать заметила какие-то странные ожоги на ноге ее двухлетнего ребенка. Она отвела его к врачу, тот сообщил социальным работникам, те, в свою очередь, обратились к полицейским детективам, которые привлекли детских психологов и воспользовались анатомически правильными куклами, и внезапно обвинение в жестоком обращении с ребенком раскрутилось так мощно и быстро, что просто голова идет кругом. Полицейские предполагали, что прижигала ребенка няня, но возможно, кто-то предположил, что это делала его мать. В итоге девочку отняли у матери и поместили в приемную семью. Но позже, во время одного из визитов врача, наблюдательная медсестра высказала предположение: а может быть, это не ожоги, а следы стафилококковой инфекции? Проверили, и выяснилось, что так оно и есть.
Я не утверждаю, что все подобные обвинения — чепуха. Я считаю, что, наверное, от восьмидесяти пяти до девяноста процентов обвиняемых в сексуальном насилии действительно виноваты. Но Тони Эрререс — как раз один из невиновных.
— Откуда вы знаете? — задала я стандартный вопрос, хотя в этом случае его можно было бы счесть не вполне уместным: ведь не было ни взрослых свидетелей, ни орудий преступления, ни каких-либо физических улик. Таким образом, бремя доказывания незаметно перешло к обвиняемому Тони Эррересу, то есть его адвокату предстояло доказать, что его подзащитный не совершал насилия в отношении двух маленьких девочек. А как можно доказать, что вы ничего не делали?
Курцман не колебался ни секунды.
— Во-первых, у нас есть данные, полученные на полиграфе, результаты анализатора стрессовых изменений голоса и психологического теста. С Тони работало с десяток психологов и психиатров. Они — независимо друг от друга — пришли к единодушному мнению: Тони не совершал этого преступления. Во-вторых, у нас есть информация о том, что одна из девочек, Кэти Дэвенпорт, утверждала, что Тони ничего плохого не делал. На закрытом слушании девочка рассказала судье, что мама сказала ей, что именно она должна говорить, вложила эту мысль ей в голову. В-третьих, мы выяснили, что ее мать вела дневник. Мы приложили массу усилий, чтобы заполучить этот дневник, ибо судья, прочитав его, заявил, что в нем отсутствуют доказательства невиновности, ну нет в нем ничего, что могло бы помочь защите. Но мы продолжали биться за то, чтобы прочитать этот дневник, и в конце концов мы его все-таки получили. И что же мы обнаружили? — очень подробную, почти стенографическую запись бесед матери с дочерью! И выяснилось, что, когда Кэти говорила, что с Тони у нее ничего не было, мать ее наказывала — отправляла девочку в ее комнату. А когда она говорила, что Тони обращался с ней ненадлежащим образом, то в награду она получала печен