гут оказывать влияние на ответы. Но из всех разнообразных способов искажения воспоминаний этот способ наиболее субъективный и поэтому хуже всех других поддается проверке. Если вы располагаете видео- или аудиозаписью допроса, то по ним обнаружить наводящие вопросы довольно просто, но при краткой записи допроса в письменной форме сотрудник полиции часто не фиксирует вопросы, а просто передает существо ответов.
В этом случае мне повезло, так как добровольные показания свидетелей записывались на магнитофон и затем расшифровывались. Я обнаружила один просто поразительный пример наводящего вопроса. 15 января 1988 года полиция показала Джону и Сьюзен Пича подборку фотографий шести разных людей, среди которых Говард Хаупт числился под номером 3. Между тем Сьюзен пришла к заключению, что наиболее подходящим является номер 6.
— Но вы не выделяете никого из них определенно? — спросил следователь.
— Да, именно так, — ответила она.
Тогда проводивший опрос офицер обратился к Джону Пиче и попросил просмотреть фотографии, начиная с номера 1. Насчет номеров 1 и 2 Пича ответил «определенно нет», а про номер 3, поколебавшись, сказал: «Мне показалось вроде… да нет, он слишком старый, тот не выглядел таким старым».
— Ну а кто-нибудь кроме этого? — спросил следователь. — Я имею в виду, есть кто похожий?
— Ну да.
Пича посмотрел на номера 4 и 5. Оба были «определенно нет». Про номер 6 он сказал: «Похожи, мне кажется, лицо и очки, но волосы не такие».
— Таким образом, из всех только эти двое — номер 6 и номер 3 — останавливают ваше внимание? — спросил следователь.
— Ну, на самом деле, если к этой прическе, — сказал Пича про номер 3, — приставить такое лицо, — указал он на номер 6, — я думаю, тогда у вас бы и получилось то, что нужно.
— Вы выбираете волосы номера 3?
— Да, мне кажется, что это…
— А что насчет очков на номере 3?
— Это были очки скорее такого типа, — и Пича указал на номер 6.
— И что, желательно очки номера 6 надеть на номер 3?
— Ну да.
— Хорошо. И еще вам кажется, что номер 3 староват. Как вам кажется, сколько лет номеру 3?
— За сорок лет.
— А каким вам представляется возраст номера 6?
— Старше тридцати.
— Хорошо. Итак, номер 3 не подходит, потому что он выглядит старовато?
— И еще баки. Я их не помню, потому что этот парень был гладко выбрит.
— Но форма прически у него такая же?
— Прическа да, и цвет волос тоже.
— Цвет волос — это другой вопрос. Что вы скажете о цвете волос номера 3? — спросил полицейский.
— Что я скажу. по этой фотографии я ничего не могу сказать.
— Я понимаю, это трудно.
— Такие нечеткие фотографии.
— Но вы не видите среди них ни одного, который бы точно совпадал?
— Нет. Номер 1, я уверен, нет. Номер 2, я знаю, тоже. Номер 5, номер 6. Я так много их насмотрелся, я уже перестал различать. Прямо теперь как в тумане, так много я всего видел и так много людей.
— Хорошо.
— Но я бы сказал, что ближе всех номер 3.
— Хорошо, благодарю вас.
Большинство людей не увидели бы в этом разговоре ничего особенного. Пича неторопливо просматривал различные фотографии, а дознаватель задавал вспомогательные вопросы и постоянно наблюдал за свидетелем, подсказывая некоторые подробности, которые тот мог бы и упустить. И в конечном счете Пича остановил свой выбор на номере 3.
Но когда я дочитала до конца этот разговор, повсюду уже, как вешки, были расставлены красные галочки. У полицейских был один явный подозреваемый — номер 3. Свидетель колебался насчет номера 3, но затем отклонил его как слишком старого. Насчет номера 6 он утверждал, что находит сходство в лице и очках, но волосы не похожи.
Если бы подозреваемым был номер 6, то о номере 3 они бы забыли и дальше говорили бы о номере 6. Но вместо этого дознаватель опять обратился к фотографиям, непроизвольно дав понять свидетелю, что номер 6 ему не особенно интересен. Он сказал: «Итак, ваше внимание привлекли номер 3 и номер 6». А также: «Вы выбираете волосы номера 3». Потом: «Вам кажется, что для сходства на номере 3 должны быть такие очки, как у номера 6», а потом: «Вам кажется, что номер 3 староват. А сколько ему лет, как вам кажется?»
Все эти вопросы подводили внимание свидетеля к номеру 3. Обратите внимание, сколько раз дознавателю пришлось повторить слова «номер 3», пока свидетель не уловил, что «ага, копам вроде интересен парень под номером 3, похоже, от меня ждут, что я выберу номер 3. Может, если я выберу номер 3, они порадуются, и мы покончим с этим допросом?».
Мне не было доподлинно известно, что происходило в голове Джона Пичи в ходе этого допроса, но я точно знала, что не так уж сложно заронить в сознание человека некую мысль, а затем получить от него эту мысль как его собственную, размыть первоначальное воспоминание и медленно, но верно сделать эту мысль доминирующей. Мне вдруг захотелось научиться внедряться в человеческую память так, как если бы она была неким плотным веществом с хорошо различимыми нормальным и трансформированным состояниями. После чего, возможно, мне удалось бы зафиксировать, где, когда и как именно возникают в памяти эти искажения.
Я опять обратила взгляд на экран компьютера и еще раз пересмотрела свой список: постсобытийная информация; ошибочное опознание под влиянием фотографий; бессознательный перенос; оценки длительности; уверенность; наводящие вопросы.
Я собрала все факты по этому делу и распределила их по своим тематическим группам, так чтобы я смогла составить общую картину, которая позволила бы мне увидеть наиболее слабые места в свидетельских показаниях — главной составляющей материалов обвинения против Говарда Хаупта. Конечно, это была лично моя картина. Прокурор из тех же фактов составил бы совсем другую картину. Адвокат тоже будет тщательно подбирать свои факты, привлекая максимум внимания к отсутствию судимости у подзащитного, к отсутствию каких-либо вещественных доказательств, к доказанному алиби. Всегда бывает чрезвычайно любопытно наблюдать, как разворачиваются в зале суда эти столь разные картины, и слушать, чью же версию присяжные сочтут истинной.
Я напечатала свой пятистраничный обзор по делу Говарда Хаупта, вложила его в конверт вместе со своими личными данными и послужным списком и отправила все это экспресс-почтой Стиву Стайну.
Судебные слушания по делу Говарда Хаупта были запланированы на октябрь 1988 года, но судья отказался от моих показаний, заявив, что это было «вторжением в сферу компетенции присяжных». По сути, судья утверждал, что оценивать, были ли свидетели в состоянии видеть и слышать то, что, согласно их утверждениям, они видели и слышали, должны присяжные. А эксперт будет только запутывать дело — так, похоже, казалось этому судье.
Стайн попросил отложить рассмотрение на три месяца, чтобы попытаться убедить судью изменить принятое им решение. В начале октября я получила копию юридического документа, который Стайн подал в окружной суд. В этом документе под названием «Ходатайство о разрешении на дачу показаний экспертом» (Order Permitting Expert Testimony) на четырнадцати страницах в общих чертах были представлены мои полномочия, основные аспекты моих показаний, а также соответствующие юридические аргументы, устанавливающие правомерность и необходимость таких показаний. Заканчивалось ходатайство Стайна едва скрытой угрозой:
В заключение ответчик заявляет, что отказ от рассмотрения показаний доктора Лофтус явится основанием для отмены решения суда и злоупотреблением правом на действия по усмотрению со стороны уважаемого суда. Как ранее было отмечено Апелляционным судом в деле «Штат против Муна»:
«Исключение свидетельских показаний, аналогичных тем, которые приведены здесь, представляет собой злоупотребление правом действия по усмотрению для весьма ограниченного перечня случаев: 1) когда опознание подсудимого является основным вопросом в ходе судебного разбирательства; 2) когда ответчик представляет алиби и 3) когда существует мало или вообще нет других доказательств, связывающих обвиняемого с данным преступлением».
Суды в этой стране с осторожностью и скептицизмом воспринимают свидетельства экспертов относительно достоверности показаний свидетелей. Многие судьи старались избегать выдачи разрешений на такие показания, потому что опасались, что таким образом будут открыты шлюзы для битвы экспертов. Некоторые судьи отказывались давать разрешения на заслушивание показаний экспертов-психологов на основании того, что данные о воспоминаниях и восприятии относятся к «общеизвестной информации», известной, таким образом, и присяжным — так стоит ли тратить время и средства на выслушивание показаний экспертов по тем вопросам, которые и так уже понятны присяжным? Другие судьи считают, что показания экспертов-психологов незаконно ограничивают основную функцию присяжных. Как высказался об этом один из судей: «Я сильно сомневаюсь в том, что следует позволять научным работникам выполнять функции присяжных в части расследования».
Дело Муна, которое Стайн упомянул в своем кратком документе, было прецедентообразующим делом, рассматривавшимся в Апелляционном суде Вашингтона. Марк Мун и еще один человек были обвинены в похищении женщины, выходившей из гастронома в Сиэтле. После своего освобождения женщина представила полиции подробное описание обоих похитителей. Спустя несколько недель она ориентировочно идентифицировала предполагаемого сообщника Муна в линейке опознания и в ходе судебного разбирательства уверенно опознала его в суде. Но ее первоначальное описание сорокалетнего мужчины, шатена, ростом около 175 см, с широким ртом и щербатыми зубами, заметно отличалось от внешности двадцатидевятилетнего черноволосого, усатого и тонкогубого обвиняемого, рост которого составлял 190 см.
Выслушать эксперта не сочли нужным, и обвиняемый был осужден. В 1986 году Апелляционный суд отменил обвинительный приговор Джонса, постановив провести новое судебное разбирательство, в ходе которого эксперту должны быть разрешить дать показания.