са. И позже в группу для личного опознания был включен только один человек из тех, чьи фотографии вошли в подборку для заочного опознания, а именно Тайрон Бриггс.
Большими буквами, жирным курсивом и с двойным подчеркиванием я набрала на своем компьютере «ошибочное опознание под влиянием фотографий». Когда свидетелям показали шесть человек на линейке опознания, то один, чью фотографию они видели раньше, должен был показаться им знакомым. Возможно, и даже вероятно, что это узнавание в их представлении оказалось — ошибочно — связанным с преступлением, а не с тем, что это лицо они просто видели раньше в подборке фотографий. Нетрудно вообразить, что происходило в сознании потерпевших, когда они присутствовали на личном опознании в группе: «При опознании по фотографиям у всех людей на фото было родимое пятно. Я указал на человека, который был на фото № 4, вот он стоит здесь, и у него родимое пятно. Больше ни у кого родимого пятна нет. Получается, что это тот человек, который напал на меня».
И вот тут-то и возникает проблема с убежденностью. С каждой последующей процедурой идентификации (и с теми изменениями, которым подвергается первоначальное воспоминание под влиянием постсобытийной информации!) уверенность свидетелей в своих показаниях возрастает. К тому времени, когда после всех процедур опознания, после повторных изобличений Тайрона Бриггса и мысленных генеральных репетиций они попали в зал суда, они уже были в высшей степени убеждены, что нападал на них именно Бриггс.
И это несмотря на то, что его облик никоим образом не соответствовал первоначальным описаниям, которые они представили полиции, что изначально ни одна из пострадавших не упомянула ни о каком родимом пятне и что по фото потерпевшие сначала опознавали его осторожно и неуверенно.
Кроме того, я обнаружила еще две проблемы, связанные с опознанием. Когда сержант полиции, руководивший опознанием, попросил Тайрона Бриггса повторить определенные фразы, молодой человек заикался. Кстати, одна из потерпевших отметила в своих показаниях, касающихся опознания, что Бриггс заикается, а нападавший на нее человек не заикался. Другая потерпевшая отметила, что Бриггс «производил впечатление невротика и привлекал этим внимание. Чтобы что-то выговорить, ему требовалось довольно много времени». Еще одна потерпевшая написала, что Бриггс был суетлив и казался очень нервозным, говорил с трудом.
При этом в своих первоначальных показаниях ни одна из потерпевших не упоминала о заикании и вообще о каких-либо проблемах с речью. Но здесь был человек с родимым пятном — единственный человек с пятном, который фигурировал и в фотоподборке, и в группе для личного опознания, но который при этом с трудом выговаривал слова, запинался в речи и выглядел очень нервозным. Из их показаний по результатам опознания было ясно, что нервозность и затрудненная речь Бриггса произвели впечатление на свидетелей — они обратили на него внимание, отметили его нервозность и постепенно сфокусировались на нем.
Что могло произойти в их сознании? Вот как выглядит возможный сценарий. В первоначальных воспоминаниях потерпевших о нападавшем не было никаких упоминаний о заикании или каких-либо иных проблемах с речью. Напротив, некоторые из них отметили его «спокойные разговорные интонации». Но подозреваемый, находившийся в группе для опознания, явно нервничал и с трудом выговаривал слова — почему же он так нервничал? «Может быть, потому, что он виновен. Может быть, потому, что он понимает, что будет опознан. Может быть, потому, что это и есть тот, кто напал на меня».
После опознания Бриггса прокурор собрал вместе всех пятерых свидетелей и сообщил им, что они указали на одного и того же человека и что этот человек живет неподалеку от тех мест, где совершались нападения. По существу, прокурор подкрепил их утверждения и как бы поощрил потерпевших, сообщив им, что они сделали правильный выбор и, значит, «поступили хорошо». Такая положительная оценка может повлечь за собой повторение поступка, которое было оценено положительно, а также укрепить уверенность потерпевших в правильности сделанного ими выбора. Ко времени проведения судебного заседания они ощущали бы все большую уверенность, что опознанный ими человек — это действительно тот, кто на них напал. Эта уверенность будет замечена присяжными заседателями, которым их свидетельские показания покажутся совершенно убедительными. Ведь ничто так не убеждает присяжных, как уверенный свидетель.
После этой краткой встречи с прокурором одна из свидетельниц сказала: «Мы все почувствовали себя счастливыми», и четверо потерпевших сообщили, что теперь они абсолютно уверены, что нападал на них именно Бриггс. Только одна из жертв (юрист), подвергшаяся нападению 4 декабря, по-прежнему высказывала некоторые сомнения.
Существовала еще одна проблема, которая не укладывалась четко ни в один из моих «ящичков», этакое гниловатое яблочко, откатившееся далеко от яблони. Одна из жертв предварительно опознала в качестве нападавшего на нее другого человека: 1) соответствовавшего первоначальным описаниям, данным потерпевшими, 2) в точности похожего на полицейский фоторобот, 3) однажды арестованного полицейской засадой, устроенной вблизи «Йеслер-террас», 4) который не жил поблизости и не имел здесь никаких дел.
Этого человека звали Фил Уидмер. Его фото почему-то никогда не показывали ни одной из остальных потерпевших, которые в итоге указали на Тайрона Бриггса. Этот человек также не фигурировал ни в каких процедурах опознания. Когда внимание полиции сфокусировалось на Тайроне Бриггсе, про Уидмера вроде бы забыли, отбросили его, как горячую картофелину. Почему? Об этом я могла только гадать. Было очевидно, что полиция Сиэтла продвигает гипотезу, согласно которой все нападения в Харборвью совершались одним и тем же человеком — ведь все они произошли в одном районе, примерно в одно и то же время суток, и, согласно общим описаниям, это был темнокожий мужчина от двадцати двух до двадцати пяти лет, весом примерно 80-90 кг, с короткой прической «афро» и, возможно, с залысинами.
И хотя Уидмер подходит по это описание по всем пунктам, возможно, у него было железное алиби в случае одного из нападений. Поэтому его исключили из числа претендентов на роль «нападавшего в Харборвью», который, как полиция сама себя убедила, один совершил все пять нападений. С того момента, как Бриггса опознал Карл Вэнс, а потом и несколько потерпевших, интерес к Уидмеру пропал. У полиции уже был «простофиля», которого уверенно опознали шесть свидетелей, так зачем тратить время и силы на кого-то еще?
Я закончила заносить в компьютер свои соображения, закрыла файл и позвонила Ричарду, чтобы сказать, что я буду выступать в суде по этому делу.
— Вы наверняка победите! — сказал он. — Тут дело очевидное, ясное и простое, у Бриггса есть алиби, и доказательств, подтверждающих его вину, очень мало или вообще нет.
— Так мало или нет? — спросила я.
— Бриггс левша, и некоторые из женщин утверждали, что нападавший был левшой. И сумочка одной из жертв была обнаружена в мусорном баке неподалеку от квартиры Бриггса. Это всё.
— И нет вообще никаких вещественных доказательств — отпечатков пальцев, следов обуви, слюны, спермы, волос, волокон одежды?
— Ни-че-го. Полицейские провели в квартире Бриггса тщательный обыск и ушли ни с чем. Не нашли ни соответствующей одежды, ни припрятанных сумочек или кошельков, ни даже ножа для стейка в ящике кухонного стола. Нет ни одного, даже самого незначительного доказательства причастности Тайрона к этому преступлению, кроме указующих жестов свидетелей.
— Шестерых свидетелей, — заметила я.
На другом конце провода возникло замешательство.
— Вы как будто сомневаетесь, Бет. Что случилось?
Я усмехнулась:
— Просто стараюсь действовать профессионально и не спешить с выводами.
Но тут я немного покривила душой. Мне не давало покоя то, что после ареста Тайрона Бриггса в окрестностях Харборвью не случилось ни одного нападения на женщин — по крайней мере, об этом не было сообщений ни в газетах, ни в телевизионных новостях. Беспокоило меня и то, что мне пришлось рыться и что-то подыскивать в моей классификационной системе для того, чтобы как-то объяснить результаты опознаний. Межрасовая идентификация и концентрация внимания на оружии имели отношение к случаям с пятью женщинами (четырьмя белыми и азиаткой), но Карл Вэнс сам темнокожий и сам держал наставленный на нападавшего пистолет в течение нескольких минут в восемь часов утра. Я могла только предполагать, что Вэнс внимательно наблюдал за этим человеком, и я также знала из присланных мне Ричардом материалов, что у них состоялся довольно продолжительный разговор.
Но всегда, всегда существует другая сторона. Первоначально Вэнс описал нападавшего как человека лет двадцати двух — двадцати пяти с короткой прической «афро» и залысинами. Это описание трудно «натянуть» на девятнадцатилетнего парня с полноценной шевелюрой, завитой в длинные кудри. Кроме того, Вэнс никогда не упоминал о заикании и родимом пятне.
Со всей тщательностью я привела в порядок свои замечания, пока отложила их и в следующие четыре недели была занята другими делами.
5 мая судья Дональд Хейли постановил, что имеющихся доказательств, подтверждающих вину подсудимого, достаточно для того, чтобы он, по своему усмотрению, смог обойтись без моих показаний. Другими словами, он не позволил мне явиться в суд в качестве свидетеля-эксперта. Среди приводимых им доказательств было то, что Бриггс в целом соответствует описаниям, предоставленным пострадавшими, что его опознали все пять жертв и очевидец, что Бриггс левша (несколько потерпевших показали, что нападавший был левша); что Бриггс живет в том районе, где совершались преступления, и что поблизости от его квартиры в мусорном баке была найдена сумочка одной из потерпевших.
Ричард Хансен был в бешенстве.
— Только послушайте! — сказал он. — К числу доказательств, подтверждающих вину Бриггса, судья Хейли отнес то, что, когда детективы производили обыск в квартире Бриггса, они ничего не обнаружили! И вот это отсутствие улик он приводит как доказательство того, что Бриггс должен был припрятать оружие, одежду и прочие