Клоны… А что, если тильзиты — тоже клоны? Живец усмехнулся своей глупости и отключился от бесполезных Сетей. Да, возможно, правительство втихую клонирует людей. А что же делать, если парламенты запретили клонировать открыто? Правда, зачем это нужно, Живец не понимал. Пищи много, места становится всё больше. А если людей однажды действительно станет меньше миллиарда, то всем от этого будет только лучше.
Впрочем, его не очень интересовали проблемы человечества в целом. Допив сок, Дмитрий собрался опять закурить, как вдруг вспыхнуло новое окошко. Он не трогал компьютер, но оно появилось… Появилось лицо Шацкого. Энбэшник выглядел помятым, невыспавшимся, да и объёмистая повязка на голове его не красила.
— Привет, Дима, — сказал Шацкий, глядя исподлобья.
— Привет, Аркаша, — улыбнулся Живец — а что ещё оставалось делать? — Очень рад, что у тебя крепкая голова.
— В твою радость верится с трудом… Вот что, я знаю, где ты. Я могу перекрыть десяток кварталов в течение пары минут, я могу двинуть к тебе спецкоманды, сразу несколько. Я могу…
— Верится с трудом, — вставил Живец, прикуривая и пуская дым в экран. — Ты вообще кто, Аркаша? Генерал? Маршал?
— А ещё я могу навести на тебя людей Милоша. Они не успокоились.
— Как видишь, мне это не повредило. Так же, как и твои уколы, и даже… Как ты сказал тогда? Кататония? Не пугай меня, Аркадий.
— Я не пугаю, — вздохнул Шацкий. — Я предупреждаю. Сиди тихо, не высовывайся, это в твоих интересах. Я скоро приеду, и мы поговорим — это тоже в твоих интересах. Согласен?
— Почти со всём, — буркнул Дмитрий и почесал затылок. — Вот только я ещё не выспался… Приезжай-ка ты к вечеру. Прихвати что-нибудь перекусить повкуснее, я, когда сытый, разговорчивее. И вот ещё что… Ты просто поверь, что взять меня, орден получить у тебя не выйдет. Не пробуй обмануть меня.
— Гонору-то, — поднял брови Шацкий, но Живец заметил в его глазах озадаченность. — Ничего больше спросить не хочешь?
— Нет, вечером поговорим, — беспечно отмахнулся Живец. — Ты не бойся, я не убегу. Я бы и из твоей конторы не ушёл, да уж очень спать хотелось, а ты не давал. Понятно?
Энбэшник молчал, поигрывая желваками. Дмитрий почти видел в его глазах отражение желанного для Шацкого будущего. Вот он резко бьёт Живца в печень, и тут же добавляет в ухо, припухшее после вчерашних приключений. А потом топчет, долго, старательно, не забывая прерваться, чтобы рассказать анекдот, помочиться, перекурить. Славное будущее, вот только оно никогда не наступит.
— Ты чего ждёшь, Аркаша? Сам включился, сам и отключись. Зря, что ли, у вас такие неконституционные права в Нацбезе? Трудись.
Шацкий осклабился и исчез. Живец ещё с минуту пускал дым, потом затушил окурок о столешницу. Данилова человек обеспеченный, новую мебель купит, если, конечно, жива. А нет — тем более обойдётся…
Чутьё вело себя странно. Оно не предупредило о появлении Шацкого, промолчало, когда Живец пригласил его в гости. И теперь не требовало бежать, прорываться… Нет, чутьё считало, что разговор с энбэшннком ничем не грозит.
— Что-то часто ты меня стало подводить, уважаемое чутьё, — пожаловался Дмитрий, возвращаясь на диван. — Про Зелёного Человека не предупредило… И про Башенку, между прочим, тоже. А ведь гораздо легче беспокоиться обо мне, просто не пуская в опасные места, отгоняя от вредных людей. Вместо этого ты позволяешь мне залезть в задницу, а потом вытаскиваешь оттуда. Ну, хоть за это спасибо…
Рядом на полу валялся оброненный пульт. Живец поигрался с ним, освоил, отворил окно и подстроил кондиционер. Хорошо иметь свой дом, хорошо жить открыто, свободно. Правда, это ничуть не умнее любой другой линии поведения и имеет свои неудобства, но иногда — хорошо. Он знал, что у Наташи имеется и машина, почти новая — «вольво», хотя и с довольно скромным списком удобств. Ключи в сейфе, там же обычно лежал пистолет, код известен.
— Не спасли тебя ни «вольво», ни дом, ни сейф, ни даже «рокот»… — пробурчал Дмитрий, устраиваясь поудобнее. — А ты так ничего и не поняла. Даже этот Омар умнее, хоть и бомж вонючий…
Сон крутился рядом, но никак не хотел захватывать Живца. Тогда он занялся привычным отсчётом от тысячи к нулю. Сразу пришла дремота, но и в ней он ещё думал о Даниловой со стороны. В некоторой степени, они теперь как родные… Могли бы иметь хороший секс — Наташа никогда не сможет объяснить словами всё то, что Живец знал теперь о её теле. Он сбился со счёта.
— Да ёптель! — мысленно Дмитрий приказал себе сосредоточиться. — Только вот она меня так хорошо не знает, а значит, ничего хорошего не получится с этим беззубым капитаном!
Он перевернулся и снова начал считать. Со второй попытки это сработало, жаркий день уступил место прохладной ночи, вечной ночи подземелий. Духота, навязчивый, едкий дым, к которому невозможно привыкнуть…
ГЛАВА СЕДЬМАЯПРИБЛИЖЕНИЕ
— Взрывчатка дело тонкое, я же говорю, — дребезжал старческий голос. — Поэтому давайте-ка жребий бросать, братья бомжи. Ни к чему всем троим у костра сидеть, у меня и так пальцев не хватает.
Запах дыма, запах крови, запах пота, тухлая вонь и аромат жареного мяса… У Наташи совершенно пустой желудок, она очень хочет есть. И пить, пить тоже. Кроме старческих голосов бомжей слышно ещё какое-то бесконечное шуршание. Или шлёпанье… Похоже, будто вокруг ползают миллионы змей, а через них прыгают миллионы жаб.
— А как одному управиться? — кажется, это Тощий. — Ведь один льёт, другой форму держит. Да ещё облепить стружкой надо побыстрей, пока не остыло. Длинный тильзит ругается, когда мало стружки.
— А ты слышал?!
— Да он так смотрит, что и слышать не надо!
— Значит, надо кидать жребий: кому от костра уйти. Двое остаются.
— Вот не станет скоро нас, кто тогда им тонкие дела работать станет? Хотя им, нелюдям, всё едино…
— Это точно. Я дней десять назад пружину в арбалет не вставил… Потерял пружину, думал, найду — вставлю, и забыл, так отдал. А никто и не хватился. Не выстрелил, они и выбросили. Даже не принесли, чертяки, а ведь почти исправная машинка, только пружину вставь — и готово.
— Ты уже шестой раз об этом рассказываешь.
— Э! А ты считал, да? Сучок, ведь я постарше тебя буду!
Больше так лежать нельзя, очень хочется пить. А ещё одна из этих жаб может вспрыгнуть прямо на спину… Наташа разлепила заплывшие веки, пошевелилась, и потоки боли хлынули в мозг из каждой истерзанной клеточки тела.
— Воды… — прохрипела она.
— Сходи да попей! — раздражённо прикрикнул на неё Сучок. — Ишь, молодых нашла.
— Да ей не встать, — предположил Тощий. — Говорили же тебе, дуре: не лезь, куда не просят.
— Встанет, бабы народ живучий. Вот помнишь, как Сонька Рвач в Серой Шахте пьяная вниз навернулась? Орала трое суток снизу, а там же арматура торчит, да и высота такая, что… В общем, когда замолчала, так все вздохнули с облегчением. А Сонька через пару деньков наверх вылезла, я ещё отлить пошел, а она выползает… Я сам чуть не упал, Тощий, я…
— Да рассказывал ты, — поморщился Тощий, поднял пустой ковшик и покрутил его в руке. — Раз шесть рассказывал. Нет у нас воды, девка. Иди сама.
— Она, Сонька-то, внизу, как кошка, зализалась, водички лужицу нашла, вот и оклемалась потихоньку. Спину только перекосило ей с тех пор, — как ни в чём не бывало продолжал третий старик, одновременно быстро смешивая в ямке какие-то порошки. — Так я и говорю: Сонька нас всех ещё переживёт. Сейчас небось где-нибудь в мёртвых кварталах пробавляется. Лето! Чем не жизнь?
— В приёмнике она, как пить дать, — заспорил Сучок. — Все теперь в приёмнике, кто жив. Только по мне — так лучше сдохнуть. Хватит на меня смотреть, дурища, глаз у тебя нехороший! А ну отвернись, а то сейчас выковыряю глазик-то!
— Не трожь, — посоветовал Тощий. — На неё Косматый глаз положил, слышали, как давеча ухал?
— Да их не поймёшь…
— Нет, не скажи. Если прислушаться, то вроде кое-что понятно.
«Вот и фамилия у него теперь есть, — подумала Наташа. — Кривонос Косматый, по происхождению тильзит, по профессии — вожак группы налётчиков». Крыса. Крыса, не раздавив которую, она теперь никогда не сможет жить спокойно. «И ещё Ушастик и тот, Длинный. Старики тоже говорили про какого-то Длинного…» Данилова дотянулась до клипсы, ощупала. Вроде бы повреждений нет, значит, есть шанс…
Она взяла ковшик, оглянулась. Так вот откуда взялось это бесконечное шлёпанье и шуршание! В зале находились сотни, а может быть, тысячи — в полутьме не разглядеть — детей, лет от восьми и младше. Они выглядели совсем как люди: тела ещё не поросли шерстью, ноги не превратились в звериные лапы. Большинство не носило никакой одежды. Дети бегали друг за другом, скакали, но не произносили ни звука, на застывших лицах тоже не отражалось никаких эмоций. Вчера она почти не обратила на них внимания… Если это было вчера, а не пару часов назад, конечно.
— Это всё дети тильзитов? — хрипло спросила Данилова. — Они держат именно здесь всех детей? Почему?
— А где их ещё держать? Каждое племя при себе малышей имеет, чтобы, значит… — Третий, пока незнакомый Наташе старик не довёл до конца свою мысль. — А ведь я, помню, тоже удивился, когда в первый раз всю ораву увидел. Но тех меньше было, во много раз… Да они теперь почти все выросли, отпочковались. Я ещё думал: как им не тесно в подземелье нашем? Не может быть, чтобы наружу соваться не начали.
— Значит, начали, раз полиция здесь! — рассмеялся Сучок, и двое приятелей поддержали его, старческое кудахтанье слилось в одну дребезжащую ноту.
Данилова не поняла, что тут смешного, да и мало что сейчас могло бы её развеселить. Она подошла к озеру, трижды набрала в посудину и трижды вылила чёрную, чем-то смутно знакомым пахнущую воду. Некоторые дети плескались поблизости. А где у тильзитов отхожее место, если оно вообще существует?..
Наконец Наташа всё же напилась, придерживая ковшик дрожащими руками. Надо осмотреться, надо ещё раз всё вспомнить, уложить в голове и понять, что происходит. Иначе не вырваться, а вырваться необходимо, чтобы отомстить за себя, за Сергея, за Омара и Алексея, за Коваля и Манану, за вырезанную семью торговцев… И за многих других, которые уже умерли, и за тех, которые скоро умрут.