Остановила всех, как ни странно, все та же Карина.
– Положите мочалки на место! – железным тоном приказала она. – Команды разобрать не было!
Когда мочалки нехотя вернули, Карина объявила:
– Тетя Ксюша сама раздаст. Правда же, тетя Ксюша?
Ксюшка раздала мочалки, и мы повели детей мыться.
Работа меня выручала. Она выматывала меня так, что я уже не могла ни о чем думать. Но моя работа, похоже, выручала и Ксюшку. Мы вдвоем с такой тщательностью оттерли учащихся 2-го «Б», что когда я увидела их, перемытых, на лавке в предбаннике, – с розовыми ушами и чистыми розовыми ручками, только искренне воскликнула:
– А ну-ка, полюбуйтесь на себя в зеркало!
Они не узнавали себя. Очень внимательно разглядывали свои розовые физиономии и хотя и толкались, по обыкновению, и хихикали, но удивления скрыть не смогли.
– Их редко моют? – спросила подруга.
– Почему же? – пожала я плечами. – Обычно их загоняют в баню, дают кусок мыла на троих. Никто не возьмет на себя подвиг двадцать гавриков драить мочалкой. А самих их никто не научил. Постоят под душем, и назад.
Ксюшка только головой покачала.
В интернате ее удивляло многое из того, к чему я уже привыкла.
Отправив мальчишек на ужин, я заглянула в спальню девочек и увидела следующую картину: девочки сидели перед Ксюшкой с вытянутыми руками. Она выдавливала крем каждой на тыльную сторону ладони и слегка размазывала. Карина обнимала мою подругу со спины.
Я могла бы прочитать своей подруге целую лекцию на тему «Как не надо вести себя с интернатскими детьми», но не стала. Зачем?
Ксюшка сама сейчас была одиноким ребенком. И кому больше нужна вся эта канитель: ей или детям 2-го «Б»?
После дежурства мы пошли в детский сад.
Территория сада была хорошо освещена, и мы издалека увидели две фигуры, маячившие на крыльце. Мужчина и ребенок. Игорь и Иришка. У меня внутри все сжалось и подступило к горлу.
– Выпустили, – прокомментировала Ксюшка.
Игорь подошел, буркнул:
– Привет.
Ксюшка подхватила на руки мою дочь и унесла ее прочь, за территорию сада.
Они шли впереди, а мы с Игорем – сзади.
– Ну как вы? – спросил он.
– Нормально. Мы у Ксюши живем.
– Я так и понял.
– А ты как?
– Да вот, отпустили…
– Хорошо.
Разговор застрял. Мы дошли до дороги, отделявшей Простоквашку от Поля Чудес. Ксюша и Иришка топтались на обочине.
– Свет, знаешь… я, конечно, очень виноват, – быстро заговорил Игорь. Мимо неслись машины, рассыпая порции грязи на серые обочины. – Ну, пожалуйста, Свет, возвращайтесь домой!
В этот момент светофор мигнул зеленым.
Машины нехотя остановились.
– Извини, – сказала я, схватила за руку дочь, и мы побежали через дорогу. Едва мы миновали переход, машины с алчностью оголодавших зверей сорвались с места. Я оглянулась. Игорь стоял на другой стороне дороги и смотрел нам вслед сквозь агрессивный поток машин. Очки его бликовали в свете фар.
В конце марта всегда бывает особенно противно вечерами на улице. Темно, сыро и слякотно. Примерно так же было в тот вечер у меня на душе.
Подойдя к калитке, моя дочь обернулась и, не увидев рядом отца, вопросительно уставилась на меня.
Я попыталась сделать вид, что не поняла ее вопроса. Но этот номер не прошел. Она дернула меня за рукав и показала в сторону дороги.
– Папе нужно на работу, – начала я свое вранье. – Он сегодня улетает в Турцию.
Иришка задумчиво посмотрела в небо. Там, в зыбкой вышине, среди мокрых звезд двигалась светящаяся точка. Спутник, наверное.
– Ты его простишь? – спросила Ксюха, когда мы, уложив Иришку, пялились в телевизор.
– Он меня предал, – отозвалась я. – Предательство не прощают.
– Нужно вникнуть в обстоятельства дела, – не согласилась она. – Измена измене рознь.
– В нашем случае измена – это предательство. У нас любовь, клятва верности и… Ты что, не понимаешь, что ли?
– Понимаю, – серьезно возразила подруга. – Чернов мне тоже изменял.
Я чуть не охнула вслух. Сравнивать Чернова с Игорем? Сравнивать наши отношения с отношениями Вадика и Ксюхи?
Я хотела обидеться и уйти спать.
– Ты тоже можешь изменить ему, – как ни в чем не бывало продолжила подруга. – Тогда тебе легче будет простить.
– А если он любит ее? – подпрыгнула я.
– Тогда сложнее, – согласилась Ксюха. – Но и ты можешь в кого-нибудь влюбиться…
– Ксюш, – поразилась я, – какая же ты все-таки…
– Простая, как три рубля?
– Ну вроде того. Это все равно, как если я тебе сейчас стану говорить: мол, ну, давай, поскорее ищи себе третьего мужа.
– А что? – вздохнула Ксюха. – Мама мне так уже сказала…
Я промолчала. Такое явление, как Ксюхина мама, всегда ставило меня в тупик. Тете Тане неведомо чувство такта.
Когда я уже засыпала, позвонила Лена.
– Мне так одиноко, – протянула она в трубку. – Я уже две недели не вижу Сашу.
– Ну так назначь свидание.
– У него несчастье. Жену парализовало, представляешь?
Я охнула и включила ночник.
– Сколько ей лет? – ужаснулась я. – Как это случилось?
– Не представляю, – подхватила Лена. – Мне неудобно об этом спрашивать. Он сказал, что она лежит в больнице, а ему приходится за ней ухаживать. Дежурить около нее день и ночь.
– У нее, наверное, случился инсульт, – предположила я.
– А вдруг это из-за развода? – подхватила Лена. – Он объявил, что разводится, а у нее все и случилось. От переживаний.
– Ну, только не накручивай, – предупредила я. – Он до тебя с ней разводиться собирался, насколько я помню.
– Да, но ведь не развелся до сих пор. А тут, может, заявление подал.
– Ну, теперь ты будешь гадать…
Я старалась говорить тихо, чтобы не потревожить сон Иришки. Мне хотелось рассказать Лене, что приходил Игорь и просил нас вернуться. Поведать о том, как мне больно от того, что он сделал. И я теперь не представляю, как с этим жить…
Но я понимала, что тетя сейчас не может говорить ни о чем другом. Она ждала от меня поддержки, а я не знала, чем поддержать ее в такой непростой ситуации.
– Я бы хотела помочь ему, но чем? – продолжала Лена. – Может, принести ему в больницу еды?
– Не вздумай, – не сдержалась я. – Кто так делает? Жене тут же доложат. И его в неудобное положение поставишь.
– Да, ты права. Но что же делать?
– Ждать.
– Как будто это так просто, – живо возразила Лена. – Я ведь представляю, как он там мучается с парализованной больной. Как ему тяжело. Там и поспать-то негде. На раскладушке спит, в женской палате.
Лена еще долго говорила о страданиях своего возлюбленного и ни разу не вспомнила в разговоре ни о Кирюше, ни об Иришке. Не спросила меня об Игоре.
Время, когда моя тетя бывала влюблена, мне всегда хотелось вычеркнуть из наших отношений. В такие периоды я чувствовала себя брошенной. Мне хотелось упрекнуть тетю в эгоизме, напомнить, как совсем недавно тот, кто занимал все ее мысли, успешно забыт или же, наоборот, успешно забыл ее. Мужчины приходят и уходят, как прилив и отлив на море, а близкие люди-то остаются! Это я, а не она должна была звонить среди ночи и плакать в трубку о муках своей ревности, о своей треснувшей жизни. Она старше меня, сильнее и опытнее, и она нужна мне без этих ее соплей!
– Как ты думаешь, если я позвоню ему в больницу, это будет удобно? – спросила Лена.
– Думаю, что нет, – честно сказала я. – А что он говорит по этому поводу?
– Он говорит, что сейчас не время и что он сам будет звонить.
– Ну вот видишь?
Мы еще некоторое время поговорили о ее Саше, и она отключилась. А я представляла Игоря одного в нашей квартире, в которой будто кто-то умер. Представляла, как он ходит, как пытается сидеть за компьютером, как, измаявшись в одиночестве, звонит Марине. Жалуется, что мы его бросили… И они долго говорят. Потом, возможно, он садится в машину, греет двигатель и после едет в центр по ночному городу. Марина, кажется, живет где-то в центре.
От пущенного в голову подозрения я почувствовала себя так плохо, что поняла: не усну.
Я поднялась, по привычке потрогала Иришкины пятки, подоткнула ей одеяло.
Внутри меня стучал незнакомый доселе ритм. Я не могла лежать.
«Мне плохо, мне плохо…» – стучало внутри меня. Там разливалась знакомая горечь, только теперь еще и кипела, булькала, клокотала, требуя от меня каких-либо действий.
Я вышла в коридор. В зеркале шкафа-купе, того самого, в котором я нашла свою подругу мокрой и перепуганной, – так вот, в том зеркале я увидела свою физиономию и испугалась. У меня было совершенно несчастное, с безуминкой, выражение лица.
«Выпить?» – спросила я себя. Вся выпивка у Ксюшки находилась на первом этаже, в столовой. Я не могла туда спуститься, потому что банально боялась. Совсем недавно там лежал окровавленный труп Вадика.
Я подошла к лестнице, заглянула вниз и окончательно решила не спускаться. И тут я увидела телефон. Подойдя, набрала свой домашний номер. Сердцу стало тесно, как в колючем жестком свитере. Дышать тоже стало тяжелее, вдобавок вспотела голова, пока я слушала длинные гудки. И рука, сжимавшая трубку, тоже вспотела.
– Да, – услышала я немного испуганный голос мужа. – Да, говорите, я слушаю.
Игорь заволновался, я услышала:
– Свет, это ты?
Я положила трубку. Сердце мое больно сжималось и прыгало в груди, как мячик. В висках стучало.
– Свет! – позвала из своей спальни Ксюшка. – Ты не спишь?
– Сплю, – буркнула я и ушла в спальню. Я знала, что Ксюшка хочет попроситься к нам с Иришкой, что ей неуютно одной. Но мне хотелось поплакать, а делать это я люблю в одиночестве.
Боясь разбудить дочь, я старалась реветь тихо. Но оттого что приходилось сдерживаться, получалось это плохо. Вконец измученная своими слезами, я уснула.
А утром, конечно же, мы чуть не проспали в сад. Торопливо одевали Иришку в четыре руки: я – колготки и носки, Ксюшка – майку и кофту. Кубарем все трое скатились вниз и вывалились на крыльцо. У распахнутой двери Гориных стояла машина Ромы.