– Я рассмотрю ваше предложение, – пробурчал Женя, поднимаясь. – Поздно уже, пойду…
Я проводила гостя до дверей. Ксюха тактично осталась в комнате. Она мнила себя ужасно хитрой и догадливой, считая, что между мной и Женей что-то может быть, кроме того, что уже было.
– Я позвоню? – спросил Женя, перед тем как уйти. Я покачала головой. – Свет, ты не думай, я не буду надоедать. – Женя дотронулся пальцем до моего носа. – Но если я тебе понадоблюсь… вдруг – позови. – Обрисовал пальцем контур моего подбородка, открыл дверь и ушел.
Некоторое время спустя я все еще стояла, прислонившись спиной к двери и глядя в зеркало.
– Ну и что? – спросила я у своего отражения. – Что дальше?
Глава 16
После этих событий все как с ума посходили. Каждый по-своему.
Моя подруга Ксюха с таким рвением вдруг занялась делами покойного мужа, что говорила теперь только на темы бизнеса, акций и инвестиций. Конечно, ее речи о бизнесе прерывались бурными монологами о Мише, но легче от этого не становилось. Подруга зациклилась на том, что, став крутой бизнесменкой, она обязательно добьется возвращения блудного Миши.
Временами она говорила:
– Ничего, он еще поймет, что потерял… Он еще приползет.
А временами делала вид, что совсем не думает о бывшем возлюбленном, и строила из себя деловую женщину.
– Ты понимаешь, мне хочется открыть что-то свое. Но я пока еще не решила, что именно. Массажный салон? Школу танцев? Ресторан?
Я только плечами пожимала – какой из меня советчик?
– Нет, ты мне посоветуй, – приставала она. – Я обязательно хочу открыть что-то новое. Возьму к себе на работу вас с Леной.
– Я разве ищу работу?
– Тебе и не надо ничего искать, – остановила меня подруга. – Работа сама тебя найдет. Из интерната надо бежать, пока детки всю твою кровь не выпили. И потом, на что ты собираешься жить, если Игорь… Ну, если он не вернется к тебе?
Ксюха была прямая и несентиментальная, когда дело касалось других. Но я привыкла. К тому же я тоже об этом думала. В какой-то момент почувствовала, что от меня теперь мало что зависит. Я не владею ситуацией, мне не у кого просить помощи, не на что надеяться. Игорь был далеко и только изредка присылал мне сухие эсэмэски.
Ксюха была права – пора мне подумать о будущем без него.
Кончался учебный год, и за лето предстояло решить – вернусь я в школу или уйду в Ксюхин зарождающийся бизнес. Обе перспективы меня мало радовали.
К концу последней четверти я так устала, что думала – не дождусь каникул. А мне еще грозила работа в летнем лагере!
Второй после подруги меня удивила моя мама. В очередной выходной, когда мы с дочерью заявились в родовое гнездо, мамино настроение мне показалось каким-то странным. Она выглядела притихшей, задумчивой и в то же время напряженной.
Мы стояли с ней на застекленной террасе и наблюдали, как Иришка трогает ладошками молодую траву в палисаднике. Рядом работал мой отец – расчищал граблями землю под елкой от прошлогоднего мусора. Иринка подолгу могла так играть – трогать траву, гладить цветы мать-и-мачехи, дуть на одуванчик. Рядом Кирюша, высунув от усердия язык, красил забор. Эта работа считалась его привилегией – он никому ее не доверял.
– Светочка, мне надо с тобой посоветоваться, – начала мама, совсем как Ксюха. Я невольно насторожилась. – Ты знаешь, мы с папой тут как-то думали… Ты у нас одна дочка. Выросла уже, стала самостоятельная. А мы… В общем, мы хотим взять на воспитание девочку.
– Что? – Я не поверила своим ушам. Мне показалось заявление мамы блажью. Детским лепетом, капризом ничего не смыслящего ребенка. Что значит – взять девочку на воспитание? А как же – Иришка?! Или она уже не считается? А Кирюша? Неужели он не нуждается больше в их любви? Нет, им мало своих, нужно еще чужую девочку!
Я так разволновалась, что не могла говорить, только смотрела во все глаза за окно, на папу и свою дочку, сидящую у его ног. Обида душила меня.
– Ты пойми меня правильно, дочка. Прошлый раз, когда мы с тобой поехали в интернат и я увидела, как они все спят в огромной убогой спальне…
Я повернулась и взглянула на маму. Она очень волновалась, пытаясь объяснить мне то, что уже стало для нее естественным.
– У большинства из них живы родители, – угрюмо напомнила я, – и прекрасно себя чувствуют! И живут в свое удовольствие!
– Да, да, я знаю, – мягко перебила меня мама, – это наша беда, это отличие нашего времени – дети-сироты при живых родителях.
То, что мама пыталась все обобщить и подвести под единый знаменатель, меня еще больше раздражало. Она плохо представляла, чего на самом деле хотела!
– Вы хотите взять ребенка из Дома малютки? – уточнила я.
– Нет. Мы решили взять девочку из твоего интерната.
О! Они уже все решили, все детали продумали. Меня только ставят перед фактом! А туда же – «посоветоваться».
– Если ты действительно ждешь моего совета, мам, он будет такой: оставьте эту затею. Влезть в ситуацию легко, а вот выбраться из нее – гораздо труднее.
– Ты сейчас говоришь совсем как Кира, – усмехнулась мама. – Но представь себе, даже Кира одобрила нашу с папой «затею».
– Кира одобрила? – не поверила я.
– Да, – кивнула мама.
Я не знала, что сказать. Вот уж от Киры никак нельзя было ожидать чего-то подобного.
– А я думала, ты нас поддержишь, – робко улыбнулась мама, дотрагиваясь до моей руки. – Ты всегда с такой болью рассказывала о своих учениках, что мне казалось…
– Мам, но это другое! – возразила я. – Это работа.
– Да, неравнодушный учитель очень много значит в жизни человека. Когда ты привезла Карину в аквапарк, я поняла, что моя дочь – именно такой неравнодушный учитель. Я горжусь тобой и хочу как-то тоже… поучаствовать.
Я с трудом это слушала. Мамин пафос был неприменим ко мне. И вовсе я не какой-то особенный учитель, и успехов у меня в воспитании моих трудных подопечных куда меньше, чем хотелось бы. И люблю я их не в равной степени, а иногда мне кажется, что некоторых просто ненавижу! Мудрости у меня совсем не хватает. Я – совсем не то, что думают обо мне родители, увы…
Размышляя подобным образом, я почти не слышала того, что говорила мама. Только конец фразы долетел до моих ушей и застрял в мозгу:
– Вот мы и решили взять к нам Карину.
– Кого? – тихо переспросила я.
– Карину Грошеву, – повторила мама. – Твою ученицу…
Я ушла в комнату и опустилась на диван.
Рой противоречивых мыслей и чувств овладел мной. В чем-то я понимала родителей. Я ведь сама привела Грошеву в наш дом, сама искренне жалела ее, когда Ксюха так запросто, наигравшись, оттолкнула девочку. Но, хорошо зная Карину, могла в полной мере представить, что именно ожидает моих родителей. Да что там – родителей, нас всех!
– Ты видишь в этом что-то противоестественное? – грустно спросила мама, придя вслед за мной в комнату. Конечно, она ожидала другой реакции. Я не оправдала ожиданий.
– Это так странно, мам, – устало отбивалась я. – Ну разве ты в школе не утомилась от детей? Я, например, честно говоря, к концу учебного года видеть никого не могу.
– Это другое, – с готовностью возразила мама. – В школе я – завуч. И устаю не от детей, а от учителей больше. И еще – я ведь не вечно буду работать. Пора и о пенсии подумать. Возьму опекунство над девочкой, буду ее воспитателем.
– Неужели папа согласился, что в доме будет чужой ребенок?
– Карина нам всем очень понравилась, – подтвердила мама.
Да уж. Кто бы сомневался… Как вы потом запоете, когда она покажет себя?! Надолго ли вас хватит?
Я поймала себя на том, что в моей душе медленно и горячо растекается яд ревности. Да, да! Я ведь единственный ребенок у своих родителей. Выросла в лучах их любви и неотступного внимания. Теперь хотела, чтобы те же любовь и внимание достались моему ребенку, и только ему! Я вынуждена была признаться, что неожиданное заявление родителей заставило меня ревновать.
– Значит, Кирюши с Иришкой вам мало, – не без яда в голосе уточнила я. – Они уже не нуждаются в вашей любви и заботе… Ну что ж, ничего, мы как-нибудь сами справимся…
Не сумела сдержать обиду. Мне так и хотелось противоречить, хотя лучшая моя часть понимала, что я не права.
– Светланка, ну зачем ты так? – Мама села рядом. – Мы все любим вас с Иришкой, Кирюшу… Но неужели в нашем большом доме не найдется немного тепла еще одному человечку? Подумай.
И она вышла из комнаты.
Завернувшись в плед, пахнущий моей бабушкой Кирой, я слушала шуршание маятника старых дедушкиных часов. Вспоминая дедушку, я мысленно видела его у этих часов. Он, помнится, никому не доверял их заводить. И я любила смотреть, как он тянет цепочки с гирьками на концах, как пальцем задает ход маятнику. И маятник начинал шуршать, пропуская через себя время. Вот жил дед, был таким крепким, умным, талантливым. По его проектам построена масса зданий в нашем городе. Он умер, а дома остались. Выходит, его часть осталась… В его жизни был смысл. А наша жизнь, моя, например? Вот я живу, куда-то бегу, с ума схожу от проблем. И конца-края не видно этому бегу. В чем смысл? Зачем это все? И почему смысл жизни одного человека виден всем, даже посторонним, а смысл другого так глубоко скрыт?
Не правильнее ли было в самом начале жизни приоткрыть человеку его жизненную программу, чтобы уж он не метался? А то загадки жизни иногда просто выводят из себя. Вот моя мама, кажется, во всем состоялась. В школе – уважаемый человек, первое лицо после директора. Есть муж, дочь, внучка. Все как надо, как только можно мечтать. И вдруг решает взвалить на себя чужой крест. Значит, чего-то ей в жизни недостает… А может, родив меня, потом она не решилась завести других детей по каким-то причинам? И теперь в ее жизненной программе остались пустоты, которые она и пытается заполнить?
Или это что-то другое?
Взять Киру. Кажется, жизнь свою она прожила правильно, без зигзагов. Никогда ни в чем не сомневалась, всегда знала, как поступить. И все у нее должно быть в жизни объяснимо, если взглянуть со стороны. Но вот в потомстве у нее появляются сразу два больных ребенка… Два необычных ребенка – Кирюша и Иришка.