ную улицу, предварительно тщательно осмотревшись. Он хорошо ориентируется в темноте, как кошка, свет его скорее раздражает, находясь дома, он часто не включает свет, оставляет только для чтения, но читает редко, не может сосредоточиться, бегает глазами по тексту. Он выбирает улицы потемнее, они кажутся ему безопаснее, вероятность встретить другого на темной улице ниже, поскольку у людей принято сторониться темноты. Бастер К. понимает, что это скорее условности и вероятность встретить другого довольно высока где угодно, ведь только закрытое на ключ пространство, скажем, комната или квартира, по-настоящему, и то не целиком, способно защитить от вмешательства. Важно проявлять бдительность, не отводить глаз от возможных источников, все время осматриваться. Он уже не помнит, когда впервые ощутил в теле состояние, близкое к паническому, при встрече кого-то другого, настолько он к нему привык, теперь он проделывает все это почти рефлекторно. Он идет по темной улице, ему везет, по-прежнему вокруг никого, только асфальт, дома, витрины, свидетельствующие о наличии дневной жизни, но сейчас навевающие спокойствие. Где-то вверху пролетает птица, возможно, ворона, но скорее всего голубь. Птицы его не пугают, не доставляют неудобства, птицы воспринимаются как неодушевленные предметы, атрибут природы, все-таки одушевленной, но неспособной нанести вреда, Бастер К. понимает, что заблуждается, природа ничуть не безопаснее, однако здесь ее нет, а сам он добровольно за пределы города не отправится. Поэтому он провожает птицу взглядом, сущность птицы ему неясна и неинтересна, он смотрит на нее несколько секунд, потом как будто пробуждается от сна, вспоминает, что необходимо оглянуться, и оглядывается, никого. Когда в последний раз ему так везло, чтобы все улицы, все окружающее пространство принадлежало исключительно ему. Он осматривается, переходит улицы, одну за другой, сворачивает направо, проходит несколько магазинов, окошко, где днем продают газеты с журналами, и табачное окошко рядом, витрину обувного, сворачивает во дворы, где не горит свет и значительно уютнее. Он смотрит на черные окна, в них ничего нет, вокруг ни звука, нет даже собачьего лая, автобусного гула, нет людей, он идет медленным прогулочным шагом, разглядывая на ходу все вокруг, поднимая и опуская взгляд. Зачем люди придумали жить рядом друг с другом, он размышляет о том, как разговаривают между собой люди, о жестикуляции, о заикании, насморке, других явлениях, препятствующих прямой речи, благодаря которым нарушается ход мысли, и общение, вынужденно замедляясь, становится еще более невыносимым. Он задумывается, когда в последний раз говорил изнутри себя самого, от первого лица, когда вообще говорил, не кивал в ответ, не мычал нечто невнятное, а именно говорил, извлекал из голосовых связок стройные мысли, с чего он в таком случае взял, что способен изъясняться, он думает о необходимости речи, о том, что человек якобы этим отличается от животного, хотя немые либо онемевшие не укладываются в такое умозаключение, он думает о мудрости животных, не нуждающихся в регулярном общении, хотя и издающих странноватые звуки, писк, лай, хрип, сопение, прочее, он тоже хотел бы действовать по велению врожденных рефлексов, так было бы куда проще, так не нужно было бы прикладывать лишних усилий, вызывающих усталость, тоску, паралич. Он не хочет больше прикладывать усилия, но не знает, как избежать, потому он проводит столько времени взаперти, потому что стоит ему задуматься о том, что ему придется над собой проделать, ему тотчас же становится не по себе, тогда он либо ложится на кровать, накрывшись с головой пуховым одеялом, либо садится в кресло и подолгу смотрит на дверной замок, иногда только от этого взгляда ему становится физически плохо, подступает тошнота, он чувствует, как его собственный взгляд, будто бы отразившись от двери, возвращается к нему, направляет на него свой сосредоточенно-бликующий объектив, фиксирует мельчайшие изменения его мимики, запоминает его в деталях, хотя ему этого бы чрезвычайно не хотелось. Он думает о памяти, о неизбежности воспоминаний, о неизбежности некоей последовательности событий, которая насильно складывается в сюжет, хотя изначально была нагромождением несвязанных фактов. Минуя темный двор, Бастер К. проходит через кованую калитку и попадает в следующий. Он останавливается, чтобы осмотреться, оглядывается, смотрит по сторонам, затем поднимает взгляд, на крыше, кажется, кто-то есть, едва различимый. Кажется, это человек, он далеко и не представляет никакой опасности, кажется, он стоит на краю и странно размахивает руками, будто выставляя вперед грудь, а руки движутся не параллельно телу, а перпендикулярно. Бастер К. смотрит на человека, ему нравится ощущать непреодолимую дистанцию, которую не пролететь и за несколько минут, так, кажется, выглядит безопасность, когда существует объект, его видно, но он не может нанести вреда, поскольку находится на расстоянии. Он пытается рассмотреть человека, но все, что ему удается распознать издалека, это седые, слегка растрепанные волосы, темную рубашку с галстуком такого же цвета, брюки на пару оттенков светлее. Он размахивает руками, как крыльями, ничего вроде бы не замечая вокруг, в абсолютной тишине, похожей на вакуум, единственный свидетель пустоты, не подозревающий, что внутри этой декорации есть кто-то еще, наблюдатель, способный с расстояния почти физически, на поверхности собственной кожи, ощутить его очаровательное спокойствие.
Титр, самые сильные из нас. Мужское лицо крупным планом, морщинки в уголках глаз, сосредоточенный взгляд, гладко выбритое лицо, зачесанные назад короткие каштановые волосы. Титр, ведут за собой общество. Ряды одинаковых людей, одетых в одинаковые одежды, половая принадлежность неясна, лица размыты. Титр, благодаря им. Мужчина прощается с женщиной и мальчиком, у женщины заплаканное лицо, делано спокойный вид, мальчик плачет, женщина держит его за плечи, мужчина закрывает за собой дверь. Титр, мы обязательно справимся.
Это решение далось нам нелегко, но мы вынуждены действовать решительно, жестко, уверенно. Просим отнестись с пониманием. Мы должны сплотиться и вместе противостоять угрозе. Нам не оставили иного выбора. Просим отнестись с пониманием. От вас зависит ваше будущее. Мы все единое целое, каждый из нас имеет значение. Настало время сплотиться, как когда-то сплотились наши предки.
Титр, когда некому помочь. Разрушенное здание, черновато-серый дым клубами, сверху, слышен крик. Титр, мы должны прийти на помощь. На руины здания взбегают трое одинаковых мужчин, вместе подхватывают с разных сторон и поднимают большой кусок бетона, вытаскивают из-под плиты маленькую девочку в грязном платьице. Титр, и мы приходим.
Принимая во внимание актуальную обстановку, а также необходимость обеспечения безопасности для всех слоев населения, мы вынуждены ввести новые меры предосторожности и ограничить передвижение согласно приведенному ниже графику. За нарушение предусмотрена ответственность. Просим отнестись с пониманием, данные меры вынужденные.
Я понимаю, что наши действия вызывают споры. В поворотные моменты мировой истории чрезвычайно трудно избежать критики. Мы прекрасно понимали, на что шли, понимали риски. Мы понимали, что делаем это для общества. Но и общество прекрасно понимает, для чего и для кого все это делается. Лично я горжусь, что люди сплотились. Тем более переживать, в сущности, не о чем. Все, что сейчас делается, подготовлено заранее и тщательно просчитано. Мы уверены, что эта ситуация продлится недолго. У них попросту нечем нам ответить, нечего нам противопоставить. Уверяю, скоро все закончится.
Торжественная музыка. Титр, во имя справедливости. Титр, во имя благополучия. Титр, во имя будущего. Толпа, сверху, движется ровными прямоугольниками по огромной площади, вокруг никаких построек, слышно сплошное гудение, отдельных голосов не разобрать, толпа движется как единый организм. Титр, мы идем вперед. Впереди идет колонна детей, мальчиков лет двенадцати, вид гордый, торжественный. Титр, мы будем бороться за будущее.
Не нам судить, как надо было поступать. Значит нельзя было по-другому, раз так. Нельзя было. Хватит уже. Не задавайте мне провокационных вопросов. Сейчас важно не сомневаться, а действовать. Я бы и сама пошла. Но у каждого своя функция. Мы же винтики, маленькие части огромного процветающего целого. Ваша профессия, говорить правду, прислушиваться к событиям, думать о последствиях, очень ответственное дело. Вы винтик, выполняете одну полезную функцию, во всяком случае, надеюсь, что выполняете добросовестно. Я другой винтик, у меня тоже есть обязанности, ответственность. Так и должно быть. Это здоровая система. Когда каждый полезен. Сейчас общество нуждается в нас, нуждается в понимании ситуации, что если бы не мы, то они. Вы же это понимаете, я понимаю, значит осталось донести до остальных. Иначе ничего не получится. Поэтому и принимаются такие решения, смелые, дальновидные. Многие просто не способны прямо сейчас увидеть целой картины.
Я понимаю реакцию общественности. Да, это непросто. Меняется привычный образ жизни. Приходится мириться с новыми условиями. Но это временно. Если мы будем действовать сообща, как единый организм. Если мы будем во всем себе отказывать до тех пор, пока ситуация не устаканится, пока мы не сможем с уверенностью сказать, что отныне нам не угрожает никакая опасность, тогда нас и наших детей ожидает по-настоящему светлое будущее.
А потому что сейчас все только и ценят, что себя и свое имущество. Никому ни до кого нет дела. В то время как надо бы позаботиться о ближних, о людях, с которыми тебя роднит общее прошлое, миропонимание, эти выбирают противоположную сторону. Да еще нам говорят, что надо делать. Я мать, у меня трое, мне не надо рассказывать, что надо делать и как мне воспитывать своих детей. Я сама могу рассказать. Не надо мне говорить, что у них там правильно все делают, а мне у них еще поучиться. Поучились уже. Получили. Теперь нам расхлебывать. Думаете просто брать на себя такую ответственность. Но кто-то же должен что-то сделать.