нки, это продолжается какое-то время, пока, на секунду отвлекшись от диалога, мать не замечает, что сына рядом нет, она приглушенно окликает его издалека, мальчик оборачивается, бежит к ней, она смотрит на сына, затем внезапно поднимает взгляд, смотрит на него, это длится около трех секунд, но кажется, будто длится куда дольше, ее взгляд выражает пренебрежение, брезгливость, как если бы она увидела нечто ничтожное, человека на скамейке, накрытого газетами и тряпьем, гору мусора, человеческие испражнения посреди улицы, нечто, что необходимо избегать, обходить стороной. Герхард лежит на спине, вытянувшись под одеялом, около часа, пересчитывает трещины на потолке, сбивается со счета, приступает снова, пока свет из окна не обнаружит окружающие предметы. В квартире холодно, несмотря на работающее отопление. Он встает, берет с тумбочки очки, идет в ванную, умывается чуть теплой, толком не прогревшейся водой, чистит зубы, проводит мокрой ладонью по щекам, приглаживая щетину, по седым волосам, заглаживает их к затылку, вытирает лицо синим полотенцем, надевает очки, несколько минут смотрится в зеркало, примерно так удается запомнить порядок действий, раковина, кофейник, яичница из двух яиц, чтобы упругий белок и полусырой желток, пара сигарет, его марки не было, пришлось взять крепкие, в таком случае одна, приоткрыть окно, проветрить, закрыть, переодеться, пролистать газету, теперь никто их не читает, зашнуровать ботинки, подаренные дочерью, темно-коричневые, но хотел черные, надеть пальто, выйти из квартиры, в лифт, из лифта, за дверь, на улицу, дальше, точно помню, я уже проделывал все это в точно такой же день. В квартире холодно, несмотря на работающее отопление. За стенкой слышно, как играет музыка или звонит телефон, довольно долго, никто не подходит. Герхард зажигает синий газ, ставит кофейник на плиту, достает из шкафчика небольшую плоскую сковородку с невысокими краями. Можно вглядываться сколько угодно, действительное изображение никогда не фиксируется, у содержания нет формы, хроника всепоглощающе предположительна, попробуйте разобраться в увиденном, не целиком выражение лица, а конструкция, линии, из которых оно состоит, фактура, цвет, отсутствие цвета, попробуйте воспринять это не целиком, по частям, там нет ничего достоверного, подлинного, как нет нынешнего, оно в своей сущности переходно, как вода, твердая, жидкая, газообразная, что-то подобное скрывается под краской, свидетельства, следы, по ним можно ориентироваться, например, в обесточенном коридоре Штаммхайма. Он шнурует ботинки, темно-коричневые, не черные, в то же время весьма удобные, как будто сшитые на заказ. Или в лесу, в трех километрах от города, где сквозь мох прорастали чьи-то искривленные пальцы, едва заметно, разве что через увеличительное стекло, но точно так же замутнено, размыто, будто бы изображение соскоблили, как по пергаменту, но остался след, под соснами, в этой местности особенно много берез, в частичной темноте, под омерзительное комариное зудение, не мне рассуждать о последствиях. От берез этимология, труднопроизносимое нагромождение согласных, вроде как Пшемысль в поезде Белля, незнакомое, не то, которое теперь привычно, принятое при назывании либо обсуждении предмета. Линза едва ли способна обнаружить следы бытования, опорные точки сюжета, даже зачастую запечатлеть, хотя изобретена именно для того, потому вытеснила реализмус, впервые название встречается в середине пятнадцатого века, двадцать первого февраля, к девятнадцатому столетию население составляло не более тысячи, я помню темно-серую асфальтированную дорогу, одноэтажные постройки цвета песчаника, сгорбленные деревья в клочьях тумана, как будто сгустившийся воздух буквально цеплялся за ветки, мы ехали медленно, пожалуй, чересчур медленно, опустил окно, слегка высунул лицо, попробовать местный воздух на вкус, трудно представить здесь, внутри цивилизации, каким было поселение прежде, дело не в постройках. Кажется, на улице теплее, чем в квартире, здесь уже поблескивает ненужное солнце, и Герхард лениво шагает по тротуару, не застегнувшись, полы плаща красиво развеваются, ступая, он ощущает будто бы бетонную крошку под ногами, позже он снова поедет смотреть на пустырь, где когда-то стоял корпус, или, как его называли, мертвый тракт, он по-прежнему не знает, зачем ему туда ехать, во сколько он поедет. Экскурсоводша сидела на переднем сиденье, бубнила нечто сплошное, ее речь почти полностью состояла из статистических данных, оды, сын мой, не читай, lies die Fahrpläne, Sie sind genauer, пока еще не поздно, я не мог прислушиваться, мы остановились на окраине, водитель заглушил мотор, она невротично повернулась, вы там как, случайно не уснули, все в порядке, не укачало, очевидная глупость, вежливо улыбнулся, идемте, но предупреждаю, будет неприятно, опять очевидная глупость, неуместно легкомысленно, экскурсоводов, надо полагать, этому учат, нивчемнебывалости, предполагается, что таким образом располагаешь к себе собеседника, снимаешь с себя лишнюю ответственность, некоторым образом располагаешь к себе, косвенно обеспечивая приличные чаевые, но на этом не закончила, не бойтесь, я рядом, вот это, пожалуй, наиболее неуместное, не исключено, что водителю тоже стало неловко, поэтому он не произнес ни слова, не исключено, что я идеализирую молчаливых водителей. Он по-прежнему мысленно возвращается в бетонный коридор с дрожащими лампами, проходит один и тот же геометрический путь, след от пули, тайник, выдолбленный у основания стены, каким образом удалось пронести оружие, привязанный к решетке электрический кабель, проржавелый кухонный нож, сколько еще, окно под потолком, прямоугольный автобус сквозь рабицу, эта песня, сколько всего, вдохновленные либо одержимые, где именно проходит граница, как стеклянная стенка или нечто в этом роде, сквозь которую видно, к чему стремиться, но обстоятельства или же игра, предполагающая правила, порядок необходимых вещей, буквально и фигурально, вещей как предметов и вещей как составных частей мироощущения, как-то так, он не понимает, зачем ему это сейчас, бетонная крошка, ржавчина, заученная наизусть геометрия, он на улице довольно долго, он вспоминает вывеску, чем она примечательна, он не любит чай и ничего в нем не понимает, садится за столик у окна, у вас можно курить, можно тогда пепельницу и чай, ну давайте зеленый, любой, в беззвучном телевизоре под потолком женщина рассказывает про экзотические растения в как обычно душной оранжерее. В сущности, обыкновенный лес, леса похожи друг на друга, вот лес корабельный, мачтовый, что это значит, нет предрешенных этимологией берез, она говорит, я стараюсь не слушать, уводили, столько-то, по такому-то расписанию, вот здесь как раз, а там располагался, потом перенесли туда, сохранились свидетельства, она тоже ссылается на свидетельства, но разве это исчерпывается речью, например интервью, вопрос-ответ, имитация неискусственного разговора, с интересом, но в соответствии с блокнотом, или теперь не пользуются блокнотами, что именно сообщает человек, размытая фотография, помню, меня нянчила тетя, мама все время работала, насколько это возможно, с точки зрения физиологии, или мне было пять лет, нас разбудили ночью и повели, вокруг были высокие деревья, мама держала меня за руку, что-то в этом роде, я никогда не был уверен в собственной памяти, избирательные всполохи, об этом тоже сохранились бесспорные свидетельства, мне хочется прервать ее монолог, задать вопрос, ответ на который, в сущности, мне ни к чему, но я понимаю, что обязательный текст вот-вот должен прерваться, и примерно через двадцать минут бесспорные свидетельства иссякают, ну что, идемте, и смотрит, как маленькая девочка, справившаяся с выученным наизусть стихотворением, можно я немного побуду здесь, некоторое время она молчит, потом кивает, некоторое время стоит рядом, потом отходит чуть поодаль, но смотрит за мной оттуда, чувствую спиной, наискосок ее взгляд, скорее всего через ветки. Всего несколько подобных кадров, женщина с ребенком на руках, улыбающийся мужчина, еще одна, еще один, еще несколько, они, скорее всего, ничего не знали, они что-то знали, они знали все наперед, можно разглядеть расплывающееся дыхание, именно так, следы, разбросанные повсюду, но что именно, сидя у себя дома, она листала журнал с изображениями одинаковых худых женщин, за окном проезжали машины, изредка шумели соседские дети, что это было, лето, омерзительная весна, птицы, да, обязательно должны быть птицы, символ преодоления с наименьшими потерями, она живет конкретный день, не ощущая истории, сколько ей, двадцать, двадцать пять, потом в похожий день, с птицами и соседскими детьми, не в той квартире, потому что ее, скорее всего, не будет существовать, в другом, пускай и несколько менее уютном, месте, через сколько, всего пару лет, меньше, возможно и меньше, она будет сидеть примерно в такой же позе, но теперь это будет по-другому, теперь внутри нее будет гнить история, вне зависимости от ее фантазий, представлений о мире, я помню, как она смотрела на меня, я не помню ее лица, я не помню, как она на меня смотрела, я не знаю, кто она, я не уверен, что мы были знакомы. Зеленый чай на вкус что-то вроде заваренной травы, Герхарду кажется, что, если собрать осоки и залить кипятком, получится то же самое, он тушит вторую сигарету в мокрой пепельнице, оставляет купюру на столе, выходит, внезапно осознавая, что забыл при входе снять пальто, он смотрит на часы, через полчаса ему нужно быть по адресу, который он записал на салфетке и пихнул вчера в левый внутренний карман, он запускает туда правую руку, нащупывает, салфетка там, вытаскивает, это недалеко, но лучше на трамвае, переходит улицу, ждет на остановке, он смотрит по сторонам, так и должен действовать кинематограф, не рассказывать, фиксировать в надежде, что одно прокомментирует другое, он никогда не садится в общественном транспорте, в трамвае он садится у окна. Дело не в интерпретации, всякий раз наедине с собой я чувствую некоторую неловкость, особенно когда пытаюсь называть мысли, не произносить вслух, а подбирать значение, что-то такое, когда отец играл на фортепьяно или когда слышишь музыку в записи, с таким сопутствующим звуком, там есть фрагмент, он действует на психику прежде всего прочего, но когда принимаешься об этом говорить, становится не по себе, несколько стыдно, с памятью так же, когда мама говорила со мной, теперь я не уверен, что она была, когда их заперли в клетках, как зверей, они, вероятно, тоже ощущали неловкость, прежде чем синхронно, след от пули, тайник у основания стены, электрический кабель, кухонный нож, сколько еще, так я это помню, там была булочная, я все время клянчил сладкое, сейчас не могу себя заставить, дочь печет вкусный пирог с яблоками, корица, скорее всего там есть корица, а я из вежливости, между тем я точно помню музыку, если напеть, обязательно смогу распознать, расслышать, я не смогу распознать, что она тогда напевала, я не знаю, кто из них на самом деле существовал, поэтому фотографируют, доверие к изображению, бесспорное свидетельство. Не замерзли, вежливо улыбаюсь, говорю, что нет, мы ступаем по сырому мху, он повсюду, чувствую под подошвами ботинок бетон