– Вам что угодно? – любезно осклабясь, спросила в нос самая тощая. Верхняя ее челюсть выдавалась вперед, и при улыбке торчащие зубы немножко клацали друг об друга.
– Это Читальный зал? – вместо ответа спросил я.
Тут же девицы забормотали разом что-то невнятное и, засеменив соломенными ногами, бросились к дальней двери. Там они столпились, прижавшись друг к другу, и принялись скрестись в дверь своими птичьими лапками.
Дверь приоткрылась, в щель высунулась длинноносая светлая голова.
– Г-н Сендлер, г-н Сендлер… – гнусавым шепотом заверещали девицы в подставленное большое белесое ухо.
Г-н Сендлер зыркнул на меня бесцветным глазом, красный его язык хитро юркнул по тонким губам, длинный нос вытянулся, принюхался… и голова исчезла. Дверь захлопнулась. Девицы, семеня, разбежались и вновь с важностью принялись расхаживать вдоль пустых громоздких столов. Никто не обращал на меня внимания. Я, пожав плечами, уже собрался уйти, как снова распахнулась дальняя дверь. В проеме ее стояла большая бесформенная женщина, кося на меня коровьим глазом.
– Войдите, – громким голосом проговорила она.
Пройдя вдоль неуклюжих столов, я уцепился за дверь и еле справился с тугой ее пружиной. В маленькой комнате сидел г-н Сендлер, нацепивший на длинный свой нос крохотные очки. Полки за его спиной были уставлены множеством папок вперемежку с гипсовыми фигурками. Все фигурки изображали свиней. Животные были всевозможных мастей, возрастов и размеров. При этом на шее каждой из них красовался малюсенький красный бант. Г-н Сендлер попросил меня отвернуться к стене и подождать. Краем глаза заметил я, как с ловкостью прыгучей блохи взмахнул он тонкими своими ногами, допрыгнул до внутренней двери, стащил с носа очки и быстро-быстро зацарапал по двери длинным острым ногтем. Хриплый голос ответил ему, и он проскользнул в дверь, выгнув пополам гибкое тело.
Вдруг страшно мне захотелось узнать, что за записи хранят эти толстые папки, рядами устроившиеся на полках. С жадностью, оглядываясь на дверь, схватил я одну из них, но обнаружил в ней лишь аккуратно подшитые листы белой бумаги. Я потянулся к другим, но все они, конечно же, были чисты. Длинный нос г-на Сендлера показался из приоткрытой двери. Тело его просочилось в щель, и он предстал предо мной, поспешно вновь нахлобучив на нос крохотные очки.
– Зайдите! – торжественно произнес он, не удостаивая меня взглядом. Кашлянул, оглянулся и поспешно юркнул обратно в узкую щель двери.
Я взялся за ручку и потянул ее. Резкий окрик остановил меня.
– Стучать! – хриплым голосом выкрикнули из‐за двери. Место это и странные повадки его обитателей так не понравились мне, так неожиданно меня взбесили, что я принялся стучать в проклятую эту дверь обеими руками, а потом и кулаком. Немедленно дверь распахнулась, и три пары ошеломленных разгневанных глаз уставились на меня. Г-н Сендлер, от удивления взмахнувший руками, так и застыл нелепой возмущенной фигурой, большая женщина еще шире распахнула коровьи глаза, а сидящая за столом горбунья сжала маленькие кулачки, и сморщенное лицо ее перекосилось от ярости.
– Вы кто, вы кто, вы кто?! – быстро захрипела она в бессильном гневе, подпрыгивая на стуле и суча в воздухе маленькими ногами. Тут же г-н Сендлер изогнулся, вытянув вперед белесые руки, как будто собирался прыгнуть на меня и задушить самым решительным образом. Большая женщина, словно огромная курица, захлопала растопыренными пальцами по бесформенным бокам и зычным голосом принялась выкрикивать бессмысленные команды.
– Скорей! – кричала она. – Сюда! – кричала она.
За спиной моей послышался топот соломенных ног. Тощие девицы друг за дружкой стремглав протиснулись в дверь и выстроились позади меня почетным караулом. В тишине раздалось нервное хлюпанье их носов.
– За дверь! – неожиданно вскричала взбешенная карлица, и девицы, спотыкаясь и пыхтя, кубарем выкатились наружу. Большая женщина круглым глазом уставилась на горбунью, но та лишь яростно шикнула на нее. Тогда широкими шагами женщина побежала вглубь комнаты, уселась на табурет и принялась там громко и шумно всхлипывать.
На лице г-на Сендлера промелькнула злорадная усмешка, тут же, впрочем, сменившаяся выражением совершеннейшего почтения. Он склонился к горбунье и своим длинным носом принялся быстро клевать, что-то шепча ей в мохнатое ухо. Сморщенное лицо ее заулыбалось.
– Так это вы тот господин, которого нам рекомендовали? – проворковала она осипшим голосом, маленькими круглыми глазками пробуравив меня насквозь. – Ну, так извольте знать: вам придется ждать до вечера. И у нас не колотят в дверь! – вдруг она завизжала, сжав крохотные кулачки. – У нас достойно ведут себя люди, – закончила она с непонятным мне торжеством. – А теперь выйти вон! Г-н Сендлер!
Г-н Сендлер в один прыжок оказался у двери, немедленно распахнул ее и попытался выпихнуть меня.
– Стоять! – вновь завизжала горбунья. – Хочу вам напомнить: ведите себя подобающе в Читальном зале! – с неожиданным пафосом заключила она.
– За мной! – промурлыкал г-н Сендлер, наконец меня выпихнув.
– Итак, правила наши просты, – проговорил он, развалясь в кресле, нацепив на нос очки и крутя длинными пальцами одну из гипсовых фигурок. – Забудьте все, что вы о себе вообразили: кто вы такой и что собой представляете. Вы – лишь наш посетитель! – И он прихлопнул бледной ладонью одну из многочисленных папок.
– Да вы безумцы! – вскричал я, не выдержав. – У вас же нет ни книг, ни читателей!
– Ну и что? – с искренним недоумением он уставился на меня. – Какое это имеет значение? Мы-то здесь. На службе.
На это мне нечего было ответить. Я вышел в зал. Девицы по-прежнему вышагивали вдоль столов. Они мало чем отличались друг от друга, поэтому, как я понял в дальнейшем, имен их никто и не знал. Возможно, их не знали и они сами, а потому называли их просто – девица Алеф, Бет, Гимел, Далет. Впрочем, моего имени здесь тоже никто не спросил, а когда я попытался представиться, на меня посмотрели с удивлением.
В какой-то момент все побежали в комнату к горбунье. Вдруг я почувствовал такую усталость, что плюхнулся на стул. Вставать не хотелось совершенно. Я положил голову на руки и принялся рассуждать. Кто меня рекомендовал? Чего я должен ждать? Из кабинета горбуньи доносились смешки, взвизги и полушепот. «Уж не меня ли они обсуждают?» – с тревогой подумалось мне. Хотя это и не имело никакого значения. Видимо, от переживаний последних дней я действительно очень устал. Мысли мои начали путаться.
А может быть, мое предназначение – быть не писателем, а каким-нибудь чиновником? И тоже ходить на службу? Никогда не приходило мне это в голову. Каким я тогда должен быть? Ветераном неслышных войн? Тихим патриотом неведомой миру державы? У меня должны быть усердие и фанатизм мыши. Проворный ум и лояльность. Я чиновник, а не человек действия или поступка. Какое из безумств сравнимо с моим педантизмом? С педантизмом оттачивания карандаша. Что за страсти бушуют в моем маленьком сердце?.. Какие помыслы разрывают черепную коробку?..
Я заснул за столом. Мне снилось, что, подтянув колени и охватив их рукой, я забился в угол широкого подоконника. Я смотрю вниз и не могу понять, что за город расположен у меня во дворе. Все эти реймсы и кельны, парижи и вены, похожие друг на друга бессмысленной готикой своих башен, нелепыми пальцами колонн и абрисами людей, смешались у меня во дворе. Мне снилось, что я – маленькая чиновная плоть бестелесного города. Все его философы и апостолы, бредущие по немым улицам, размахивают руками, что-то крича на пустых площадях. Мертвые праги и гамбурги опрокинуты навзничь в моем дворе. Как я забрел сюда?
Три обнаженные дамы, восседающие посередине моей комнаты с косым потолком, поглядывают на меня, вжавшегося в подоконник. Они вытягивают шеи, словно упитанные белые гуси, рассматривая жалкое убранство моей мансарды. Эти любопытные голые женщины, рассевшиеся в моих креслах, хихикают, подмигивая друг другу. Толстая старая тетка с лицом пожилой гусыни, переваливаясь, встает из кресла и, шлепая босиком, расхаживает по комнате.
В щели окна задувает сквозящий ветер, и, простуженный, я думаю, что не смогу добраться до службы. Старший чиновник, уличенный мною в связи с толстозадой гусыней, не преминет отомстить мне, сладострастно исписав доносом клеенчатую тетрадь. Надо слезать с проклятого подоконника, опередить его. Успеть доложить, что я, открывая чуланную дверь канцелярии, застал гусыню восседающей на его столе в малиновом трико. Старший чиновник, стоя на коленях, пыхтя, пожирал глазами покрытый белым пухом, отвисший ее живот…
Упитанная девственница, похожая на утку, усевшись в мое продавленное кресло, подмигивает мне раскрашенным глазом. Ее темные усики, волосы, обрамляющие соски, и короткие пушистые ноги привлекают внимание толстозадой гусыни. Тогда коротконогая утка вскакивает и тычется красным клювом в ее мясистый зад. Огромными шагами подкрадывается к ним длинная волосатая курица. Кто-то кричит, и три голые птицы сваливаются в углу, неуклюже разбросав головы на свернутых шеях. Я остаюсь один на застывшем в нигде подоконнике, посреди мертвого города.
Я оттачиваю карандаш, я пишу рапорт: города опустели, последние женщины свалились в углу. Кто-то снова кричит. Но проклятое мое послушание не дает прекратить рапорт.
Кто-то кричит прямо мне в ухо: «Проснитесь!» Я вскидываю голову. Девица Далет выпаливает, что вечером в Пансионе особо одаренных природой детей состоится представление «Только раз, только у нас!». После чего с изумлением спрашивает: почему именно я вдруг получил приглашение?
Я ничего не понимаю. А где мертвый город? Где женщины – домашние птицы? Лишь постепенно начинаю приходить я в себя. В пансионе? Значит, в городе есть Пансион особо одаренных природой детей? Впрочем, наверное, в этом нет ничего странного: если в городе есть дети, то среди них могут быть и особо одаренные. Интересно, чему учат их там?
Девицы опять начали выхаживать вдоль столов с горделивым видом. Из дверей высунул свой длинный нос г-н Сендлер и внимательно посмотрел на меня. В зал вышла большая женщина, остановилась прямо передо мной и коровьими своими глазами в упор стала меня разглядывать.