Я пошел по рядам. Мне показалось, что женщины мертвы. Я даже наклонился к нескольким из них, чтобы почувствовать их дыхание, но так и не услышал его. Они сидели недвижимо, уперев остекленевшие взоры в затылки впередисидящих. Я растерялся. Я не знал, что мне делать теперь. Искать выход? Но куда мне идти?
Уверенность в том, что мне необходимо вернуться обратно в город, вдруг покинула меня. Смерть, о которой я почти никогда не думал и которую всегда боялся, вдруг предстала передо мной в ином обличье. Тысячи самых разных женщин, обладать которыми я всегда стремился, обнаженными сидели передо мной. И все они были мертвы. Я, владеющий наконец этим несметным богатством, не мог распорядиться им. Я расхаживал по рядам, трогал их лица, животы, груди и не мог с ними ничего поделать. Они не чувствовали меня… Я мог только умереть вместе с ними. Я опустился на пол и растянулся во весь рост на холодных немых кафельных плитах. Возможно, я ожидал, что смерть придет и ко мне.
Не думаю, что я пролежал так долго. Невесть откуда появившиеся углекопы поставили меня на ноги, всунули мое тело в одежды и, почти волоком, подхватив под мышки, дотащили до дыры, из которой я появился на пустыре. Силой они спустили меня вниз и в тот момент, когда мои ноги уперлись в перекладину лестницы, чем-то тяжелым завалили выход над головой. Мне ничего более не оставалось, как спуститься по лестнице и проделать весь обратный путь по сырому противному коридору.
Я выбрался в город. Была уже ночь. Переулки были плохо освещены, и я долго плутал, прежде чем мне удалось выбраться на центральную улицу. Только к утру я добрался до дома. Дети мои и обе жены были так обеспокоены моим отсутствием, что не спали всю ночь. Я успокоил их, как смог. Залез под одеяло и подоткнул его под себя. Видимо, я замерз: меня била дрожь. Собака пришла ко мне и облизала ступни. Не помню, как удалось мне заснуть. Жены долго сидели возле меня и гладили мою голову. Я спал во сне, и мне снились ряды мертвых женщин…
Жена
Я не умею разгадывать сны. Я вышел на улицу. Я хотел избавиться от тревоги. «Возможно, прогулка, – думал я, – развеет меня». Сделав несколько шагов, я почти наткнулся на г-жу Финк. Она явно поджидала меня. Мне показалось это странным: видимо, у нее ко мне было какое-то дело. Она подошла вплотную, ущипнула меня и схватила за руку. Возможно, она и хотела мне что-то сказать. Но я вырвал у нее руку. Мне никогда не нравилось такое беспардонное обращение. Я пошел быстрым шагом вперед, но она догнала меня и опять ущипнула. Тогда я повернулся к ней и громко сказал, что я категорически против таких отношений, а тем более в публичном месте. Видя, что мои слова не произвели на нее абсолютно никакого впечатления, от возмущения я даже слегка ударил ее по руке. Это вызвало у нее непредсказуемую реакцию – она подпрыгнула и взвизгнула от восторга. Тогда я ускорил шаг и, к стыду своему, почти побежал от нее.
«Я совсем не понимаю людей, окружающих меня», – думал я, спасаясь от г-жи Финк. При этом мне иногда казалось, что они и сами-то не понимают друг друга. Как будто бы жители одного дома или улицы говорили на местном наречии, которое жители другого дома не в силах были воспринять. Время от времени мне хотелось даже отправиться в экспедицию в другие районы города. Я фантазировал, – а вдруг окажется, что и жители этих районов говорят на непонятных языках.
Г-жа Финк не могла угнаться за мной, семеня своими короткими ножками. Она безнадежно отстала. Я продолжал размышлять. В семьях, думал я, тоже не все в порядке. Некоторые, например, почти ничего не понимают в бормотании матери. И радостное клекотание сына мало что говорит родителям. Многие супруги, если внимательно приглядеться, не откликались на капризное щебетание дочери. А язык самой супруги напоминает иному мужу скорее визгливое хрюканье. И втайне, наверное, думает он: «Быть может, стоит отвезти ее в наш свинарник?..» На ходу я пытался прислушаться: мне казалось, что отовсюду доносится лающая речь соседей. Удивительный город. И я – один из его сограждан.
Я подумал, что, если бы мы собрались все вместе на площади и набрали полные легкие воздуха, чтобы наконец объясниться, мы бы сами услышали, как кукарекаем, фыркаем и попискиваем. И тогда, уже более не стыдясь и не пытаясь понять друг друга, закричали бы во все голоса. И такое мычание и курлыканье стояло бы над городом, такое блеяние и верещание, что захотелось бы всем нам зажать ладонями уши и бежать на край света, чтобы больше никогда не слышать друг друга…
Прогулка моя была закончена. Удирая от г-жи Финк, я обошел почти весь город. Наконец я приблизился к своему дому. Около моей двери стояла повозка, запряженная печальной городской кобылой. На повозке громоздились мебель, чемоданы, баулы, мешки. «Кто-то переезжает», – подумал я. Мимо прохромала моя хозяйка, что-то возмущенно бормоча и гневно косясь в мою сторону. Подняться на крыльцо я сразу не смог, потому что унылый человек в помятой шляпе тащил на себе большой мешок. Ему помогали в этом двое юношей, лица которых показались мне знакомыми.
В результате мне все-таки удалось пробраться в свою комнату, и сколь же сильно было мое удивление, когда я увидел г-жу Финк, восседающую на груде баулов, мешков и коробок. Я был так поражен, что ничего не сумел сказать. При этом г-жа Финк, расположившись поудобнее и не испытывая даже тени смущения, заявила, что она будет теперь моей женой, но ввиду того, что она не может бросить своих родственников (так же, впрочем, как и шифоньер, комод и прочие полезные вещи, которым, конечно же, найдется удобное местечко в моей квартире), она вынуждена переехать ко мне вместе с ними. Я только успел набрать воздуха, чтобы закричать, как она немедленно перебила меня, заявив, что это ничего, что у меня только одна комната, и, игриво подмигнув, сообщила: «Нам с вами много не надо!»
В это время унылый господин в шляпе, являющийся, как я понял, мужем г-жи Финк, вместе с головастыми сыновьями закончил переноску вещей, последним, почти мне на голову, взгромоздив безвкусный трельяж. После чего, не обращая на меня ни малейшего внимания, они стали растаскивать вещи по комнате, и вскоре в ее середине образовалась узкая тропка, по которой вполне можно было передвигаться боком одному человеку. По обеим ее сторонам высились горы из ящиков и чемоданов, заполнивших всю комнату. Но тут головастые юноши стали быстро-быстро копать у подножия гор и в результате среди мешков и баулов вырыли три отличные пещеры, в одну из которых немедленно и нырнули. Во вторую, не снимая шляпы, с необычайной, я бы сказал, проворностью для столь унылого господина, юркнул их отец. А сама г-жа Финк съехав с дубового серванта, как с ледяной горки, заключила меня в объятия и тут же затащила в оставшуюся свободной нору.
Внутри норы было тепло и даже в общем уютно, но столь узко, что сопротивляться решительной г-же Финк было практически невозможно. Она же, воспользовавшись этим, незамедлительно прижала ко мне свою большую грудь и начала так громко дышать, пыхтеть и повизгивать, что из других пещер показались три любопытные головы. Их владельцы с неподдельным интересом пытались разглядеть, что именно у нас происходит. Но, находясь в их берлогах, сделать это было непросто. Тогда родственники попробовали запихнуть свои головы к нам в нору. Это было еще более сложной задачей: наша обитель не была рассчитана на четверых, тем более что и грудь г-жи Финк являлась препятствием для всякого, кто хотел бы пронырнуть внутрь. Но ее сородичи были упорны. В конце концов им удалось ужами ввинтиться в наше жилище.
Вследствие этого я был с такой силой прижат к груди г-жи Финк, что застонал – ни дышать, ни двигаться я уже более не мог. Г-жа Финк, неверно истолковав мой стон, заверещала, заскрежетала зубами и забилась в пароксизме страсти. При этом она невольно так отколошматила своих родственников, что они, словно зайцы, пулей выскочившие из лисьей норы, бросились наутек. Братья с визгом закатились в свою берлогу, а муж соколом взлетел на вершину горы и спрятался там за чемоданом.
Я выполз из пещеры на четвереньках и ощупал себя. Мне тоже досталось – мое плечо и рука были в укусах, а в паху горело огнем. Г-жа Финк лежала в норе бездыханно. Я, несмотря на полученные увечья, хотел оказать ей первую помощь, но тут сверху раздался голос унылого мужа: «Ничего, ничего, не страшно. Это пройдет. Если успеете – бегите».
Я взглянул наверх, этот собрат по несчастью искренно хотел мне помочь. Г-жа Финк зашевелилась. «Спасайтесь», – шепотом произнес он. По единственной тропе я начал отступать к двери. Тут г-жа Финк очнулась и вскочила на четвереньки. Я пятился к выходу. Она коротко взвизгнула и облизнулась. Выскочив за дверь и уже убегая, я услышал ее крик: «Вернись, я жена твоя. Куда ты? Не уходи!» Искренние слезы слышались в ее голосе.
Удивительной женщиной оказалась эта Финк. Я не ожидал от нее такой прыти. Быть может, она действительно полюбила меня, и тогда черт с ней, с комнатой, и с ее родственниками, ведь любовь встречается столь редко. Я даже остановился. Быть может, мне откликнуться на ее зов?.. Но тут взгляд мой упал на руку – следы укусов проступали все явственнее. Нет, решил я тогда, она съест меня заживо.
Я вынужден был искать себе другую квартиру. Впрочем, она довольно быстро нашлась, ведь никто уже не помнил, что я еще недавно был кумиром толпы, а потом – ее коварным изменником. Я снял новую квартиру в единственном в городе многоэтажном доме. Там, на новом месте, я мечтал наконец поработать и завершить начатое сочинение. Увы, судьба распорядилась иначе.
Жизнь г-жи Фиш
Дом стоял несколько особняком на окраине, и потому прогулки мои стали более длительными. Обычно я доходил до нашей площади, время от времени несколько нервно оглядываясь, не появилась ли случайно откуда-нибудь влюбленная г-жа Финк, и поворачивал назад. Я думал о своей книге. Как-то, очередной раз совершая этот нехитрый моцион, я натолкнулся на местную знаменитость. Это было за несколько недель до удивительных событий, которые произошли с этой дамой и ее подругой и на некоторое время вновь всколыхнули наш город.