сил сделал отчаянный рывок и, подтянувшись, успел вскочить на могучий круп перед тем, как г-жа Фиш, заржав, выбила ногой дверь и вырвалась на свободу.
Г-жа Вольц, со всей страстью откликнувшись на это ржание, в клочки разорвала свои одежды, закинула за плечи длинные груди и, откинув худосочный зад, подставила его в ожидании всадника. Отчаянно закричав, понимая, что и так упустил драгоценное время, г-н Дрендмаер вцепился в лежащие на спине темно-пунцовые соски, сжал ногами костлявые угловатые бедра и, прокричав нечто нечленораздельное, ударил крепкими пятками по худым ляжкам. Г-жа Вольц пронзительно коротко взвизгнула и с оглушительным гиканьем, стуча каблуками, вынеслась на нашу тихую улицу. Там впереди нее уже скакала, вздыбливая могучий круп и широко раздувая ноздри, почуявшая волю г-жа Фиш.
Народ высыпал на улицы. Я, бросив ужин, выскочил из дома вместе со всеми. Две обнаженные дамы, словно дикие страстные кобылицы, скинув мешающие им туфли и звонко стуча копытами, мчались по нашему городу. Я слышал тот стук копыт. Я видел, как их маленькие всадники с искаженными от напряжения лицами из последних сил пытались удержаться на ходящих под ними ходуном боках. Дамы неслись вперед, увлекаемые могучим зовом лугов и пастбищ, мчались, ничего не замечая вокруг, навстречу потокам ветра, развевающего их длинные гривы. Зрелища, подобного этому, еще не видел наш город. Обе дамы призывно ржали, и вот уже другие женщины города, отвечая призыву, скидывали с себя стесняющие их одежды и присоединялись к безумной скачке. И вскоре уже целый табун немыслимых кобылиц мчался по узким улицам. Давно скинуты и затоптаны были маленькие наездники, а замешкавшиеся прохожие едва успевали отскакивать в сторону, чтобы не попасть под крепкие, словно камень, копыта. Я прижался к стене. Вела табун, вскидывая огромным крупом и громко зазывно ржа, мчавшаяся впереди всех рыжая кобыла. Она уводила табун за город, ей тесно было в наших узких запутанных переулках.
Мы все вышли к городской окраине, провожая скачущий мимо табун. Среди нас было немало женщин, к ужасному их сожалению, замешкавшихся и не успевших присоединиться к г-же Фиш. С печалью и невыразимой грустью смотрели они ей вслед… Все больше нас собиралось там. Вот и престарелая г-жа Штуц прикатила в инвалидной коляске. Глаза ее засветились былым огнем, она даже попыталась вскочить на ослабевшие ноги, чтобы прокричать последний привет бывшим воспитанницам, но силы покинули ее, взор погас, и она рухнула в инвалидное кресло, навсегда смирившись с судьбой.
У некоторых из нас стояли на глазах слезы, и почти все достали свои клетчатые носовые платки и махали ими вслед уносящемуся табуну. Иные из дамочек еще всхрапывали, пытаясь ударить копытом, но время было уже упущено, и им оставалось только сожалеть о безвозвратно потерянном миге, когда еще и они могли бы присоединиться к удивительной женщине и стать свободным, несущимся навстречу всем ветрам табуном.
Много дней подряд доходили потом до нас слухи о рыжей кобыле, что предводительствовала в окрестных полях местными табунами. Дикие мустанги из далеких степей перекочевывали в окрестности города, привлеченные ее ржанием. Но только самые отчаянные жеребцы с огромными детородными органами решались подступиться к рыжей кобыле. Очевидцы рассказывали о том, как она затаптывала насмерть тех неудачников, что с ходу не могли оседлать ее мощный круп. Упорные слухи ходили и о ее подруге, бывшей госпоже Вольц: будто бы она, расставшись с табуном, обрела славу и могущество среди диких коров, потрясши их размерами своего вымени. Говорили, что она увела стада травоядных рогатых на бесконечные просторы далеких лугов.
Рассказывали, что иногда в лунные ночи некоторым удавалось разглядеть, как рыжая кобыла, оставив в долине свои табуны, вскарабкивалась по узким тропам на самый верх далекого скалистого гребня и там в одиночестве, задрав морду к луне, протяжно, призывно ржала. Кого звала она в тишине? Тонконогого господина Дрендмаера, что когда-то делал вид, что сочиняет в углу? А быть может, безвременно сгинувшего под лошадиным копытом юного Йонкеле? Или бывшую свою подругу, что бродит в далеких лугах? Кто знает… Может быть, взывает она к неведомому Богу, что увел ее когда-то из нашего города в эти дикие долины и горы.
Наверное, я и сам бы хотел застучать копытами по диким полям. Но увы… Я должен был создать свою книгу. Но мне только снились сны. Вот еще один, что приснился тогда. Странный сон про мой день рождения. Откуда бы взяться такому сну? Ни разу в жизни, будучи взрослым, я не праздновал этот праздник…
Во сне в моей комнате собрались гости. Несколько незнакомых женщин, двое мужчин в поношенных шляпах, мальчик, случайно забредший на чужой день рождения, и высокий седовласый сосед. В руке у соседа тонкий бокал зеленого темного стекла. Бокал наполняют вином, и сосед встает, произнося спич. Я не слышу, о чем говорит он. Мужчины в продавленных шляпах согласно кивают, а дамы вскрикивают и аплодируют. Пожилая брюнетка усмехается скорбно. По щеке молодой пышной дамы скользит слеза.
Внезапно до меня доходит смысл его речи. «Почему бы не умереть в день своего рождения? – разглагольствует он. – Что может быть естественнее такой смерти? Столь долго ожидая конца, с жадностью наблюдая чужую жизнь, почему бы не замкнуть наконец этот круг и не закончить жизнь в тот день, когда она началась?»
С удивлением я наблюдаю: все мои гости, так удобно расположившиеся в комнате и празднующие мой день рождения, скорбят. Страх охватывает меня. Так печально, так подобающим образом скорбят они, словно мысль, высказанная соседом, сама по себе стала делом уже решенным. Медленно поднимаются они из кресел, подносят бокалы к губам и, прощальным взглядом окидывая меня, выпивают бокалы до дна.
Я забиваюсь в угол. Судьба моя, досказанная соседом, поражает меня. Быть может, жизнь – это всего лишь болезнь с летальным исходом? Да и имеет ли смысл время наступления смерти? Осознание бесконечности уже служит началом конца.
Двое помятых мужчин в потертых своих шляпах бессмысленным караулом встают возле меня. Дамы присаживаются в реверансе, подняв широкие юбки. Мальчик прячет глаза. Мой сосед, заканчивая этот нелепый ритуал, печально глядит на меня.
Они ждут. Эти чужие гости, пришедшие на мой день рождения, – чего они хотят? Медленно склоняют они головы. Тишина. Наконец гости с недоумением оглядывают меня. Голый (я и не заметил, куда подевалась моя одежда), забившийся в угол, я не могу ничего им сказать. Бессмысленное мое тело корчится на полу. Напоследок все они со скорбными лицами проходят возле меня, бросая по комку красной замерзшей глины. Дверь за ними медленно закрывается. Я один. Мне кажется, что меня больше нет…
Какие неприятные сны снились мне по ночам. И кто такой этот странный сосед? Он не был похож на моих настоящих соседей из высотного дома.
Землетрясение
Впрочем, в соседях моих не было ничего примечательного. Они, собственно, ничем и не отличались от остального населения города. Поначалу они казались мне вообще не особо заслуживающими внимания… Я был несправедлив к ним. Случай заставил меня познакомиться с этими людьми ближе и разделить с ними судьбу.
Дело в том, что через несколько месяцев после того, как мне удалось спастись от влюбленной г-жи Финк, а г-жа Фиш ускакала в поля, в нашем городе опять произошло землетрясение. Но на этот раз, в отличие от дома, в котором проживал г-н Перл, наш дом почти не пострадал, но вот вокруг него произошли сильнейшие разрушения, или, как выразилась моя колченогая зануда-соседка, разверзлась бездна и в преисподнюю провалилось все, что соединяло нас с остальным городом. Как объяснил некий лысый усатый тип, живущий на первом этаже и выдающий себя за ученого, произошли некоторые движения в поверхности земной коры, сдвинув какие-то пласты, что и вызвало очередное точечное землетрясение. Вот почему земля вокруг нашего дома провалилась в образовавшиеся пустоты, а сам дом каким-то чудом оказался стоящим на пике возникшего утеса с гладкими, словно отполированными краями. Спуск по ним в недра земли был равносилен падению в пропасть и навряд ли вызвал бы энтузиазм даже у самого сумасшедшего альпиниста, тем более что таковых в нашем доме и не было.
А кроме этого – вполне сносный климат, в котором мы проживали, изменился кардинальным образом, и нам стало казаться, что мы переселились в тропические джунгли. Но у усатого псевдоученого и на это нашлось объяснение – оказывается, сильное тепловое испарение, идущее из расщелины, окружившей дом, и послужило возникновению этого ужасного микроклимата. Причем совсем недалеко от нас, всего лишь через несколько десятков метров, располагался наш город, в котором не произошло абсолютно никаких изменений. У нас же повсюду, даже сквозь стены квартир, стали прорастать диковинные цветы и растения, а сам наш дом покрылся лианами. Лианы эти так облепили его, так сжали в своих объятиях, что, казалось, еще чуть-чуть – и дом треснет, словно перезрелый арбуз.
Конечно, я сразу же вспомнил историю садовников и запаниковал, но здравый смысл взял верх – в данном случае, как нам объяснила считавшая себя ботаником г-жа Бромфель, это был «всего лишь тропический плющ». С чего бы она это взяла? Впрочем, и без познаний в окружающей флоре все мы быстро сообразили, что надо хорошенько закрывать окна, чтобы этот «тропический плющ» не смог проникнуть в квартиры. Но вскоре мы поняли, что это нам не поможет. На третьем этаже, пока г-жа Швицель пила чай у соседки, лианы разбили стекло, проросли в комнату, покрыли собой все стены и так запутали своими стеблями ее мужа, что, когда г-жа Швицель, напившись наконец чаю, вернулась домой, ее муж, опутанный со всех сторон лианами, висел посреди комнаты, словно муха, попавшая в паутину.
После этого случая нам пришлось наглухо забить окна. Теперь лианы не могли прорваться в квартиры. Но и мебели у нас поубавилось: на щиты для окон пошли крышки столов, шкафы и даже некоторые двери. В результате предпринятых нами мер набеги лиан прекратились, но в домах стало темно, как в каменных могилах. К тому же стены так нагревались за день, что не только дышать, но и просто находиться в квартирах стало невозможно. Население дома было вынуждено сбросить с себя всякую одежду, ибо любой лоскут материи, надетый на тело в эту немыслимую жару, превращался за каких-нибудь четверть часа в мокрую липкую тряпку. Только маленькими кусочками ткани, наподобие библейских фиговых листов, вынуждены мы были прикрывать свои тела, когда выходили на лестничные клетки.