Но не успел я вскочить на ноги, как она, словно питбуль, мертвою хваткой вцепилась в мой член. Я отбивался как мог, пытаясь стряхнуть с себя рыжую тварь. Наконец кое-как мне удалось это. Я рванулся вперед, краем глаза успев заметить, как она, вскочив на четвереньки, с оглушительным гиканьем бросилась за мной вдогонку. Я устремился вперед. Карабкаясь по грудам мокрых пыхтящих стенающих тел, я чувствовал за своей спиной горячее дыхание ненасытной преследовательницы. С трудом одолел я четвертый этаж. Колченогая не отставала. Распластанные по лестнице люди, обуреваемые ненасытной страстью, кряхтели, стонали, рычали и плакали. От ужасных этих непереносимых воплей хотелось убежать, спрятаться, скрыться, засунуть голову под одеяло и накрыть ее мягкой подушкой. Но я не мог этого сделать. Погоня настигала меня.
С третьего этажа доносился мерный, пронзительный, заглушающий все прочие стоны крик – там терзали г-жу Бромфель. Клубок тел, покрывающий эту лестничную площадку, перемещался из одного ее конца в другой. Это человек десять соседей, подмяв под себя ученую даму, разделывались с ее грудью. Как будто бы десять взъерошенных, сошедших с ума петухов топтали одну невероятных размеров курицу. Соседи грызли г-жу Бромфель со всех сторон. Похоже было, что, не сходя с места, они как будто хотят пожрать ее удивительные груди. Предводительствовала ими ошалевшая Клейстермахер. Это она мерно вбивала огромный бамбуковый фаллос Брюкника в растерянное лоно любительницы растений. Это ее размеренный ритмичный крик, сливаясь со стоном подмятого привратника и хрипом Бромфельши, раздавался по всем этажам. Невольно все остальные участники этой невероятной, первобытной, невесть откуда взявшейся на нашу просвещенную голову оргии входили в такт их криков.
Вся лестница, от первого до шестого этажа стонущая на сотни голосов, ходила ходуном, двигаясь в одном размеренном ужасном движении. Ритм этот сводил меня с ума, он гипнотизировал. Каждый новый шаг давался мне с адским трудом, я не мог вырваться из рамок этого завораживающего такта. На площадке пятого этажа, перелезая через чью-то огромную студенистую трясущуюся тушу, я оглянулся. Соседка, видимо, решив на минуту передохнуть, запихнула в себя чей-то немолодой член и, усевшись на живот его обладателя, скалила мне зубы. В это время слоновья туша, на которую я взбирался, словно на гору, вздыбилась, закричала, и я кувырком полетел с нее вниз. В последний момент, вцепившись в чью-то отвисшую грудь, я затормозил свой полет, остановившись на расстоянии какого-нибудь полуметра от своей преследовательницы. Та только щелкнула зубами. Со скоростью ящерицы на четвереньках я стремительно начал новое восхождение. Я уже почти преодолел шестой этаж, и перед глазами моими мелькнул люк, через который в крайнем случае я мог бы попасть на крышу, как в этот момент меня схватили за член и прямо на ходу засунули его в чье‐то алчное лоно.
Я отчаянно пытался вырваться, краем глаза наблюдая, как неукротимая рыже-мохнатая тварь огромными прыжками догоняет меня. Но лоно, в которое по ошибке попал мой член, сжалось с неистовой силой и ни за что на свете не хотело расставаться с моим несчастным фаллосом. В последнем могучем прыжке взвилось колченогое рыжее тело, но в этот момент раздался ужасающий скрежет, что-то сломалось, сдвинулось, и вся огромная лестница шестиэтажного здания, грохоча, накренилась, дернулась и оторвалась от внутренней стены дома. Выламывая балки и выворачивая бетонные блоки, будто невесомые картонки, огромная лестница начала медленно, словно во сне, неостановимо проваливаться. Не выдержав резонирующего движения сотни людей, лестница падала в бездну. Жители дома, еще не понимая, что происходит, продолжали биться в оргастических судорогах, а лестница всей тяжестью своего бетонно-железного тела уже увлекала их за собой.
Люди опомнились, но было уже слишком поздно. Страстные крики сменились воплями ужаса. Всем своим весом лестница выкорчевывала из стен последнюю железную арматуру. Люди сходили с ума, цепляясь за эти стены, срывая ногти и обдирая до крови пальцы, но железный скелет неумолимо тащил их вниз. Я изо всех сил рванулся наверх, в последний миг вырвав свой член из плотоядной вагины, и повис, вцепившись в скобу чердачного люка. В это мгновение лестница рухнула вниз. Она летела, словно огромный камень, запущенный чьей-то неосторожной рукой, увлекая за собой цепляющихся в безумной надежде несчастных людей. Страшный грохот, казалось, навсегда оглушил меня. Последнее, что я увидел, был раскрытый рот г-жи Швицель с торчащим из нее маленьким откушенным членом. Где-то, уже вдалеке, внизу прощально мелькнуло рыжее шерстяное тело и искореженная лестница, словно скелет немыслимого гигантского ящера, грохнула, провалив своим весом подвал, о фундамент.
Я, висящий над бездной из шести этажей, остался один. Тишина накрыла весь дом. Снизу не доносилось ни единого стона. Лестница убила моих соседей. Я вцепился мертвой хваткой в скобу люка. Я был единственным, кто остался в живых в этом доме. Мои руки начали деревенеть. Я почувствовал, что, если через мгновение мне не удастся подтянуться и уцепиться ногами за вбитую в стену скобу, я разделю их страшную участь. С третьей мучительной попытки мне удалось зацепиться. Господи, я благодарю Тебя за то, что Ты спас меня в эту минуту!.. Мне показалось вдруг, что я слышу далекий стон. Я посмотрел вниз. Там в груде железа, бетона и разорванных убитых тел не было ничего. Там была только смерть. Там некому было стонать. Я подтянулся и открыл щеколду люка. Выход на крышу был свободен. Я был спасен.
Я выполз на крышу. Я стоял голый на крыше высотного дома, и передо мной расстилалась вселенная. Ничего не было вокруг меня, только бесконечное небо и солнце, восходящее на горизонте. Мне пришла было в голову глупая мысль, что все население дома наказано за ужасные прелюбодеяния, но это не имело теперь никакого значения. В нашем доме не осталось никого, только я, стоящий с распахнутыми руками. Слышит ли меня кто-нибудь?!.
И тут я почувствовал легкое движение. Потом еще небольшой толчок. Я подумал, что вновь началось землетрясение. Но это было не так. Остов дома, оставшийся без внутреннего стержня, медленно начал крениться. Я почувствовал себя на огромном океанском корабле, который, потерпев крушение, постепенно и неотступно, заваливаясь набок, уходит под воду. Это я последний пассажир нашего «Титаника»! Тем временем дом все более и более наклонялся. Что есть силы вцепился я в ограждение крыши, закрыв от ужаса глаза, и словно в ночном кошмаре ждал, когда дом, как книжка-гармошка, в гневе брошенная небесным ребенком, сложится пополам и погребет меня под собой.
Я плохо помню последующее. От удара я, видимо, потерял сознание. Во всяком случае, первое, что я увидел, открыв глаза, был пышный ус брандмейстера Эша, склонившегося надо мной. Он держал свою большую волосатую руку у меня на горле, и в первый момент мне показалось, что он хочет меня задушить. Но, разглядев толпу, собравшуюся вокруг моего распластанного на земле тела, и расслышав рыдания г-жи Финк, я понял, что он лишь пытался нащупать мой пульс. Невольно вздох облегчения вырвался у меня. Заслышав его, толпа зааплодировала, дети запрыгали от восторга, а экзальтированная г-жа Финк бросилась меня целовать. Впрочем, ее довольно скоро, несмотря на отчаянное сопротивление, оттащили, а моим осмотром занялся недоповешенный в свое время г-н Руф. Вскоре он заключил, что я абсолютно здоров, и, кроме нескольких синяков и ссадин, никаких повреждений у меня обнаружено не было. Я легко отделался. Как рассказали свидетели, железный каркас дома был столь прочен, что дом наклонялся чрезвычайно медленно и только в последний момент рухнул, скинув меня на землю.
Мне повезло. Я пролетел всего несколько метров. Я оглянулся назад. Дом лежал огромным мостом между городом и тем местом, где еще недавно жили, радовались и умирали мои соседи.
Часть четвертая. Исчезновение
Книга
Землетрясение произвело на меня, как и на всех нас, тяжелое впечатление. Впрочем, несмотря на это, несколько дней я чувствовал себя городской знаменитостью… Но уже через неделю мне не хотелось вспоминать о пережитом. И я поневоле задумался – уж не становлюсь ли я истинным сыном нашего города? Конечно, нельзя сказать, что я, как другие обыватели, совершенно забыл о трагических событиях. Но так как никто уже и вспомнить о них ничего не мог, мне стало казаться, что все это произошло ужасно давно. Так давно, что и мне хотелось бы поскорее забыть об этом.
Я снял новую квартиру, и иногда мне теперь приходилось сожительствовать с женщиной, которая приходила ее убирать. Мне просто некуда было деться: столь настойчива была эта дама. Иногда, лежа под ней, я жалел, что не женился на г-же Финк. Во-первых, она была гораздо меньше, а значит, и намного легче моей нынешней сожительницы, а во-вторых, она хоть и была не менее плотоядна, но иногда любила меня бескорыстно и платонически.
От этих мыслей тоска нападала на меня. Я с грустью смотрел в окно. Но ничего радостного или приятного увидеть мне там не удавалось: прямо под моим окном на улице располагалась лишь большая куча мусора.
Как это ни покажется странным, именно тогда я стал так усердно работать и сочинение мое так быстро продвигалось вперед, что (наконец свершилось!) через короткое время работа над книгой была почти закончена. Конечно же, радости моей не было предела. Так долго я мучился над своим сочинением, так много размышлял о нем, так тяжело работал!
И вдруг я впервые задумался – а стоит ли мне вообще издавать мою книгу?.. Я не хотел идти в типографию и договариваться с наборщиком. Ведь наборщик, укладывая мой текст, будет долго щупать его своими руками. Судя по его раскрасневшейся физиономии, по ухмыляющимся усам, он обязательно сделает это. Всякий раз, когда я проходил по нашей улице, он снимал свою нелепую феску и раскланивался со мной. Как они вообще догадались, что я литератор? Уж не сказал ли им об этом прозорливый косильщик?..