удью. Позади нее шла целая куча детей от мала до велика. Последние двое держали большой кусок картона, а из карманов у них торчали цветные карандаши. «Прощайте!» – с невыразимой печалью раздалось рядом со мной, и человек, которого еще пять минут назад я считал душевнобольным, подобрав платок, сгорбившись и волоча ноги, поплелся навстречу остановившейся в его ожидании процессии. В последний раз, уже подходя к ним, собеседник мой обернулся, и губы его прошептали: «Несчастный отец!» Дети радостно подскочили к нему, подхватили под руки и со смехом весело побежали, уводя его от меня. На прощание огромная женщина обернулась, подмигнула мне и послала воздушный поцелуй. Процессия повернула за угол и исчезла.
Ошарашенный, смотрел я им вслед. Я все ждал, когда они вернутся и с хохотом закричат о том, как здорово они провели меня. Но никто не вернулся. Я остался один.
Вернее, я предполагал, что остался один. Как будто почувствовав чье-то присутствие, я оглянулся и с трудом, но разглядел какого-то мальчика, стоявшего неподалеку в тени фонаря. Видимо, он был свидетелем этой сцены. Он был в коротких бриджах и аккуратной курточке, из-под которой выглядывал белый воротничок рубашки.
– Что ты делаешь на улице в столь поздний час? – спросил я, еще не пришедший в себя от случившегося. – Я не видел тебя здесь раньше, – добавил я почти строго, приглядевшись к нему.
– Да, – ответил он вежливо, – наша семья ведет очень замкнутый образ жизни. Мы почти не выходим на улицу. Но живем здесь довольно давно.
– Странно, что я тебя здесь никогда не видел, – повторил я еще раз. – Я знаком со всеми соседями.
– А мы редко общаемся с ними, – ответил он, как мне показалось, задумчиво. – Но все о них знаем. Отец, быть может, вы его видели, у него такая черная патлатая борода, проделал много дырок в стенах нашей квартиры. И ночью все мы следим за соседской жизнью.
– Зачем? – опешил я.
– Потому что то, чем они занимаются, странно… – ответил мальчик. – Почти все наши соседи кряхтят и возятся в своих постелях. Они не знают, что мы наблюдаем за ними. Они и вправду чудаки: вдруг ни с того ни с сего забираются друг на друга. Ни я, ни моя кривоногая сестра, ни даже наш всклокоченный отец с толстухой-матерью никогда не делаем ничего подобного.
– И… вам нравится то, что вы видите? – спросил я, почувствовав себя совершенно обескураженным.
– Да нет, – ответил он. – Мы разглядываем их, потных, храпящих, поскуливающих, и удивляемся: разве они тоже представители рода человеческого? Мне даже кажется, что они ничем другим и не умеют заниматься. Когда бы мы ни заглянули в щель: ночью, а иногда даже днем, – они все время карабкаются друг на друга. Будто и нет у них других дел.
– Да… нехорошо, – глупо пробормотал я, потому что не знал, что сказать.
Вежливый мальчик немного подумал.
– Знаете что, – ответил он, почти укоризненно взглянув на меня, – так говорить некрасиво! Отец учит нас – надо быть благодарным. И когда мы собираемся за обедом и наша кубышка-мать вносит на столовом блюде украшенного сельдереем заливного младенца, мы каждый раз искренне молимся за благополучие и плодовитость наших странных соседей.
Мальчик еще постоял немного и не торопясь побрел вдоль нашего дома. Я не мог двинуться с места. Ведь это же не может быть правдой! Ведь это же он все выдумал!
– Стой, – закричал я. – Стой!
Мальчик обернулся.
– Ведь это же все ты придумал? Наврал?!
Мальчик внимательно посмотрел на меня, усмехнулся и пожал плечами.
Я замер как вкопанный. Я ждал появления человека с черной патлатой бородой, кубышки-матери и кривоногой сестры. Но никто не пришел.
Я не знал, что и думать обо всем этом. Я поднялся к себе в квартиру. «Все. Хватит. Конец. Я не могу больше терпеть этих ослов, переполненных глупыми россказнями, их дамочек, их беспамятство, несчастных отцов и детей-каннибалов! Больше не могу! Черт с ней, с книгой. Создам ее где-нибудь в другом месте. Бежать, скорее бежать!»
Вождь
Я кинулся собирать чемодан. Вещи мои были в достаточном беспорядке, и потому мне пришлось искать их по всей квартире. Когда наконец чемодан был собран, он оказался так толст, что я не смог закрыть его. Пришлось усесться верхом и надавить на него всем телом. Наконец крышка захлопнулась. Пока возился я с чемоданом, не заметил, как рассвело. Утренний свет уже пролез в окошко. Я услышал какой-то шум, доносящийся с улицы. Хотел взглянуть в окно, но оно запотело, и ничего невозможно было разглядеть. Я схватил чемодан, распахнул дверь и сбежал вниз.
Я опоздал. Все посетители кабачка вместе с дамочками уже выстроились по обе стороны мостовой. Что-то странное происходило с ними сегодня. Шеренги, в которых они стояли, представляли собой уже совсем идиотическое зрелище. В руках у них были обрывки полотнищ, шары и флаги. Они нарядились в свои самые праздничные платья. И выглядели необычайно гордо. Я понял, что сейчас что-то произойдет. Я попятился, прижав чемодан к груди. Потом повернулся и побежал вдоль улицы. Оглянулся. Они не торопились. Торжественно выстроились они у меня за спиной и безумной процессией вышагивали сзади. Я и сам был уже похож на сумасшедшего, ранним утром с огромным чемоданом бегущего по городу. Позади меня доносились их вскрики и сдержанный рокот.
Я добежал до конца улицы и остановился, пораженный, – на месте кабачка было пепелище. Боже мой, что сделали они с местом своих собраний?! Вокруг валялись обгоревшие доски. Эти сумасшедшие сожгли свой кабачок! Шум толпы нарастал. Я повернулся к ним. Все население города высыпало на улицы и теперь столпилось на площади, позади меня. У многих в руках были баулы, за спинами виднелись заплечные мешки, а дети восседали на чемоданах. В первых рядах огромная женщина, облепленная детьми, послала мне воздушный поцелуй. Человек с черной патлатой бородой, держа за руку кубышку-жену, улыбался во весь рот. Грудастая г-жа Финк восторженно подпрыгивала на месте. Длинный Фромбрюк, отпихивая локтем кулинара Рутера, приветственно махал мне своим котелком. Все они сбились в одну огромную кучу, и немыслимая масса эта уже успела затоптать нескольких дамочек. Толпа грозно переминалась, ухала, рокотала и ждала. Тогда кабатчик вскарабкался на обломок сгоревшей стены, взмахнул рукой, и люди в ожидании замерли. Неуклюжий этот кабатчик повернулся ко мне и прокричал, указывая на меня пухлой своей рукой.
– Вождь! – прокричал он. И толпа, словно эхо, повторила его крик. – Предводитель! – выкрикнул он. – Мы готовы. Веди нас!
Что за чушь нес он? Куда должен был вести я этих безумцев? Все эти толстые господа и их свихнувшиеся подруги, чего хотели они от меня? Я никогда, даже в страшных снах не собирался стать их вождем. Почему не лежалось им в своих теплых постелях?!.
– Веди нас в иную землю! – кричал кабатчик. – Веди!
Похоже, что они просто взбесились. Судя по всему, именно к этому событию готовились они столь долго. Они сожгли кабачок, как сжигают за собой мосты.
Задние ряды с чемоданами и тюками напирали, а кабатчик все кричал, захлебываясь собственным красноречием: «Мы идем за тобой, слышишь? Идем! Ты знаешь дорогу. Вперед!» Толпа надвигалась, она смела кабатчика. Две дамочки подскочили ко мне и всунули в руку обгорелую палку. Она, вероятно, представлялась им посохом. Дамочки едва успели выкрикнуть мне «Веди!» – как толпа уже смела и их. А я, пятясь, потеряв чемодан, лихорадочно думал только о том, как не попасть под напирающую людскую массу и не быть затоптанным бесчисленным количеством грохочущих ног. Толпа устрашающе надвигалась, и, повернувшись спиной к ней, я, пытаясь спастись, взмахнул беспомощно палкой и изо всех сил устремился вперед.
Толпа преследовала меня и не отставала ни на шаг. Все население города с угрожающим восторгом неотступно следовало за мной. Я не мог сбежать от них. Я оглянулся. Город был пуст. Толпа напирала. Мы вышли к городской черте. Я слышал исступленный топот ног. Повернул голову. Шествие, растянувшееся на несколько километров, потрясло меня. Прижав к груди обгорелую палку, куда я должен был вести безумных этих людей? Я видел счастливые лица моих неофитов. Упоение охватило их: пришел долгожданный час.
Огромное поле расстилалось перед нами. Я пытался остановиться. Но упорно дышали они в затылок, ожидая следующего моего шага. Куда я должен был вести их? Зачем? Гигантская людская масса трепетала, вскрикивая у меня за спиной. Взвалив на себя мешки и баулы, подняв на руки детей, они ждали. Дорога, расстилающаяся передо мной, терялась в конце поля…
– Вперед! – сказал я и переступил городскую черту.
Где конец нашего пути?..
…Пыль, тяжелая пыль завесой стояла над полем. Это мы двигались бесконечным потоком. Огромная наша толпа казалась мне иногда неизвестным чудовищным войском. Странным народом, выступившим в тяжелый поход. Поле было мертво. Лишь ветки низких корявых кустов и стебли травы цеплялись за ноги. Лишь мерное глухое дыхание слышалось позади. Пот стекал по спинам.
Мы двигались все дальше и дальше. И я говорил себе – вот мы прошли мимо этого холма и пересекли речку вброд, а теперь и большая гора осталась уже позади. Как далеко, однако, отошли мы от города.
Степь, по которой мы шли, казалось, не имела конца. Здесь не было даже певчих птиц, только высоко впереди преследовала нас тень ширококрылого грифа. Куда я вел их?!
Иногда казалось мне, что, как это ни странно, мы приближаемся к цели. При этом мне даже трудно было представить, к какой! Но дорога, что расстилалась перед нами, становилась все утоптаннее. Все шире, все тверже была наша дорога: трава и кусты уже почти не мешались под ногами. Значит, неизвестная цель, к которой мы столь упорно стремились, недалека. Наверное, идущие за мной тоже поняли это. И, яростно стиснув рты, из последних сил сдерживая ликование, они рвались вперед. Кто утоптал дорогу для нас?
Я повернул голову. Странно, но пейзаж этот был мне знаком, как будто я уже видел его не раз… Ужасная догадка поразила меня. Неужели?! Неужели это мы утоптали дорогу и двигались по огромному кругу? Смотря назад, я узнал этот мертвый ландшафт. Гигантское кольцо, что утрамбовали мы своими ногами, белело под гулким солнцем.