--- Они все там смешные! --- Не зря про них французы, как про наших чукчей, анекдоты рассказывают! ---
Сеня Украинский знал толк.
--- У меня все зубы --- Там надо иметь все зубы! --- Там всех выстраивают с разинутым ебалом!---
Вот там, в этих бараках, где все общались на дикой смеси английского, немецкого и прочих, Александр впервые попросился спать с Сашей. Мало кто удивился. Ха-ха! Да все здесь провоняло кокаином! Всем было насрать! Немцы приносили с собой пирожное, посыпанное кокой, и презрительно угощали жаждущих. Коку дышали, нюхали, совали во все дыры, в уши, в анус, под мышки, разводили на спирту и закапывали в пупки! Один тип в глаза втирал. Он потом бродил, приговаривая: «Щщщ-ит, мерд, щ-щ-и-т, мерд...»
Вот там-то местный Блондин и пошел на Сашу с ножом.
Была ночь... Блондину было похую: ночь — день. Он был зомбирован.
Саша спал. Все спали. Среди вони, среди выстиранных сохнущих носков и среди невыстиранных, а просто сохнущих, среди выкриков во сне, призывов «мама, мама», среди дыма от гашиша Блондин поднялся, огромный, и пошел уверенно по направлению к ним. Александр смотрел, как тот подходит. Александр обалдел, когда увидел, что глаза Блондина закрыты! Полностью! Не прищурены, а закрыты, занавешены, заперты на все засовы луноблудия! Александр никогда такого не видел. Он даже приподнялся на локте.
А Блондин вдруг встал между коек, как будто потерял нить, как будто его антенны потеряли цель. Он водил головой по сторонам. Будто молча восхищаясь: «Ка-а-а-к вкус-у-усно человечиной пахнет!!!»
И в эту самую секунду Саша застонал во сне. Александру не надо было никакой клизмы! Слава богу, он опорожнил кишечник перед сном!
Блондин насторожился! Навострил уши! Но это одно, он еще и усмехнулся! Александр потом клялся, что видел ухмылку на морде Блондина!
--- У него такая была --- Такая рожа! --- Он бы тебя точно завалил! --- Про него ведь рассказывали --- Ему человека убить — как два пальца обоссать! ---
Неизвестно, как Блондин, а Александр бы в тот момент и ширинку не расстегнул! Так руки тряслись!
--- Он к тебе сгибается --- Сгибается --- Сгибается --- Голову набок, как пес --- Как, знаешь, эти псы умные --- Когда им интересно --- Башку всегда набок — и смотрят ---
В эту секунду Александр вскочил и бросился к Блондину.
--- Это не тот! --- Не тот, — зашептал он по-английски прямо в ухо Блондину.
--- Да ебал я такие приключения! --- Я и близко не подошел! --- Шепчу ему --- Думаю, ну где у него эти антенны! --- Чем он слышит?! --- Может, жопой! --- Откуда я знаю?! ---
Не суть. Блондин услышал. Он выпрямился медленно и, пока разворачивался, как танк, Александр, уже на крыльях перемахнув три койки, никого не задев, не издав ни шума, ни шороха, уже нос спрятал под одеяло.
--- Лежу, а сердце так и прыгает --- Думаю, вот одеяло подпрыгивает! --- А ЭТОТ повернулся и смотрит --- Сука! Ищет меня своими антеннами! --- Сколько он крутил свою настройку, сколько так стоял — не знаю! --- Только в какой-то момент вдруг быстро пошел, пошел, пошел и остановился у одной кровати — Ну, думаю, все! Пиздец котенку, срать не будет! --- ЭТОТ нагибается и спокойненько раз, раз, раз ножом! --- В одеяло --- Поковырял там, постоял минуту --- Прислушивался --- И тут у меня волосы зашевелились! --- Блондин наклоняется, почти лег на того, кого прирезал --- И, бля, я думал такое только в кино бывает! --- Слышу — а он чавкает! --- Да! --- Жрет! --- Я охуел! --- А ЭТОТ выпрямился — и кусок чего-то в руке --- Поднес его ко рту, прожевывает то, что уже откусил --- А по локтю течет --- Я чуть не заорал! --- Нет, нет, нет --- Как кино смотрю! --- Только ни разу в кино не обоссался! --- А здесь даже не заметил, как потекло! --- И никак не могу глаз отвести --- Хуй его знает, сколько ОН обедал --- Только вдруг прислушивается, осторожный --- Но ничего, постоял, наверное, минуту --- И спать пошел --- А через какое-то время я стон услышал --- Из той кровати --- Тот самый, которого он завалил, а потом жрать начал!!! --- То есть ЕГО жратва стонет!!!! --- И я глаза закрыл ---
-------------------------
-------------------------
А потом, в эпопею Булонского леса, они влезали в один спальный мешок. Оба худые как спички.
--- Ну и ребра у тебя, Саш, — ворчал Александр. — Мне дырку в боку за ночь просверлил! ---
--- Ну и спи один, — спокойно отвечал Саша. Вдвоем они умещались в душевой кабинке на Saint-Lazare. Стоило только открыть кран, в картонную дверь уже стучали. На это не стоило обращать внимание. Они просто переглядывались и продолжали намыливаться. Передавая друг другу бутылку с жидким, воняющим грушей мылом.
...Только мыться. Спокойно везде намыливаться. Пока один мылится, другой стоит под струями. Закрыв глаза.
Хоть конец света. Хоть войну объявят. Пусть раздают документы. Пусть ломают двери. Только мыться и ничего не слышать. Ничего-ничего-ничего. Лейся, вода, лейся! Лейся, горячая вода. Бей мне в лицо! Мой глаза! Уши, ноздри, шею. Мой меня везде! Член обязательно, эту бесполезную штуку!
Думать только о себе. Нас никогда не учили думать только о себе. Научись думать только о себе. Бояться только за себя. За собственную шкуру. Насрать на все остальное. Посмотрим, как вы запоете, когда вам жизнь яйца прищемит. Посмотрим, как вы будете стоять под душем, закрыв глаза...
Ха-ха! Кое-кто с крепкими нервами умудрялся даже бриться под грохот кулаков! --- Эй, фак ю-ю-ю вери мач! Выходите! --- Не один на свете!
--- Саша смеялся. А может, он глухой?!
Стань глухим. Стань слепым. Слушай только меня. Свое тело. Слушай его. Слушай и делай, как оно говорит. Делай то, что оно просит. Выжить, выжить, выжить...
Как я устало... Как я устало! Не могу! Не могу больше! Я мерзну! Этот холод! Этот дождь смерти! Всегда эта влага! Я весь покрыт потом! Испарина! Тяжесть! Смерть?! Я умираю? Да! О-о-ох, как хорошо...
Сначала, первые два раза, они стеснялись своих прикосновений. А потом их руки намыливали их спины. Их ноги крепко стояли на скользком пологом кафеле.
--- Эй, пидоры! --- Сколько можно! --- Вы что там, чешете друг друга?! ---
Им орали на всех языках. Черные были смелее. Они и лупили в дверь. Никто никогда не открыл пинком дверь. Никто и никогда. Это было как игра. Как игра в аду.
-------------------------
-------------------------
Александр, потрогав в паху, позвал: «Са-а- аш... А Саш...»
Саша не отозвался, и Александр продолжал лениво трепать, щекотать, мять в паху. Он думал, тепло ли сегодня в городе или придется надевать ненавистную невезучую куртку, в которой ему удавалось за день настрелять не больше десяти франков. Всегда ровно десять. Ни сантима больше, ни сантима меньше.
«Сука! Она проклята, эта куртка! — разговаривал сам с собой Александр. — Она создана, чтоб я был бедным! Кто-то хочет,
чтоб я был бедный! Это Венсан! Его куртка! Он-то, конечно, не хуево получает! RMI и еще за квартиру кучу пособий! Бабой надо было родиться. Жизнь девушки стоит дороже...»
Иногда в такие вот утра ему казалось, что он знает всех женщин Парижа. Он помнил всех, всех, к кому подходил за день. Всех женщин, кто встречался с ним глазами, когда он подходил и просил несколько монет. Он помнил тысячи взглядов. Тысячи ног, тысячи, миллионы рук, сумочки, шарфики, пальто, курточки... Эти тысячи женщин вошли в него, как дождь, как влага, как запах. Женщин и все, что у них было, он, Александр, вспоминал как детство. Как борщ, как ленинградский «Беломор», как пельмени, как кусок жирного воскресного солнца, лежащего на полу детства...
Женщины были как счастье.
Он забыл и вкус борща, и вкус солнца, и пельмени. Смотреть на женщин стало привычкой.
Тайком от Саши он вступал в долю с кем- нибудь и покупал в Бобуре травку и сэндвичи. Мотался по городу. Накурившись на лысом газоне площади Республики, он становился царем всех женщин, которых когда-либо видел. Они приходили к нему сюда и садились вокруг. Они его окружали, как воздух. Он будто сидел в середине костра.
А потом он бешено мастурбировал в клозете и долго смотрел, как сперма вьется, пляшет в унитазе. В такие моменты ему становилось легко и грустно. Как когда-то в детстве, когда его привезли в больницу с воспалением легких. И он сидел, опустив руки, как смертельно уставший взрослый. Как готовый умереть взрослый...
-------------------------
-------------------------
Он снова позвал Сашу. И только в этот момент он почувствовал, что дрожит от холода.
Он перевернулся на живот и увидел, что печка отключена. Саша лежал, скорчившись под телогрейкой. Обычно он просыпался первым.
Александр встал на колени и позвал: «Саш... А Саш...» Подождал и снова позвал: «Сань... Вставай...»
Потом он встал и, подойдя, наклонился над Сашей. И отогнул полу телогрейки.
Саша лежал с закрытыми глазами. Александр выругался тихо, так, чтоб не разбудить Сашу, и вернулся к своему матрасу. Почесываясь, он потоптался, перед тем как лечь, как кот, но ложиться не стал. Вернулся к Саше, включил печку и только теперь заметил исписанный листок. Они никогда не переписывались, как большинство людей, живущих вместе.
Александр всегда все клал на пол. Он и ел с пола, лежа на матрасе. Листок бумаги на «верхнем уровне», на Сашином столе, его напугал. Это было плохое предзнаменование. Александр решил его не читать.
Саша его ругал, что он жрет с пола, как собака, как зверь: «Да сядь ты за стол, как человек поешь». А тот все продолжал: «А так вкуснее... И нахуй вставать...»
Александр ходил кругами вокруг Саши, вокруг записки так, чтобы не различать того, что там написано. Но в какой-то момент он встал, замер, как оглушенный. Схватил записку, поднес к глазам и тут же ее отбросил. Попятился, попятился и, споткнувшись о матрас, рухнул.
-------------------------
-------------------------
Прошло уже часа три, но Александр сидел не шевелясь. Он забился в угол и оттуда смотрел на холм, укрытый телогрейкой. Он никак не мог поверить, что этот холм — мертвый Саша. А вдруг это шутка... Вдруг сейчас Саша встанет и будет ворчать, что завтрак не готов, грязь, бардак...