Посылаю немецкие фотографии города Орла, это историческая ценность; чего только здесь нет из России. Карточки сохраните как документ: смотрите, как женщин сфотографировали. Вот сволочи!
Снег еще не падал на здешнюю землю. Несколько дней стоял мороз, а сегодня опять дождь. Лежу в блиндаже, целый день топится печь, жара – дышать трудно, здесь ведь все по-особенному: то целые месяцы мерзнем, то, если есть возможность, жаримся. Ночью, к утру, температура ниже нуля опускается, а как затопят печь, то опять хоть дверь открывай. Писать абсолютно не о чем, а в газетах пишут, что доколачиваем немцев.
Вообще живем, как в 1942 году: читаю книжки, смотрю кино, пишу письма. Несколько раз смотрел фильм «Серенада Солнечной долины». И мне захотелось встать на лыжи, как никогда, и повеселиться. Правда, от всех вас я получаю письма, в которых нет ни искорки таких желаний; выходит, попади я сейчас к вам, так и компаньона не подберу для такого мероприятия.
Орлова пишет, что они с Легочкой живут в Болгарии, оба в тылу, живут неплохо.
Вернулся из Горького в часть! По пути сюда я посмотрел и Резекне, и Ригу; в Резекне сходил в баню, а в Риге – в кино. Здесь у нас идет война, снова «доколачиваем» немцев и «доколачиваемся» сами.
Живем в хорошем фрицевском блиндаже; вчера выпал снег, а сегодня опять сыро. Я второй день только и рассказываю о своей поездке домой, и люди меня слушают и понимают полностью. Фронтовики, Таська, тоскуют по дому, по теплу, по уюту, по семье, по всему тому, что вам надоело. Вам неинтересно слушать про войну, да еще со всякими прикрасами, а здесь каждому приятно узнать, как живут и выглядят люди в городах, что на улицах и, конечно, как меня встретили дома и как я к знакомым ходил. И каждый после думает, как бы съездил он, – ведь у каждого есть кто-то дома, а у большинства родни даже больше, чем у меня, Рябова, которому вроде можно было и не ездить домой (это не мысли людей, а мои собственные). Здешние зависти не имеют, ты их, Тася, не видела, а всяким Орловым не верь, она с этим кругом людей не общалась (точнее, бок о бок не жила).
Время у нас очень неспокойное – сильно расшевелили мы осиное гнездо немцев. Теперь сами боимся: каждую ночь на стол гранаты заряженные выкладываем. После поездки домой очень не хочется воевать, но со временем привыкну.
Тася спрашивает «доволен ли я поездкой?» – очень доволен и встречу нового 1945 года буду помнить долго.
Еще раз о поездке в Горький! Это можно сравнить с опьянением: пьяный делает все не так – иногда плохо, иногда безобидно. Смотри: на завод попрощаться не сходил, ковер не вытряс, маме ключ не сделал, а обещал. Даже книги не посмотрел, а ведь когда ехал, планировал. Я здесь об этом рассказал, и меня поняли. За 21 день самый мой нетактичный поступок – после Нового года девчонок домой не проводил. А во всем виноват Леля: его разбудить не могли, и до сих пор он не знает, как все нехорошо получилось.
Ну ладно, гляди на юг, Таська: как там пошло! О нас опять старый анекдот рассказывают, как мальчишка письмо пишет: «Папа, напиши, где воюешь, если на 1-м Украинском, то сколько ты немцев убил, а если на 2-м Прибалтийском, то кто будет наша новая мама?»
Наконец-то в Курляндии наступила зима, правда, мягкая, но выпал снег, и ходим мы в валенках. Здесь стало тихо, как в тылу. Живем в глухом сосновом лесу, кругом бегают зайцы, лисы. Я пишу, конечно, не под впечатлением этих пейзажей, а под впечатлением газет. Вроде, Таська, виден конец. Сажать картошку я не успею, а собирать есть шансы.
Вот только в глупом положении мы очутились – писать-то неинтересно, а читать-то еще неинтереснее. Кончится война, и что мы расскажем? – разве анекдот, который про нас сочинили. Срам! Да, конец нас застанет на неинтересных рубежах, но мы смирились с этим, посрамите нас немного.
Привет всем, можете говорить, что ваш Рябов не дошел до тех рубежей, о которых мечтал, – Пруссии.
В конце января была настоящая зима, все завалило снегом, холодно было, как в Горьком, а мы мотаемся ночами вдоль фронта. Сколько сменили мест, где только не спали. А сейчас второй день идет дождь, земля оголилась, похоже, что здесь наступает весна. При такой погоде одни неприятности: блиндажи текут, кругом грязь.
Получил открытку от Ниночки Орловой с красивым видом какого-то особняка, точнее, виллы, в которой она якобы живет. Все в цветах и увито виноградом. У нас здесь есть не хуже места, только нам в них жить не положено.
Ура! Прощай, Прибалтика с недобитыми фрицами! Мы «доколотились» полностью, солдат не осталось. Едут только штабы полков.
Маленький городок Лида, стоим целый день, светит яркое солнышко, чувствуется весна. Ходили по городу: везде прошла война. Разбитый вокзал, сгоревшие дома, на путях искореженные паровозы, а на полях, по дорогам стоят мертвые сгоревшие танки; и сколько же их стоит на земле Латвии, Литвы и бывшей Польши.
Я не писал о Литве. Посмотрели Вильнюс (это за войну четвертая столица), город как город, а вот сама Литва – как российская деревня, только с хуторами – хаты в три окошка, крыши из соломы. В Западной Белоруссии пошли большие деревни, и полилась родная самогонка.
Барановичи! Все разбито, стоит остов когда-то красивого вокзала. Город разрушен. Четвертый год одно и то же на протяжении десятков тысяч километров. Перед глазами прошли Вильнюс, где в прошлом году был окружен немецкий гарнизон, Лида – где 25 июня 1941 года погибли наши земляки – пропала горьковская дивизия, Молодечно – в прошлом году в боях за Белоруссию сюда прорвались наши танки в глубокий тыл к немцам.
Город Лунинец, и Белоруссия позади. Проехали знаменитые Пинские болота, они напомнили мне Приаральские Кара-Кумы: ни жилья, ни животных, только птицы летают. Поезд идет сотни километров, а кругом все зеленый ковер, что сливается с горизонтом, лишь где-то виднеются карликовые березки. А сколько красивых мостов лежит в воде бесчисленных здешних речек.
Проехали Сарны, и началась Украина с ее белыми мазанками и пирамидальными тополями. Родные уютные леса, кажется, остались позади, и начались бесконечные поля. Снега уже нет, мы едем к солнцу. В Литве шли дожди, в Белоруссии шел снег, а сейчас и его нет.
Вот это путешествие!
VI. Осталось остаться жить
Я уже далеко-далеко! Отсюда в отпуск не доедешь. Скоро Львов! Смотрю на настоящую Украину: большие села, белые домики, бесконечные поля.
Был в Ровно, это большой город с широкими улицами, но, как и везде, все разбито.
А все-таки Латвия пока ни с чем не сравнима: ни строениями в хуторах, ни городской архитектурой, ни укладом жизни. Она похожа на ту страну, в которой мы пока еще не жили.
Все медленнее и медленнее движемся на Запад!
Львов: разбитый вокзал, большой, довольно своеобразный и в свое время, вероятно, красивый.
Скоро Перемышль, это уже не Россия, это в прошлом Галиция. Видишь, Таська, подъезжаю к местам того, довоенного, сна, значит, скоро конец.
А далеко я уехал – степи Украины закончились, началась каменистая почва. Близко Карпаты – мечта Миколки 41-го года.
Много я уже посмотрел, осталось только остаться жить.
Перемышль! Осмотрели последний наш город, недалеко река Сан, граница, и пойдет Польша. Не доезжая до города, стояли на перегоне и ходили смотреть старые форты Перемышля, построенные еще в ту войну. Все в цементе, а поверх – бурьян, который растет уже 30 лет, в трещинах стен – деревья. Будем вспоминать когда-нибудь, читая старые книги, что видели знаменитые форты Перемышля.
Тасенька, путь закончен! Что только не промелькнуло перед глазами. Идя по улицам Кракова (старинная столица Польши), я вспоминал вас, в тех заплатанных валенках и потрепанных шубах.
Здесь идут красивые полячки в красивых шляпках, в туфельках, идут, смеются, щебечут по-своему, они не знают, как вам достается война. И тут же мимо прошла замызганная полуторка ГАЗ, она сделана вами, она прошла, возможно, от Москвы до Балтийского моря, а сейчас месит грязь где-то на юге Германии. Ваши танки прошли по всем дорогам Европы, так неужели ты не веришь, что они не завоюют того, что нам захочется?
Представьте: город, черная ночь и никакой власти.
Живем так, что даже окна не маскируем: город-то их, но, правда, логики в этом мало. Сейчас сижу в мягком кресле и слушаю музыку, на столе работает прекрасный приемник, кругом горят люстры, настольные лампы, в комнатах шикарная мягкая мебель. В городе, а называется он Прешов, работает электростанция, и трудятся на ней немцы. Уходя, враг ничего не взрывал, все осталось в порядке.
Мне не хочется повторяться: я уже Леночке описывал себя в качестве оккупанта. Днем идешь по улице, и тебя каждый приветствует, каждый кланяется – и это те люди, которые хотели завоевать мир. Жаль, что не могу хорошо говорить по-немецки, но, может, это и к лучшему, потому что, говори я по-ихнему, они меня, возможно, полюбили бы, а так они ко мне относятся иначе.
Интересно, что после жизни под землей в течение трех с половиной лет, из болот и лесов, мы стали полновластными хозяевами роскоши.
Но именно сейчас, под эти красивые звуки танго, что льются из приемника, еще сильнее захотелось домой. В болотах это чувство глушилось оторванностью от всего земного, а сейчас передо мной на стене висит портрет красивой девушки, правда, чужой, но все-таки девушки, и все-таки красивой. Как хочется домой! Я видел все, и больше мне ничего не нужно. Летом будем заканчивать: нас готовят к встрече с союзниками, мечтаем встретиться на Эльбе. Дивизия сформирована, как когда-то давно в Алма-Ате в 41-м году.