Хотя, если разобраться по-честному, то, что между ними вчера произошло, было справедливо: несколько недель назад Лиходей его по голове кастетом уделал, Илья его, в свою очередь, ребром ладони в основание шеи. Парни поквитались, счет ничейный 1:1, чего ж теперь друг на друга зуб держать.
– Мое почтение, господа хорошие! – еще от калитки жизнерадостно заорал Веретено, небрежным жестом смахнул с затылка кепку, ловко поймал ее за козырек и проделал нечто похожее на реверанс. – Прошу любить и жаловать!
По его оживленному виду даже несведущему человеку легко было догадаться, что бандит находился под воздействием алкоголя. Когда же он приблизился, то всякие сомнения, если они еще у кого-то имелись, отпали окончательно, потому что от него остро разило самогонкой.
Увидев в руках Ильи самолет, Веретено привычно осклабился.
– Мальца все потешаешь?
– Сам ты малец, – насупился Шкет, исподлобья глядя на чересчур веселого Веретено. – Напился… и помалкивай в тряпочку.
– Вот ты как заговорил, си-сенок, – вытаращил мутные глаза бандит, несказанно пораженный тем, что мальчишка, который еще вчера ему беспрекословно подчинялся, вдруг осмелился перечить. – Да я тебя… я тебя…
– Угомонись, – попробовал остудить его пыл Илья, и поднялся, оставив самолет на чурбаке. – Зачем пришел?
Веретено беспомощно огляделся по сторонам, и вдруг ему на глаза попался самолет. Он быстро шагнул к нему, протянул руку с растопыренными пальцами, желая проучить мальчишку по-своему, по-бандитски.
Мгновенно сообразив, что он сейчас безжалостно сломает его самолет, с таким трудом изготовленный умелыми руками Ильи, Шкет поспешно схватил лежавшие на траве ножницы и угрожающе выставил их перед собой острием вперед.
– Не тронь, – процедил он сквозь стиснутые зубы, с ненавистью глядя на своего недавнего дружка, целясь ему в живот между распахнутыми полами пиджака.
– Шкет, да ты вконец оборзел, – опешил на миг Веретено от такого неуважительного к нему обращения; а уже через секунду он злобно вращал глазами, неумолимо надвигаясь на мальчишку, держа правую руку на замахе, намереваясь дать пацану пощечину. – Рамсы попутал?
Илья ловко перехватил его руку, крепко сжал в запястье, слегка надавил на сгибе, тем самым показывая, что сломать ее для него трудности не составит. В упор глядя в глаза бандита, потерявшего от самогона разум, он сурово спросил:
– Веретено, ты по делу пришел… или с мальчишкой отношения выяснять?
Веретено хотел показать, что сломить его не так-то просто, трепыхнулся было, но ощутив отчетливую боль в запястье, которая еще немного и основательно взорвет мозг, натянуто улыбнулся, делая вид, что пошутил.
– А вы и пове-е-рили, – нараспев, по-блатному произнес он. – Я над вами угораю. Ладно, вопросов больше не имею.
Веретено неожиданно лихо сорвал с головы вкось надвинутую впопыхах кепку, скомкал ее в пальцах и с размаху ударил ею оземь.
– Извиняй, дружище Шкет, переборщил. Каюсь. Без обид. Лады?
– Лады, – неохотно буркнул мальчишка, еще не до конца веря в его доброту. – Только учти, что в другой раз не прощу, – пригрозил он, отбросил ножницы и трепетно прижал самолет к груди. – Тогда уж точно нашей дружбе конец. И на дело я с тобой больше никогда не пойду.
– Заметано! – воскликнул обрадованный Веретено. – Это по-свойски!
Бандит торопливо вынул из внутреннего кармана пиджака запечатанную газетной пробкой зеленого цвета пол-литру с плескавшейся на донышке мутной жидкостью, радушно протянул Илье.
– Выпьем за урегулирование военного инцидента между Лотарингией и Эльзасом. Так сказать, за международное сотрудничество.
– Я пас, – отказался Илья. – И тебе не советую.
– Насильно мил не будешь, – соглашаясь, кивнул Веретено и переместил руку с бутылкой в сторону мальчишки. – Глотни, Шкет, нервы хорошо успокаивает.
– У меня нервы в порядке, – буркнул Шкет. – Сам лечись.
– Понял, – хохотнул Веретено. – А я поправлюсь… без обид.
Он круговыми движениями раскрутил мутную, вонючую жидкость в бутылке, сунул горлышко в рот и торопливо допил остатки самогона.
– Ништяк, – с благоговением протянул он, занюхал рукавом пиджака и со стуком поставил пустую посудину на березовый чурбак. – Теперь к делу. Значитца так… – Веретено взглянул повеселевшими глазами на Илью, не сводившего с него насмешливого взгляда, – тебя старшой желает видеть… Разговор у него к тебе серьезный имеется. Собирайся.
– Что за старшой? – спросил без особого интереса Илья, старательно скрывая истинное отношение к этому персонажу, в душе крепко надеясь, что неожиданное приглашение и станет тем главным событием, когда его примут на общих основаниях в банду, а не будут использовать втемную, как обычную шестерку. – Не Лиходей ли? – хмыкнул он, чтобы позлить пьяного Веретено, вызвать его на откровенность. И не ошибся.
– Лиходей шелупонь, – сходу завелся Веретено. – Хоть он мне и кореш, но гнида, я тебе скажу, еще та… Бывает, сам готов его придушить, как паршивого кобеля. А наш старшой Иван Горыныч, – он возвысил голос, – это че-ло-век, у него лишнего слова не скажешь. Его все пацаны уважают. Железный человек.
– Про Змея Горыныча наслышан… от своей родной бабки Ефросиньи, – сказал Илья, притворяясь недалекого ума отсталым деревенским жителем. – А вот чтобы у человека такое отчество было, впервые слышу… Если это, конечно, никакая не кликуха.
– Ну почему же? – неожиданно обиделся Веретено за старшего, раскатав слюнявые губищи. – У него батюшку звали Горыня, – с почтением произнес он, даже поцокал от удовольствия языком. – Нормальное русское имя. Как… как Добрыня. – И не утерпел, чтобы не оскорбить собеседника, ухмыляясь во все свое разрумянившееся от выпитого лицо, с чувством превосходства сказал: – Да ты, Илюха, оказывается, отсталый человек.
Илья, торжествуя в душе, что ему хоть что-то удалось выведать о таинственном главаре банды отпетых урок по прозвищу Ливер, – впрочем, речь на самом деле могла идти вовсе и не о нем, – молча развел руками, мол, таким уж уродился, и ничего теперь не поделаешь.
Стоя поочередно то на одной ноге, то на другой, как цапля на болоте, Илья ловко намотал горячие от солнца портянки на босые ноги, топнул каблуками кирзовых сапог и сказал:
– Я готов.
В тот момент Шкет тоже без дела не стоял: проворно сунул босые в цыпках ноги в разношенные старенькие ботинки, накинул просторный пиджак на худое тело и лихо нахлобучил кепку по самые уши, топорщившиеся у него по бокам, словно небольшие листья лопухов.
– А ты куда? – вскинул удивленно брови Веретено.
– С вами.
– По поводу тебя, Шкет, распоряжения не было. Так что не обессудь.
Илья примирительно похлопал мальчишку по плечу, чтобы он был более осмотрителен и не вздумал по-новому учинить скандал, и они с Веретеном направились к калитке. Провожая суровым недовольным взглядом покачивающуюся спину Веретена, шагавшего с вызывающей расхлябанностью, с вывертом выбрасывая ноги в желтых штиблетах, Шкет сузил глаза до маленьких щелочек, собрал тугие, по-юношески алые губы в жесткую куриную гузку.
– Только попробуйте моего друга Илью хоть пальцем тронуть, – зло пробормотал мальчишка, решительно грозя им вслед испачканным кулаком, – не знаю, что я с вами тогда сделаю. Век воли не видать. – Ногтем большого пальца с черной от грязи окаемкой он чиркнул по верхним передним зубам. – Зуб даю!..
Поселок, выглядевший в глазах Ильи как беспорядочное скопление старых домов, полуразваленных хат, хибар и дощатых бараков, где в поисках выхода при отсутствии улиц можно напрасно плутать не один день, на самом деле оказался не таким уж сложным и запутанным, если знать тайные тропы. Веретено был местным жителем, и долго кружить им не пришлось: где дворами, где узкими кривыми улочками и переулками, где через тесный лаз в заборе, а где и через верх частокола они вскоре вышли на окраину городских улиц.
– Со мной, Илюха, никогда не пропадешь, – заносчиво сказал Веретено, как будто вывел живым Журавлева из какого-нибудь опасного лабиринта вроде того, который находился на греческом острове Крит, где жило чудовище с телом человека и головой быка по прозвищу Минотавр. – Так что мой тебе совет: держись меня, и тогда все будет у тебя в ажуре.
– Я подумаю над твоим советом, – вполне серьезно ответил Илья, справедливо рассудив, что такая дружба ему совсем не помешает, как человеку, внедряющемуся в преступное сообщество.
– А тут и думать нечего, – ухмыльнулся Веретено, возомнив о себе неизвестно что. – Не прогадай.
Он на ходу вынул их кармана пиджака пачку «Беломора». Красуясь перед Ильей, умелым приемчиком, должно быть, чтобы поразить его своей ловкостью, выбил выпуклым ногтем большого пальца одну папиросу; на лету поймал мундштук зубами, закурил. Пока он рисовался, из-за двухэтажного с отвалившейся штукатуркой дома, когда-то давно выкрашенного ядовито-желтой краской, которая и сейчас не потускнела, выехал трамвай восьмого маршрута, погромыхивая колесными парами на стыках рельсов.
– Черт! – выругался Веретено, торопливо сделал несколько затяжек, и щелчком выкинул недокуренную папиросу. – Айда!
Они прибавили шаг, а потом и вовсе перешли на бег, как будто соревновались между собой на скорость. Трамвай, не останавливаясь, проехал мимо, словно в насмешку, пронзительно прозвенев дребезжащим звонком, и им пришлось запрыгивать в него на ходу.
– Жить надоело? – через весь салон язвительно поинтересовалась знакомая Леонтия Семенова кондукторша, которая работала и в этот день. Широко расставив ноги в ботах, чтобы не упасть от неровного движения трамвая, она решительно направилась в их сторону. – Раз уж целы остались, – громко оповестила женщина, – попрошу оплатить проезд!
– Ты че, дура, – привычно осклабился Веретено, донельзя злой оттого, что пришлось выкинуть почти целую папиросу, – рамсы попутала?
– Я нахожусь при исполнении и попрошу меня не оскорблять, – грозно проговорила кондукторша, и с настойчивой маниакальностью протянула раскрытую ладонь. – Озолоти тете ручку… раз ты такой умный.