ринялся уминать еду, с довольным видом поглядывая на Илью.
– Братуха, – невнятно пробормотал Шкет, все же не выдержав неизвестности, видя сборы Ильи, – а куда это ты собираешься?
– Квартиру хочу себе новую подыскать, – ответил Илья, надевая гимнастерку.
– А чем эта тебе не по душе?
– Храплю громко, – отшутился Илья. – Пойдешь со мной?
– Не вопрос. А на квартиру меня потом пустишь? – заинтересовался Шкет. – Ну, если найдешь?
– Там видно будет, – засмеялся Илья, а про себя подумал, что оно, может, и к лучшему: не так будет бросаться людям в глаза его одинокая жизнь. – Надо еще найти. Ну, так что?
Шкет усиленно зашуровал темной алюминиевой ложкой в миске и стал торопливо жевать, катая по-над скулами мелкие желваки, широко улыбаясь плутоватой физиономией, то и дело бросая полные благодарности взгляды на старшего товарища. Потом он с пустой миской скрылся в доме и уже через минуту вышел, нарядно одетый в бледно-зеленого цвета рубашку и широченные серые брюки, должно быть, перешитые Норой из мужских штанов, а на ногах, густо усеянных цыпками, без носков, были надеты более-менее исправные ботинки. Да и причесан он был тщательно: прилизанный вихор лежал, словно намоченный водой, даже его кепка с порванным козырьком отсутствовала.
На удивленный вопросительный взгляд Ильи Шкет с достоинством ответил:
– Мы же в город идем отдыхать, а значит, надо соответствовать. Мы же с тобой приличные люди, а не какая-то там… шантрапа.
Очевидно, так его научила говорить Нора, чтобы выглядеть в глазах Ильи благородной девушкой, а там кто знает…
Илья по-отечески приобнял юного приятеля за плечи; они вышли со двора и, не торопясь, направились по узкой улочке в сторону видневшихся вдалеке городских построек, кое-где уже восстановленных после войны руками советских людей. Занятые дружеской беседой, они не обратили внимания, что в это время с другого конца улицы к дому Норы праздной походкой, беспечно играя в правой руке янтарными четками, сворованными у какого-нибудь лопоухого церковного служителя, подходил Лиходей, чтобы передать любовнице Ливера его слова о своей встрече с ней.
Увидев вышедших со двора Илью и Шкета, Лиходей мгновенно спрятался в куст пыльной акации, замерев в самой живописной позе с приподнятой ногой. Украдкой выглядывая в просвет между бледно-зелеными листьями, он дождался, когда они отойдут подальше, затем вышел и осторожно пошел следом, стараясь держаться от них на почтительном расстоянии, чтобы случайно его не заметили.
– Пешком пойдем? – увидев подходивший трамвай, деловито спросил Шкет, задирая голову и заглядывая в глаза старшему товарищу. – Или на трамвае?
Илья взглянул на свои трофейные часы с ночной подсветкой: надо было успеть добраться до Управления НКВД по Ярославской области пораньше, чтобы застать Семенова в момент его прибытия туда.
– Прокатимся, – в тон ему отозвался Илья, ничем не выдавая своего нетерпеливого желания увидеть Леонтия. – Когда еще можно побездельничать…
Они на ходу вскочили в полупустой трамвай, сели у окна, с любопытством взирая сквозь пыльное стекло на отстраивающийся город.
Лиходей с тревогой наблюдал за их действиями и едва не взвыл от досады, когда его подопечные решили ехать на трамвае. Он заметался, не зная, как поступить, потом сообразил, что можно доехать на сцепке, быстро догнал последний вагон и, пристроившись снаружи на корточках, вцепился пальцами в выступы, рискуя свалиться на шпалы или на рельсы и насмерть убиться. А еще он переживал, что его обнаружит какой-нибудь бдительный милиционер и поднимет такой хай, что Илюха сразу поймет, для чего он здесь появился. Моля воровского бога о том, чтобы доехать без приключений, Лиходей прижался щекой к пыльному металлу и замер в неестественной позе.
– Твою мать, – выругался он зло и неловко сплюнул, но оттого, что рот был перекошен, клейкая слюна далеко не улетела, как рассчитывал, а повисла на его тонких губах. – Прямо гуттаперчевый мальчик.
Вытереть не было возможности, и Лиходей весь долгий путь так и ехал с обслюнявленными губами, мысленно костеря Илью самыми последними словами.
Трамвай обогнал трехколесный мотоцикл «Урал», на раме которого был прикреплен металлический короб для перевозки мороженого. Верх короба был выкрашен белой краской, а низ – голубой и по всему фасаду крупными черными буквами было аккуратно написано «Мороженое», а чуть ниже, витиеватой вязью: «Ярмолпрод».
Развозчик с важным видом сидел за ветровым стеклом. На нем был мотоциклетный шлем и квадратные очки, похожие на те, которые раньше носили пилоты. Очки на широкой резинке закрывали добрую часть лица, и сходу определить его возраст Илья, как ни силился, но так и не смог. Собственно, он и не старался, просто видел, что человеку доставляло необыкновенное удовольствие приносить людям радость в виде доставки морозной сладости, и он очень гордился столь нужной профессией.
– Павел, – впервые по имени обратился Журавлев к мальчишке. – Мороженое хочешь?
Услышать свое имя, которым давным-давно называла его мать, для Шкета было настолько непривычно, что он в первое мгновение даже растерялся, вскинул голову и поглядел на Илью влажными васильковыми глазами, потом, выдавливая из себя, промямлил, сглотнув слюну:
– Дорого. Оно знаешь сколько стоит?
– Не дороже денег, – твердо ответил Илья, и потрепал его по макушке. – Пошли.
Трамвай как раз остановился на остановке, расположенной в полсотне шагов от Управления, и они спешно покинули вагон.
Воспользовавшись тем, что внимание Ильи и Шкета было сосредоточено на мотоциклисте, Лиходей тотчас соскочил со сцепки и спрятался за ближайшей липой, раскинувшей свою разросшуюся крону над тротуаром. Боком, плотно прижавшись к шершавому стволу, украдкой выглядывая, бандит стал пристально наблюдать за дальнейшими действиями своих поднадзорных.
Мотоциклист завернул к четырехэтажному зданию, где и заглушил мотор; Илья со Шкетом быстро направились к нему через дорогу. В это время из-под арки, ведущей вглубь дворов, торопливо вышла уличная торговка мороженым, одетая в белый халат и с повязанной на голове белой косынкой. Через плечо у нее был перекинут кожаный ремень от алюминиевого ящика. Она поставила ящик на крыло мотоцикла, открыла крышку, и оттуда густо повалил холодный пар от хранившегося внутри сухого льда. Было слышно, как они разговаривали, весело перекидываясь незначительными словами, сноровисто перекладывая из короба в ящик неровные прямоугольники пломбира, завернутого в плотную серую бумагу.
– Неужели все продала? – интересовался мотоциклист.
– А то!
– И хорошо берут?
– Берут, грех жаловаться. Жара-то вон какая стоит. Не хочешь, а возьмешь.
– Ну да, ну да, – соглашался мотоциклист, с интересом поглядывая на молодую разносчицу, открыто любуясь ее сияющим, распаренным от духоты и сноровистых движений полным лицом с пухлыми румяными щечками.
– И красивая же ты, Зинка, – со вздохом признался мотоциклист, когда ее ящик доверху наполнился сладкими прохладными брикетами. Он тоже был молодой, что стало видно, когда он снял пыльный шлем и мотоциклетные очки: с приятными чертами мужественного лица парень к тому же еще был довольно остроумным и обладал добродушным характером. – Прямо вся цветешь и пахнешь. Вот так взял бы и съел тебя, как горячий пирожок.
– Не для тебя, Васятка, цвету, не под тобой и завяну, – со смехом ответила девушка и, быстро показав ему кончик языка, круто развернулась, собираясь то ли вновь возвращаться во дворы, то ли идти по улице, но в эту минуту ее окликнул Илья.
– Писаная красавица, мороженого не продашь? Совсем с моим юным другом спарились.
Девушка искоса взглянула на Васятку, по лицу которого пробежала тень неудовольствия оттого, что этот чужак назвал ее писаной красавицей, и звонко рассмеялась.
– Продам, отчего ж не продать геройскому парню… тем более фронтовику.
– Язва ты, Зинка, – непонятно к чему придравшись, довольно тихо пробормотал Васятка, чтобы услышала она одна.
– И тебе не хворать! – мигом отозвалась девушка, провожая насмешливым взглядом отъезжавший мотоцикл с его рассерженным седоком, который так газанул с места, что едва не опрокинулся. – Ревнует, дурачок, – простодушно пояснила она Илье, подавая три пломбира ему в руки. – Даже не догадывается, что я его люблю. А мне нравится его изводить.
– Хороший парень, – сказал, улыбаясь, Журавлев. – Выйдешь за него замуж, точно не прогадаешь.
– Я подумаю, – мечтательно ответила девушка, глядя потемневшими глазами перед собой, машинально отсчитывая сдачу мелочью, затем тряхнула головой и медленной походкой двинулась вдоль неширокой улицы, покачивая под тесным халатом обширными выпирающими ягодицами. Отойдя шагов на пять, она привычно закричала зычным голосом: – Кому мороженое? Холодное, сладкое, по вашим деньгам. Не забудьте купить мороженое! Не желаете кушать сами, порадуйте своих близких!
«Хорошая жена будет», – отметил про себя Илья, и сам смутился от своих мыслей, как будто он уже подыскивал себе достойную жену, сравнивая незнакомую девушку с Норой. Отведя тоскующий взгляд от ее аппетитной задницы, Илья огляделся. Заметив единственную скамейку почти напротив Управления, он обрадованно оживился, потому что с нее можно было следить за центральным входом, не привлекая к себе особого внимания.
– Павел, – предложил он мальчишке с самым равнодушным видом, – давай, присядем и не спеша поедим мороженое.
– Угу, – соглашаясь промычал Шкет.
Держа липкими пальцами подтаивающий на жаре брикет пломбира, он уже вовсю уплетал свою долю мороженого, перепачкав им не только рот, но и щеки.
Присев на скамейке, Илья начал откусывать от мороженого крошечные кусочки, которые долго катал во рту, дожидаясь, когда они сами растают, исподтишка наблюдая за входом. Тянуть время с каждой минутой становилось все сложнее, и он отправил Шкета за новой порцией пломбира.
– А давай, друг Павел, еще возьмем такого вкусного мороженого, – сделал он очередное щедрое предложение. – Уж наесться, так уж вдоволь, чтоб один раз и на всю оставшуюся жизнь. Ты как, не против?