густой кроне его уже не было видно с земли. Наконец удобное место было найдено, ветви соседних деревьев тесно переплетались, образуя большую упругую площадку со слоем хвои. Шубин вытянулся на этой природной колыбели, привязал себя накрепко ремнем к самой большой ветке на случай, если его одолеет крепкий сон. Через несколько минут стало понятно, что его подготовка прошла не зря. Вдалеке раздались возгласы, заблестели на солнце каски и оружие – к лесу от станции вдоль путей двигался отряд в пару десятков вооруженных автоматчиков.
Глава 10
Глеб почти распластался на площадке из ветвей, хотя был уверен – его никто не заметит, потому что густые ветки скрывают целиком длинную фигуру в форме.
Еще полчаса он прислушивался к нарастающему шуму. Солдаты согласно приказу офицера выстроились в цепь и двинулись в глубину леса. Шли медленно, поводя дулами на каждый звук. Стоило ветру качнуть кусты или ветке со стуком упасть с дерева, как громкий крик офицера отправлял к тому месту парочку рядовых. Проверив место, они возвращались назад, и цепь двигалась дальше.
Когда солдаты добрались до места тайника Шубина, они уже устали и в своей форме, сапогах и касках взмокли. Теперь они брели все медленнее, почти не реагировали на шум, хотя за цепью следовали командиры, подгоняя рядовых. Двое из них встали прямо под тем местом, где наверху на ветках растянулся Шубин. Один угостил второго сигаретой и посетовал:
– Чертов абвер, не могут найти диверсантов, а нас отрывают от дел. Это не наша работа – бегать по лесу и искать непонятно кого.
Тут же второй хмыкнул в ответ:
– Плевать, лучше уж в лесу, чем дышать пылью на стройке. Мне кажется, она никогда не кончится. Я слышал, нас перебросят дальше только через неделю.
– Неделя! – Жалобщик ткнул пальцем в сторону станции. – Да чтобы разгрузить все эти вагоны понадобится неделя. Мы застряли здесь до зимы, вот запомни мои слова!
И они двинулись дальше, вяло ругая суматоху военного времени. Наверху разведчик старался даже дышать еле слышно, чтобы не выдать себя. Больше всего Шубин переживал за рацию, что он спрятал у корней дерева. Но цепь прошла мимо и взяла влево – к насыпи.
Капитан провел еще два часа в терпеливом ожидании, хотя небо вдруг затянуло тучами и стал накрапывать дождь. Звуки леса совсем затихли, и ему даже на таком расстоянии от насыпи было хорошо слышно, что немецкие автоматчики возвращаются по шпалам назад к станции.
Еще полчаса ожидания, когда все окончательно стихнет. Теперь немцы точно не вернутся, этот квадрат они обыскали и будут теперь искать в другом месте. День начал клониться к закату, и если на станции по-прежнему не останавливалась работа, то в лесу его обитатели уже затихли и начали готовиться к ночному отдыху.
Шубин спустился по веткам на землю и принялся разгребать влажные ветки и мох. Он молил только об одном: «Пускай радиостанция будет в рабочем состоянии!» У него были важнейшие сведения для штаба гвардейской армии, которые могли бы спасти тысячи людей от кровавой схватки с могучим противником. Капитан размотал провод, снова взобрался на ель и потянул за собой антенну. Надо установить ее как можно выше, чтобы штабная радистка смогла поймать сигнал рации. Спустившись, разведчик уселся за настройки рации. Щелкнул выключателем, надел наушники. Эфир запел на все лады. Шубин с облегчением выдохнул – работает.
Почти четверть часа разведчик упорно крутил ручки настроек, но поймать нужную волну не получалось, в эфир то и дело прорывалась немецкая речь. Он понял, что находится слишком далеко от штаба и его глушат немецкие радиостанции. Поэтому он снова взобрался по веткам на вершину, прицепил провод на самую верхнюю ветку и спустился вниз. Сложный маневр пришлось повторить несколько раз. Уже совсем стемнело, звезды высыпали на небе, а разведчик упорно спускался вниз и опять карабкался по елям вверх, зажимая провод в кулаке.
Наконец через шум прорвались знакомые позывные штаба:
– Береза, Береза, прием, как слышно меня?
– Говорит Береза, операция «Гнездо»! Примите срочную телефонограмму, – воскликнул обрадованный Шубин. У него получилось, станция заработала!
Полетели по радиоволнам цифры и буквы шифровки, за каждой из них скрывалась ценнейшая информация, которая поможет Красной армии разгромить врага с воздуха. Он диктовал и диктовал, пока голос не охрип. Вдруг на том конце беспроводной линии тонкий женский голосок прервал зычный мужской голос:
– Береза, Береза, прими приказ. Покинуть квадрат наблюдения, операция «Гнездо» закончена. Возвращайся на исходную.
– Есть! – радостно откликнулся Шубин. Он был рад тому, что услышал голос генерала Ростова, а разведоперация успешно закончилась. Он может возвращаться назад после затянувшейся на несколько дней вылазки. Скоро в небо поднимутся советские самолеты с бомбами на борту, чтобы ударить по тем участкам, которые указал в своем докладе разведчик. И ему надо убираться отсюда, переходить нейтральную землю между фронтами, пока здесь не начался адский котел из взрывов и огня.
Но что же делать с рацией и толовыми шашками? Снова запрятать в тайнике? И Шубин принялся глубже разрывать пространство под вздыбившимися корнями старой ели. Она укрыла его от фашистов, она помогла ему связаться с центром, а теперь еще будет хранить партизанское имущество – радиоточку и оборудование для взрыва.
Копать пришлось толстым суком. Вырытую яму Шубин бережно выложил остатками брезента и плотным слоем сухой хвои, чтобы спасти аппаратуру от влаги. «Когда окажусь на советской стороне, то обязательно сообщу координаты Дерябину». Он со своим отрядом проберется сюда и заберет рацию себе, а заряды использует, чтобы пускать составы под откос. Глеб повязал на ветку белую тряпицу, в которую Машура завернула ему перед уходом жесткую лепешку – скромное угощение от ее большого сердца. И не выдержал, улыбнулся от мысли, как она будет удивлена, когда платочек вернется к своей хозяйке.
Разведчик выполнил свой долг, и ему пора было отправляться в обратный путь. Он представлял себе, как сейчас будет двигаться вдоль насыпи с другой стороны, потом перейдет лесной массив и к утру окажется у нейтральной полосы. Там, на изрезанной оврагами местности, будет удобно где ползком, где бегом пройти незамеченным постовыми. Маршрут уже сложился у Шубина в голове благодаря советам старого Кузьмы, который подробно описал проход по вражеской территории.
Через два километра на восток разведчик уже собрался было выйти из лесного укрытия и перебраться через насыпь, пока не показались обходчики на дрезине или новый состав, как вдруг его остановила немецкая речь и аромат табака – впереди были люди и, судя по количеству голосов, не меньше десятка. Немцы хохотали, орали во всю глотку, перекрывая женские крики.
Глеб лег на землю, прополз немного и осторожно вытянул вверх голову, пытаясь понять, что происходит на железной дороге. Но присматриваться нужды не было, стоящий поезд был ярко освещен – из всех окон лился яркий желтый свет. Это был состав, состоящий не из теплушек или платформ для перевозки вооружения – на путях стоял бронированный поезд из шикарных вагонов, в которых к новому штабу ехало командование военных частей, что были переброшены в срочном порядке на строящуюся цитадель. Из открытых окон тянулись в небо клубы дыма от тлеющих сигарет и трубок, где-то надрывался патефон, звенели стаканы, говоря о веселом застолье. У первого вагона кучка мужчин в форме офицеров наблюдала за сценой, отпуская то и дело шутки и выкрикивая оскорбления. Толстый военный с генеральскими погонами на плечах был настолько пьян, что еле держался на ногах. Он размахивал пистолетом, то и дело роняя его под смех своих товарищей, и ревел трубным голосом. Он повторял одну и ту же фразу хрупкой женщине, одетой лишь в тонкую шелковую комбинацию:
– Ты – вещь, ты – моя вещь!
А она, не обращая внимания на ругательства других мужчин, на оторванную лямку, которая слетела и обнажила белую грудь, кидалась изо всех сил на пьяного и колотила кулачками того в грудь:
– Ты обещал, ты обещал! Моя дочь, ты обещал, что она будет жива, что ее отдадут в хорошую семью! Я верила тебе, ты… Ненавижу, будь проклят! Ты обманывал меня, ее давно нет в живых! Она умерла в лагере, она умерла в муках. Ее отправили в концлагерь, а не в тыл. Ты обманывал меня, всегда врал, что она живет в хороших условиях. Я проклинаю тебя! Ненавижу тебя, жирный урод, фашистская свинья. Будь проклят, сдохни! Будьте вы прокляты, и ваш Гитлер, и ты!
Генерал не понимал, что она кричит на русском языке, а женщина, шокированная открытием, что ее ребенок мертв, не думала ни о чем. Она налетела на своего обидчика, который, видимо, обманом заставил красавицу быть его походной любовницей, и вцепилась когтями в лицо, раздирая кожу. Мощный удар сапога по ребрам отбросил изящное тело почти на метр. Но женщина уже не чувствовала боли, не чувствовала ничего, кроме желания отомстить обидчику. Не выпрямляясь, она прыгнула, как бешеная кошка, и теперь впилась зубами в нос генерала. Хрустнули хрящи, хлынула кровь, и генерал с ревом упал на колени, пытаясь сбросить напавшую на него женщину. А она умудрилась дотянуться до пистолета на его ремне. Щелкнул затвор, пули веером полетели во все стороны. Они с визгом ударились об обшивку, пройдя мимо стоящих. Но одна из них все же достигла цели – толстый командир дернулся от удара пули и завалился на бок, кровь из раны и из носа растеклась под огромным телом лужей. Один из офицеров, что стояли на платформе, успел наставить пистолет на стреляющую любовницу командира. Выстрел! На белой комбинации появилась красная точка в районе бедра и тут же начала расползаться во все стороны. От боли женщина застонала и рухнула рядом со своим обидчиком, который совсем недавно называл ее своей вещью. Она попыталась встать, новый удар сапога опрокинул тонкое тело обратно на землю, ослабевшие руки выронили пистолет. Но ее мучителям этого было мало. Те, кто только что метался по насыпи, спасаясь от ее выстрелов, кинулись избивать хрупкую, беззащитную женщину. Они сгрудились над ней и принялись пинать со всей силы так, что изящное кукольное тельце подлетало вверх будто мяч. От пинков с хрустом ломались кости, лицо превратилось в кровавое месиво, осколки зубов отлетели в траву, красивое тело, которое когда-то радовало зрителей на выступлениях в балетных постановках изящными па, распласталось бесформенной обезображенной кучей. Удары и пинки озлобленных фашистов были настолько сильны, что в некоторых местах сломанные кости разорвали нежную кожу и торчали зазубренными обломками наружу. Но женщина была жива, она не могла встать или пошевелиться, и все же в предсмертном бреду продолжала стонать: «Проклинаю! Проклинаю! За мою Верочку проклинаю!»