Я оглянулся – никого. У меня еще мелькнула мысль помочь раненому, но инстинкт преследуемого взял свое. Я перелетел на другую сторону улицы. До ворот Лизы оставалось два десятка метров. С парапета парка соскочило сразу три дружинника. Двое тут же кинулись к своему, а третий припустил за мной. Двор был пустой, проскакав по каменным волнам плит, я взлетел по ступенькам крыльца. За спиной хлопнула входная дверь. На втором этаже, прижавшись к знакомой двери, зазвонил. Прижал ухо, но сердце так билось, что я ничего не слышал. Снова коротко прижал кнопку звонка.
Во дворе послышались голоса:
– Зесь-здесь! Не уйдет!
Звонить больше было нельзя. В крохотном дворе любой звук был слышен.
За дверью, кажется, кто-то заговорил, кашлянул.
– Давай Витька к крану, – донеслось со двора.
– Компресс холодный надо.
– Рубашку пусть снимет, намочим.
Кран захрипел, закашлял, плюнул, еще раз плюнул, потек.
– Руку смотри, как разодрал.
– Хрен с рукой, смотри, что с рожей.
– Убью гада.
В квартире снова все затихло. Я отступил от двери. Лестница поднималась на третий этаж. Можно было рискнуть и подняться туда. Может быть, там был выход на чердак, а оттуда на крышу. А дальше?
– Давай все по парадным.
Я тихонько похлопал ладонью по двери. Внизу застучали тяжело ногами о металлические ступени крыльца. И в тот момент, когда я собрался подниматься на третий этаж, дверь, у которой я простоял столько мучительных минут, бесшумно распахнулась. В черном проеме стоял голый по пояс Кощей. Мощная грудь поросла седым волосом. Молча он кивнул мне, и я ступил в спасительную темноту. Дверь за мной закрылась, но в последнюю долю секунды я заметил в сужающейся щели проема фигуру на площадке, где лестница между первым и вторым этажом ломалась надвое.
– Отдышись, отдышись, – тихо сказал Кощей, отступая в глубину коридора. – Он прошел к входу в комнату и, остановившись здесь, тихо сказал: – Это – Дмитрий.
– Кто? – раздалось из комнаты.
– Митя. Журналист.
– А-а.
Скрипнули пружины. Какой знакомый звук!
От звонка в дверь сердце сжалось.
Кощей снова пошел к двери, бесшумно ступая по половицам босыми ногами.
Снова меня обдало знакомым запахом ее духов. Неужели она трахается с ним? С ним тоже!
Шепотом Кощей бросил:
– Скройтесь!
Когда я вошел в комнату, Лиза поправляла покрывало на постели. На ней была одна рубашка. Рубашка Кощея.
Конечно, первое, что попалось под руку, когда он впускал меня в квартиру!
Не сводя с меня глаз, она поправила ее – на секунду полы разошлись, открыв тяжелую грудь, – и стала застегивать, словно бросая вызов: «Да! Ну и что?» Щеки у нее горели.
– Кто там? – громко спросил Кощей в коридоре.
– Из милиции, – раздалось глуховато из-за дверей.
– Секунду.
Лязгнул замок.
– Да, я вас слушаю, – очень уверенно и с чувством.
– К вам сейчас никто не заходил?
– А в чем, собственно, дело? – Голос у Кощея стал деловито-озабоченным.
– Мы разыскиваем одного человека. Мы думаем, что он вошел в вашу квартиру.
– Что за человек-то? У него имя есть, фамилия? – Снова очень по-деловому, демонстрируя готовность принять участие в ответственном деле.
– Мы не знаем его фамилии.
– Не понял. Фамилии не знаете, а кого же ищете? – В интонации появилась ирония.
– Он напал на нашего товарища, он – спекулянт.
– И вы видели, что он вошел в эту квартиру?
– Я видел, что сюда кто-то зашел, но я не видел кто именно.
– С минуту назад я сам открывал двери, потому что мне показалось, что кто-то топчется под дверью, но…
– А можно зайти к вам?
– То есть как это зайти? – Теперь к Кощееву яду добавилась нотка возмущения. – Я вообще всегда рад помочь органам. Но есть какой-то порядок, законность. Ордер на обыск у вас есть?
– Нет, но мы бы хотели зайти.
– Извините, что значит вы бы хотели? – Теперь уже Кощей не сдерживал возмущения. – Мы живем в правовом государстве. Если это – обыск, то, наверное, надо начать с предъявления документов. У вас удостоверение есть, гражданин милиционер?
– Нет у меня удостоверения, – стух дружинник. – Мы вообще не из милиции, мы из народной дружины. Но мы работаем с милицией.
– Ах, так у вас и удостоверения нет? – В возмущение снова заплыл яд иронии. – Так, знаете, любой может зайти и сказать: я из милиции, пустите меня. У нас тут недавно ограбили женщину, не хочу говорить даже, что еще сделали.
– Вы не волнуйтесь, я удостоверение в участке оставил. В куртке.
– Ну, сходите в участок, молодой человек, возьмите куртку и приходите. И не забудьте спросить у старших товарищей, нужен ли в таких ситуациях ордер на обыск и можно ли так вот попроситься впустить – и дело с концом. Всех благ!
Хлопнула дверь.
– Вы не думайте, я вернусь, – донеслось глухо с лестничной площадки. – С удостоверением.
– Будем ждать с волнением.
Вернувшись в комнату, Кощей спросил:
– Так это вы – спекулянт, напавший на юного помощника милиционера?
Я кивнул.
– Они кого-то там умывают у колонки, – сказала Лиза, глядя в окно.
– Идем посмотрим, – предложил Кощей. – А вы тут сидите.
Они вышли на балкон и, облокотившись о перила, наблюдали за происходящим под ними. Я поднялся с постели и смотрел во двор через занавес.
Пострадавший сидел на земле у колонки. Товарищ, свернув в комок его рубашку, намочил ее и прикладывал к разбитому лицу.
Незадачливый дружинник, гулко стуча о железные ступени, спустился во двор.
– Ну, что? – спросил сидевший на корточках возле раненого.
– Да говорят, что нет. А я точно знаю, что есть. Я когда поднимался, кто-то зашел в их дверь. Я видел.
Он упер руки в бока и, повернув голову вверх, увидел стоявших на балконе Кощея с Лизой.
Кощей спросил:
– Это на этого напали?
– Да. А кто-то его прячет, между прочим…
– А чем это его так, а?
– Не знаем еще, но мы разберемся.
– Да, это так оставлять нельзя, – согласился Кощей. – Натуральный бандитизм.
Из дворового туалета вышел еще один дружинник, видимо искавший меня там. Что-то негромко сказал товарищам, ему так же неромко ответили.
– Это вы кого жидом назвали, молодой человек? – вдруг спросил Кощей. – Или это мне показалось?
Снова стало слышно, как вода барабанит мелкой дробью в металлическую коробку слива.
– Наверное, все-таки показалось. Советские дружинники не могут позволять себе антисемитские выпады.
Группа у колонки больше не поворачивалась к балкону. Взяв раненого под руки, его увели со двора. Снова стало тихо. Легкий ветерок колебал листья винограда, тянущего по растянутой над двором сетке свои сухие суставчатые пальцы, где-то негромко злилась сковорода. Из отрытого окна в квартире первого этажа старушка-невидимка сказала сокрушенно:
– Снова беспогядки. Где конная милиция, я не знаю.
– Ну, так что же вы такого натворили? – спросил Кощей, возвращаясь в комнату.
– Да собственно ничего. Только пришел на сходняк и даже не успел ничего вынуть из сумки, как погнали.
– А что с тем поцем случилось? Общее впечатление, что ему вмазали по физиономии кирпичом.
– Он упал. То есть я его ударил… Случайно. А он упал.
– И мордом об асфальт?
– Именно.
– А что за музыка? – Он кивнул на сумки.
– Джаз, рок, попсня разная…
– Подумать только, ничего не меняется! – ухмыльнулся Кощей. – Пятьдесят лет борются с музыкой толстых и не могут ее победить. Немцев победили, а джаз не могут. От же, кретины! – Он сунул руки в карманы и, как бы ни к кому не обращаясь, пробормотал: – Не знаю, о чем вы говорите, но ехать надо. А вы, значит, тоже этим увлекаетесь? – Он кивнул на сумку.
– Да.
– Вы же работник идеологического фронта. Вас это не смущает?
– Затеем идеологическую дискуссию?
– Боже упаси! Но вы только представьте, как этих хлопчиков накрутили, если они за вами бегают, как за уголовными преступниками. Интересно, как они привлекут тех, кого поймают? Спекуляцию могут пришить, конечно, хотя скорей просто морду надрают в участке, а потом пришьют хулиганство. Кстати, в вашем случае обвинение в хулиганском нападении на дружинника может оказаться совершенно обоснованным. Это годика два химии. Так что, смотрите не попадайтесь им на глаза. Этот пострадавший с приятелями точно вас пасти будет. Причем не по комсомольской линии, а по личной, так сказать.
– Да-а, эти такие, – подтвердила Лиза. – Явно из какого-то ПТУ. Такие накостыляют…
– Оно, может, только и лучше, – сказал после паузы Кощей. – В смысле по мордам получить лучше, чем сесть. Потому что потом жизнь пойдет такая, особенно с вашей интеллигентной внешностью, что мордобой покажется маминым поцелуем. А вас вообще в лицо сколько человек видели?
– Я думаю, только один. Тот раненый.
– Тем не менее, что бы я посоветовал. Поскольку за руку вас не поймали, отнекивайтесь от всего. Не я, и все. Это – первое. Второе – измените прическу. Я говорю это совершенно серьезно. Лиза, ты можешь его постричь?
– Могу.
– Давай прямо сейчас. Все равно ему тут желательно посидеть часик-другой. Еще бы хорошо какую-то другую рубашку надеть. Или футболку. У тебя найдется что-то?
– Наверное.
Она прошла через комнату. Рубашка едва прикрывала ягодицы. Ноги у нее были полноватые, но очень фигуристые, с выраженными икрами, очень изящными щиколотками и узкими ступнями.
– Иди сюда, намочим голову.
Кухня располагалась прямо в коридоре.
– Наклонись.
Я устроил лоб на краю отлива, разглядывая, какой у нее аккуратный педикюр. Потом вдруг ощутил, как она прижалась ко мне животом и навалилась грудью на спину:
– Удобно?
– Очень.
Холодная вода полилась на затылок. Уверенная рука провела по волосам.
Кощей между тем поставил на середину комнаты стул для меня, а сам устроился на постели:
– Лучше всего было бы его побрить, как Владимира.