– Потряса-а-ающе! – заболтались головные боловки.
Я допил свой стакан и, поскольку коньяк скоропостижно кончился, снова наполнил стакан на четыре сантиметра ликером и на шесть пепси-колой.
– За консультанта! – сказал я и стал жадно лакать.
– Гук-гук-гук! – заговорило мое жадное горло.
– Эк! – ответили легкие, которым совсем не надо было столько воздуха.
– Ништяк! – подвел итог я.
Птички с испугом смотрели на меня, потом повернулись к Кощею и снова защебетали про свои пикофарады. Я не существовал для этих бесчувственных децибеллов.
– Мне пора. – Я поднялся, обнаружив, что пол дал сильный крен, как палуба взбирающегося на волну корабля. Мне, бывалому моряку, это ничуть не помешало добраться до двери, где Кощей негромко извинился за то, что не смог уделить мне внимание, поскольку на работе горел какой-то проект и… и так далее.
На улице было темно и свежо. На небе большие звезды водили плавный хоровод. В желтых окнах сидели вперившиеся в телевизоры манекены. Я расправил крылья и полетел к себе. Когда я открыл дверь, под ноги упала сложенная вдвое салфетка с красным отпечатком губ. Я их очень нежно поцеловал, сунул в задний карман джинсов и потащился в «Вечерку». Дружинники на дверях меня не впустили по причине нетрезвости, которую с головой выдавала моя неторопливая дикция. У них был очередной закрытый вечер, а в просвете между их крутыми плечами я не увидел никого из знакомых, которые помогли бы мне проникнуть в этот очаг молодежной культуры. Наконец один из вышибал согласился позвать менеджера, и тот, узнав меня, сказал, что Лиза сегодня не работает.
Из последних сил я поплелся на Маразлиевскую. Окна ее квартиры были темны. Я испытал невероятно болезненный приступ ревности. Такой болезненный, какой ощущаешь только в нетрезвом состоянии. В жутких муках я снова направился к Кощею, но свет в его окнах теперь тоже был погашен. Жизнь на глазах становилась невыносимой. Все от меня просто попрятались, как тараканы от света. Я был один посреди неторопливо вращавшегося вокруг меня города, его светящихся витрин, черных, пропахших мочой и запахом борща парадных, похожих на старинные гаубицы урн, ящиков с гниющими овощами, дребезжащих трамваев, теней прохожих. Я сосредоточился и навелся на резкость – передо мной снова была Соборка. Моего усилия едва хватило для определения своего географического местоположения. Окна в домах, видных в просветах деревьев, притормозив на секунду, снова поплыли своей дорогой. Это движение было настолько непереносимым, что я сел на асфальт.
– Меня все бросили, – сообщил я незримой аудитории. – Прошу считать меня круглым сиротой.
И, сказав это, я разрыдался. Как ребенок. Слезы просто хлынули из меня. Мне было так жалко себя, самоубийцу Кононова, нашу общую и непонятно где шляющуюся в эту ночь любовницу, отказывающую мне в любви и ласке Наташу, живущую в какой-то непостижимой глухомани девочку Полину и вообще всю мою страну, наполненную уставшим и безразличным ко всему народом с тупым и наглым начальством над ним. Поплакав, я испытал очень сильное облегчение, а затем такую сладкую расслабленность, что лег на асфальт, прямо где сидел, закрыл глаза и временно прекратил свое существование. Разбудил меня довольно-таки сильный пинок в плечо.
– Ну, что за свинья, – раздался голос с неба. – Хоть бы на газоне устроился, нет, он прямо посреди дороги лег.
Другой небожитель поддержал разговор:
– А мог бы и на мостовой лечь. На Дерибасовской угол Советской Армии. Вот бы смеху было!
Это могли быть мои ангелы-хранители. Строгие, но не лишенные иронического отношения к подопечному грешнику. Я открыл глаза и тут же закрыл их. В лицо бил свет. Это были не ангелы. Это были космические пришельцы, светившие на меня фарой своего НЛО.
– Сам встанешь или поднять? – сказал один инопланетянин.
– Сам, – ответил я и начал по мере сил подниматься, преодолевая страшную ломоту в спине.
Глава 20
Менты поставили меня между собой и прогулочным шагом привели в отделение на Карла Либкнехта. В большой комнате, залитой мутным казенным светом, стояли два стола. Один пустовал, за другим дежурный писал что-то в блокноте.
– Алкаш? – бросил он коллегам.
– Так точно.
Со стороны я должен был напоминать героя картины «Снова двойка».
– В клетку хочешь? – Дежурный кивнул на решетчатую дверью в дальнем конце комнаты.
За дверью стоял небритый мужик с пятнистой и неровной от припухлостей рожей. Толстыми и пятнистыми, как загнившие сосиски, пальцами он держался за железные прутья. На нем была салатовая майка с огромными, чуть не до пояса, проймами, полосатые кальсоны и тапочки на босу ногу. Нижняя губа с запекшейся на ней черной кровью была страшно вывернута наружу. Глаза едва проглядывали из-под опухших фиолетовых век.
– Курить дайте, бесы, – сказал он и, не дождавшись ответа, сильно затряс прутья.
– Документы есть? – спросил дежурный.
– Нет, – ответил я.
– Где работаешь?
Я едва удержался, чтобы не сказать, что уже нигде. Я даже увидел, как Юрий Иванович со своей насмешливой улыбкой говорит, что трудовую книжку я могу взять у Риммы. То, что у нас народ выпивал и нередко являлся на летучку в сильно ослабленном состоянии организма, было делом вполне ординарным. Но так пить, чтобы попадать в милицию… Интеллигентный человек должен был либо соблюдать меру, либо не попадаться.
– В газете.
– Кем?
– Корреспондентом.
– Начальник, курить дай! – продолжил добиваться своего мужик в клетке.
– Кем работаешь, не понял?
– Корреспондентом.
– Как фамилия?
– Кириллов.
– Какая газета?
– «Комсомолка».
– Что ж ты так насвинячился, космомолец ты хренов, а?
– Случайно.
– Сядь. – Он кивнул на табурет у окна.
Я сел. За дверью зашумели, и в комнату ввалились сразу человек шесть-семь. Среди всех выделялись парень с девушкой. Оба были в джинсах и белых рубашках. Им было немого больше двадцати. У парня из носа текла кровь, и он обеими руками пытался промакивать ее, хотя часть попала на рубашку. Девушка была возмущена. За ними коренастый милиционер лет пятидесяти втолкнул в комнату двух парней. Оба были пьяны.
– Драка? – спросил дежурный.
– Да вот полезли на нормальных людей на Гаванной. Говорят, сидели и пили кофе, и тут – эти. Искатели приключений. А ну, с-сюда!
– Куда сюда?
Парни стояли, припав друг к другу плечом, как два дерева, всем видом показывая, что им плевать на то, что их задержали, плевать на милиционеров и плевать на то место, где они оказались. Один из них был покрепче и повыше. Оба были в грязных джинсах, на одном была очень нечистая светлая футболка, на другом – коричневая нейлоновая рубашка с закатанными рукавами. Руки у него были большие, мускулистые.
– Да, именно напали. Жлобы! – выкрикнула девушка. – Сбросили чашку со стола, ударили человека ни за что ни про что!
– Та кто его трогал… твоего человека, – протянул парень в майке.
– К столу сказал! – рявкнул пожилой.
Парни не двинулись с места. Тогда пожилой шагнул к ним и, схватив того, что был поменьше, легко подтащил к клетке. Другой милиционер, уже поджидавший его там, ловко открыл перед ним дверь, и парня втолкнули в камеру. Между тем двое других милиционеров приблизились к парню в светлой футболке, намереваясь подтолкнуть его к столу. Но тот отступил в сторону, и в секунду руки парня и одного из милиционеров сплелись с сырым звуком шлепающих друг о друга кусков мяса и расплелись. Парень отскочил на середину комнаты и, согнув ноги в коленях и раскинув руки, стоял в ожидании нападения. Сердце у меня ушло в пятки, и, думаю, у пары в белых рубашках тоже. Я ни минуты не сомневался, что сейчас парня просто повалят на пол и изобьют до крови, до потери сознания, до смерти. В комнате было, я сосчитал, шесть ментов. Двое – у входа в комнату. Третий сидел на подоконнике. Четвертый стоял у двери в клетку. Еще были дежурный и плотный пожилой мент, который доставил сюда пару. Еще несколько ментов могли стоять в коридоре, хотя со своего места я их не видел. Смертоубийства не произошло.
– А ну, дай им волю! – крикнул дежурный. – Волю дай!
Мент с парнем снова походили по кругу, разбросав руки и тяжело дыша, потом бросились друг на друга. Они били друг друга короткими ударами, обнимались, потом упали на пол и катались по нему, покраснев от усилий и громко сопя, потом вскочили и ходили по маленькому кругу, сверля друг друга ненавидящими взглядами.
– Взял? Взял? – спросил парень, спровоцировав противника на новое нападение.
Они снова со страшным грохотом повалились на пол.
Я не верил своим глазам, и я не понимал, почему менты не помогают товарищу. То ли остерегаясь получить от хулигана, то ли используя того, как тренировочное средство.
Поединок остановила девушка.
– Прекратите это немедленно! – В ее голосе звучал ужас. – Что здесь происходит?!
Крик привел всех в чувство.
– Давай его в клетку, – скомандовал пожилой.
Он первым шагнул к сплетенным телам на полу и, взяв парня за руку, стал отрывать от коллеги. Еще несколько ментов склонились над ними, и их отодрали друг от друга, после чего парня втащили в клетку и с грохотом закрыли за ним дверь. Он тут же оказался у прутьев, оттолкнув фиолетового мужика, и крикнул:
– Всех вас, козлов, имел! Всех до последнего, пидарасов!
– Это какой-то кошмар, просто какой-то кошмар. – Девушка взялась руками за голову и качала ей, словно отказывалась верить в происходящее.
Ее кавалер одной рукой придерживал салфетку у носа, второй обнимал ее. Лицо у него было довольно жалкое. Не хотел бы я оказаться на его месте. Бедолаге явно предстояло сживаться с позором собственного бессилия. Мне даже показалось, что этот вечер мог стать последним для них совместным.
– Протокол будешь составлять? – спросил пожилой дежур ного.
Тот не ответил, и тогда пожилой скомандовал стоявшим в стороне ментам: