– Перцев, Овчинников, Желудков, со мной. В парк Шевченко прокатимся.
Они вышли из комнаты, где теперь остались только дежурный, еще один куривший на подоконнике мент, парень с девушкой и я.
Дежурный повернулся ко мне:
– В вытрезвитель поедешь, корреспондент?
– Да я уже трезвый.
– Как твоя фамилия, ты сказал?
– Кирилллов.
– А газета твоя?
– «Комсомолка»
– Витек, – повернулся дежурный к молодому менту на подоконнике. – Пойди на второй этаж в Красный уголок, поищи там «Комсомолку». Пару номеров найди.
Витек соскользнул с подоконника и вразвалочку вышел из комнаты.
Дежурный повернулся к молодой паре:
– Ну, что делать будем, ребятки?
– Вы нас спрашиваете, что делать?! – возмутилась девушка. – Вам же сказали – протокол составляйте!
– Я-то понимаю, что протокол. Я спрашиваю: что писать в нем?
– Как что? – наконец подал голос пострадавший. – Мы сидели в кафе. Никого не трогали. Подошли эти двое. Сбросили со стола мою чашку. Напали.
– Так что мне теперь из-за чашки их за решетку отправлять? – почти отечески сказал дежурный.
– Начальник, я сказал – курево!
– Эй вы, лохи, дайте человеку курево!
– Нет, их, конечно, не надо отправлять за решетку. Они же только чашку со стола сбросили! – ядовито сказала девушка. – Отправите, когда они кого-то зарежут!
– Ну, прямо таки зарежут, – усомнился дежурный.
– Вы посмотрите на них, вы же для них не власть! Вы только послушайте, как они вас называют! У вас вообще профессиональная гордость есть?
– Наша гордость сейчас не главное. У вас свидетели нападения есть?
– Там люди сидят еще, наверное, – неуверенно сказал пострадавший. – Пошлите кого-то. У вас что, каких-то сыщиков нет? Следователей каких-то…
Произнося слово «сыщик», парень, кажется, ощутил несоответствие произнесенного слова с реальностью этого участка. Вообще реальной жизни. И стух еще больше.
– Ну да, – заметил дежурный. – Следователей по разбитым чашкам и носам. Есть один, но он сейчас в отпуске. В Крым поехал с семьей.
– Так вы хотите это просто так оставить?
– А вы хотите передать дело в суд?
– Но как-то наказывать вы их собираетесь?
– Непременно.
– Вот и напишите – хулиганское нападение, и пусть они отвечают за него.
В комнате появился молодой мент с ворохом газет, которые он положил на стол перед дежурным.
Тот взял одну и развернул:
– Это же «Знамя коммунизма», а я тебя просил «Комсомолку».
– А я знаю, какая там «Комсомолка»? – Пожав плечами, тот снова устроился на подоконнике. – Я все взял, чтоб без ошибки.
– А вы говорите, следователя вам дать, – негромко сказал дежурный. – Вот они наши следователи.
Перебрав несколько свернутых газет, он наконец, извлек из пачки «Комсомолку».
– Так, ищем Кириллова. На первой нет. На второй… – он захрустел страницами, разворачивая их, – тоже нет.
Я помнил этот номер с большим фото входящего в порт парусного брига «Товарищ».
– Посмотрите на четвертой странице, материал называется «Вино с Десятой станции».
– Хм, действительно. Так это вы прямо с репортажа в парк зашли передохнуть? – В конце туннеля возник свет. – Как, на всякий случай, зовут вашего героя?
– Григорий Христофорович.
Дежурный проверил:
– Действительно, старый винодел Григорий Христофорович… Ладно, поверим товарищу корреспонденту.
Он сложил газету и бросил ее на стол.
– А вы в газете работаете? – вдруг обратилась ко мне девушка. – Неплохо было бы осветить, что у них тут происходит. Как они тут развлекаются, при этом не могут написать обычный рапорт.
– Я вас о чем-то спрашивал, уважаемая? Посидите две минуты тихо.
– Мне нечего стесняться, я преступлений не совершала! Я просто обращаю внимание представителя прессы на то, что у вас тут происходит!
– Спасибо за помощь, гражданка, но пока не надо. Значит, так. – Дежурный повернулся ко мне. – Вот тебе карандашик и бумажка. Пишешь фамилию, имя, отчество. Дату рождения. Место работы и должность. Домашний адрес. Понял? Оставляешь здесь и тихо идешь домой. Не шатаясь и не привлекая к себе лишнего внимания, понятно?
Я подвинул к себе лист бумаги и написал документ, который менты могли теперь считать своим страховым полисом. Самочувствие у меня в этот момент было приблизительно такое же, как у сидевшего по другую сторону стола парня с разбитым носом. Что я мог написать обо всем этом как представитель прессы? Ничего. Но одно дело, когда не мог, а другое, когда еще и сказали «не моги» до того, как я даже осознал, что об этом можно было бы написать.
Я подвинул лист дежурному и, не глядя ни на кого, пошел к выходу. Ощущение у меня было такое, словно рубашка у меня на спине сейчас вспыхнет от взгляда девушки.
Глава 21
Я, конечно, мог пойти к врачу и продлить больничный, но подумал, что начальство расценит это как демонстративное дезертирство. В понедельник я вышел на работу. На летучке зава спортивного отдела Алика Охотникова хвалили за футбольную статью о нашем «Черноморце». Команда в очередной раз продула, но проявила то мужество и стойкость, которые обещали Алику квартальную премию. Плинтус стучал карандашом по зубам, деля на ритмичные порции струившийся из его души поток зависти. Алик улыбался в пышные усы и изредка бросал из-под таких же пышных, как усы, бровей огненные взоры на Лену и Наташу. Они были лучшими двумя третями женской половины редакции. Потом Юрий Иванович завел свою старую песню о повысившемся значении живого очерка о современнике как способе приближения газеты к читателю. Мои сожительницы, обычно сигналившие глазами, как близко к сердцу они принимают директивы начальства, на этот раз избегали смотреть на меня. Как будто знали о чем-то, что сулило мне неприятности. Когда мы зашли в кабинет, Лена, тут же разложив перед собой блокноты, взяла карандаш и увязла в бесконечном телефонном разговоре. Наташа взяла со своего стола свежий номер газеты и, положив передо мной, вернулась на место.
Газета была открыта на верхней четверти третьей страницы, где был материал под названием «Гибельный тупик». Меня обдало жаром буквально после первых строк:
«Что побудило профессионального тунеядца Владимира Кононова, которому не исполнилось тридцати пяти лет, перерезать вены, отринув возможность учебы, продуктивной работы и создания здоровой семьи? Что предшествовало выносу из пропитанной запахом многолетнего разложения квартиры изуродованного гниением трупа? Что стояло за роковым росчерком бритвы? Хмельные кухонные дебаты о смысле жизни привели к его исключению из ВУЗа. Сокурсник Владимира, работающий преподавателем истории в одной из городских школ, помнит его как нелюдима, предпочитавшего обществу товарищей по учебе общество таких же отщепенцев, как он.
„Я помню, как он смеялся над командой КВН нашего факультета, – рассказывает соученик Кононова, попросивший из деликатности ситуации не называть его фамилию. – Ему были абсолютно чужды наши интересы. Шутка, которая вызывала хохот в зале, у него вызывала гримасу отвращения, которое он даже не пытался скрыть. Он постоянно демонстрировал полное отчуждение от студенческого коллектива, от общества, в котором жил“.
Соседи, Михаил и Светлана Климовецкие, работающие в Центральном райпищеторге, добавляют новые штрихи к портрету асоциальной личности, позволяющие проследить процесс деградации – в частности, увлечение восточной религией, скорей всего буддизмом. Оно проявлялось в слушании заунывных восточных напевов, способных свести с ума нормального человека, имеющего законное право на отдых после тяжелого трудового дня. Казалось, что одна нота повторяется миллионы раз, вводя слушателя в транс. Этому состоянию способствовал аромат курений с душком конопли.
Оказавшись за стенами ВУЗа, Владимир не смог сделать волевого усилия, которое могло бы еще вернуть его к нормальной жизни. Мы знаем немало случаев, когда молодой человек, которому не удалось настроиться на учебу, делает остановку, чтобы найти ответы на свои вопросы на военной службе, в трудовом коллективе. Но Кононов выбрал другой путь. Все его последующие работы были временными и недолгосрочными. Работа сторожа в РСУ сменилась должностью вахтера в одном из городских музеев, а работа кочегара в одном из роддомов сменилась долгим перерывом на медитацию под отупляющее бренчание восточных струн.
По мнению соседей, причиной самоубийства могла быть несчастная любовь к молодой женщине из тех, которые находят легкий, хотя и смертельно опасный заработок в компании иностранных моряков. Обычно его пассия приходила к нему заполночь, как правило подшофе. Начинались шумные выяснения отношений. Какое будущее ждало этих людей? Дальнейшая деградация и, как подсказывает простая логика, уголовная специализация для удовлетворения порочных наклонностей.
Что заставило его взяться за бритву? Наркотики или дурная болезнь, полученная от веселой подруги? Самым верным будет такой ответ – Кононова погубил выбор асоциальной жизни, отрыв от интересов общества, в котором он вырос.
Вадим Мукомолец».
Когда я прочел фамилию автора, я просто не поверил глазам. Тупо глядя на страницу, я перечитывал ее снова и снова: Вадим Мукомолец… Вадим Мукомолец… Я чувствовал, как горячая кровь ударила в голову, физиономия у меня, должно быть, стала красной, как если бы ее натерли буряком. Я даже не могу сказать, от чего именно я возбудился. От той чуши, которую сочинил мой корреспондент, или от того, что он, не спросясь моего разрешения, влез на территорию, которую я пытался оградить от других своим бездействием.
Наташа, по своему обыкновению, виновато улыбалась:
– Ну, а что он должен был делать? Тебя нет. А материал уже запланирован. Жанна ему позвонила, он же ей тоже писал. Он, конечно, согласился. Узнал, где учился Кононов, пошел в архив, нашел фамилии соучеников, потом поговорил с этими Климовецкими. Вот и все.