– Да, но откуда эти наркотики, эта восточная музыка, эта женщина легкого поведения? Откуда это все взялось? Зачем это сочинять?!
– А мы этот вопрос, между прочим, разбирали на летучке, – вступила Лена, повесившая к тому времени телефонную трубку. – Мы тут просто отвыкли называть вещи своими именами. У каждого из нас есть какой-то знакомый Вася, Петя, Коля, который так, промежду прочим, покуривает планчик. Но поскольку мы его знаем с детства и он вроде бы свой парень, ни у кого не поворачивается язык назвать его наркоманом. А кто он, если не наркоман? Или надо, чтобы он валялся под забором весь обгаженный или кого-то прирезал за рубчик? Вот тогда он наркоман! А наркомания с чего начинается? С вот этого вот самого планчика и начинается!
– А кто сказал, что он курил этот план? Это же его догадка! Тут вообще про какие-то благовония написано, кто сказал, что это был план?
– Соседи, я так понимаю.
– А эта женщина легкого поведения, откуда она взялась?
– А я откуда знаю? – Лена пожала плечами. – Тоже, наверное, от соседей.
– А откуда они-то знают? На ней что, штамп стоял?!
– А может, это ему новые товарищи подсказали? – Наташа кивнула наверх.
– Слушай, ты хоть раз видел этих девушек, которые в баре «Красной» собираются? – спросила Лена. – На них не то что штамп стоит, на них штампы негде ставить! Там за километр видно, каким местом они на жизнь зарабатывают! У них, говорят, верховодит какая-то бандерша по кличке Соси Лорен. Не слышали?
– Так он же не про какую-то Соси Лорен писал! Он вообще непонятно о ком! Одна молодая женщина! Один соученик! И все это, чтобы вывалять в грязи человека, который уже ничего не ответит. Он из него сделал и наркомана, и какую-то несчастную любовь к валютной проститутке ему приписал, и сифилис, и воспоминания какого-то безымянного соученика. Что это за фигня?! Если есть валютная проститутка, то почему без имени? Он ее что, укрывает? У нас, между прочим, проституция и торговля валютой запрещены, ты не слышала? Ты что не понимаешь, что это…
От бешенства, я просто задохнулся.
– Что?
– Это – поклеп на мертвого человека. Это – низость!
– Слушай, этот Мукомолец – твой воспитанник, между прочим, – заметила Лена. – Ты же его тут пригрел. Надо его было раньше своей морали и нравственности учить. А ты с него только строчки получал. Но ты напрасно так переживаешь. Кононов твой газет уже не читает…
– А кто эту газету вообще читает?
– Не волнуйся, кому надо, те читают.
– Правильно! Сами заказывают и сами читают! Они еще и писать должны научиться сами. На хрен мы им нужны? Чтобы красивей излагать?
Я вышел в коридор. Меня трясло. И я вдруг понял отчего. Нет, совсем не от того, что мой «воспитанник» оказался безнравственной сволочью, а от постоянно всплывавшей темы о валютной проститутке. О том, что она приходила к нему после двенадцати. То есть когда заканчивала работу в «Вечерке». Стараясь дышать глубоко и ровно, я прошелся до кабинета редактора, потом вернулся в наш конец коридора, присел на подоконник. Наташа неслышно подошла ко мне, положила руку на плечо:
– Бедный, я так тебя понимаю. Но послушай, ты ведь не хотел писать про эту историю, вот она и досталась Вадику. И все равно это никто читать не будет, ты же сам говоришь.
– Конечно, – согласился я. – Просто хотелось бы, чтобы журнали стика не была второй древнейшей. Тебе заказали – ты написал…
– Митя.
– Что?
– Ты лучше подумай, что было бы, если бы ты не вышел на больничный? Это все пришлось бы писать тебе. Ну, может быть, другими словами, но в целом то же самое. А что он должен был сделать? Ему тоже надо на жизнь зарабатывать.
– Проститутки тоже зарабатывают на жизнь! – выпалил я, тут же пожалев о сказанном.
Лицо у Наташи было такое, как если бы я ее ударил. Между тем она была абсолютно права: если бы они на меня насели, то не могу сказать, как бы я поступил сам. Мое благородное негодование оказалось возможным исключительно благодаря тому, что по счастливому стечению обстоятельств меня не загнали в угол, не поставили перед необходимостью сделать выбор. По сути Мукомолец избавил меня от грязной работы.
– Ты знаешь, что ты сейчас должен сделать? – прервала молчание Наташа.
– Что?
– Подготовить хороший очерк. Про какого-то интересного человека, что-то необычное, как ты умеешь. Показать им, что у тебя своя специализация. Что тебя есть за что ценить. С этим Кононовым не получилось, зато с другим получится отлично.
Я кивнул.
– У тебя есть кто-то на примете?
– Один молодой ученый из Новосибирска.
– Кто это?
– А мы его у твоей сестры на дне рождения встретили. Помнишь, в белой рубашке такой, с короткой стрижкой.
– А чем он занимается?
– Исследует разбалансировавшиеся системы.
– Какие системы?
– Типа той, в которой мы живем.
Она смотрела на меня и улыбалась своей виноватой улыбкой, пока дверь нашего кабинета не открылась и в коридор не выпала лохматая голова Лены.
– Митя, тебя к главному просят зайти.
– Иду.
Когда я встал с подоконника, мы оказались с Наташей почти лицом к лицу. С удивлением я увидел, как она, не отрывая от меня взгляда, аккуратно сложенными в щепоть пальцами прикоснулась сперва к тому месту, где у меня сходились ключицы, потом к тому, где было сердце, потом к правой стороне груди и потом к солнечному сплетению. Крест вышел приплюснутый, но ясно, что это был крест. Повернувшись, она ушла в кабинет, а я направился к редактору.
Юрий Иванович кивнул, чтобы я сел. Я устроился у края стола, длинного, как бабелевская дорога, с очень ухоженным Юрием Ивановичем на краю.
– Как ранение?
– Проходит.
– А как это тебя угораздило, вообще?
– Поскользнулся, упал.
– Очнулся – гипс, – добавил начальник.
– Закрытый перелом, – закончил я.
Помолчали.
– Ты Римме больничный сдал?
– Сдал.
– Над чем сейчас работаешь?
– Есть пару наметок на очерк о герое производства. Радиоинженере. Корифей в своей области. Ламповые усилители его производства звучат лучше японских транзисторных.
– Это как, из области научной фантастики?
– Я послушал, действительно лучше.
– Думаешь, этот ура-патриотизм тебе сейчас поможет?
– Вы не верите, что наше может быть лучше японского?
Эта фраза его вернула к действительности, хотя косая улыбочка до конца его физиономию так и не оставила.
– Ну пиши, почитаем…
– Я пишу.
– Только не упади еще раз. Смотри под ноги.
– Буду стараться.
– Да, зачем я тебя вызвал… Значит, временно – я подчеркиваю, временно – пойдешь на понижение. Получишь должность учетчика писем. Ставка на двадцать рублей меньше, но я думаю, ты эту потерю переживешь. Накатаешь на две заметки больше, я попрошу ребят в «Вечерке» и в «Знамени», чтобы они тебя почаще пропускали. Осенью Плинтус уезжает в Москву, пойдешь на его место.
– А чем это все вызвано, если не секрет?
– Вадика Мукомольца знаешь?
– Ну, знаю.
– Он давно к нам рвется, но только у меня места для него не было, а тут еще за него походатайствовали.
– Ясно.
Помолчали.
– Так тему с Кононовым вести теперь будет он?
– Не знаю. Ты у своих знакомых спроси.
– Они мне телефон не оставили.
– Ну, тогда жди, когда позвонят.
Я не поверил своим глазам – Юрий Иванович беззвучно засмеялся, потом помахал в воздухе рукой, чтобы я очистил помещение.
Когда я уже был у двери, он добавил:
– Митя, ты, главное, не принимай близко к сердцу. Работай спокойно, только помни: мы – партийный орган, а не свободная пресса. Нам ставят задачу – мы выполняем. Это понятно?
Когда я вернулся в кабинет, Наташа сказала:
– Тебе звонила какая-то Лиза, просила, чтобы ты ее срочно нашел.
– Что тебе главный сказал? – спросила Лена.
– Сказал, что переводит на должность учетчика писем. Временно.
– Ничего, Плинтус сейчас уедет в Москву – снова станешь корреспондентом.
Теперь стало ясно, почему мои сожительницы избегали смотреть в мою сторону на летучке.
– Меня другое интересует: я могу тут оставаться или мне какое-то другое место выделят? – спросил я. – Где-то поближе к параше.
– Мукомольца к Жанне посадят. У нее там стол пустой.
Мы еще посидели так молча, потом Наташа сказала:
– Впечатление такое, что тебе сейчас не до работы.
– Отчего же, творческие планы меня просто переполняют, – ответил я.
– Не хотела бы я, конечно, быть на твоем месте, – пожалела меня Лена.
– Напьешься – будешь, – ответил я.
– Ты только не пей сейчас, – сказала Наташа. – От алкоголя будет только хуже. Хочешь, чаю тебе сделаю?
На улице был чудесный день. Теплый, солнечный. Чай в такую погоду пить не хотелось. А выпить я как раз был бы не против.
– Ладно, девочки. – Я встал из-за своего стола. – Пойду соберу впечатления для новых произведений.
Я сунул в сумку газету со статьей и пошел к Кощею. Хотелось обсудить эту публикацию с ним. И потом я хотел действительно написать очерк о нем, о его ламповых усилителях.
Прочитав статью, Кощей стал мять всей пятерней лицо, наконец сказал:
– Вы понимаете, кого они теперь ищут?
– Догадываюсь.
– Этот ваш, как его… Рукомоец, поторопился выполнить задание, поэтому копать глубоко у него просто не было времени. А поскольку нашим неутомимым чекистам надо работать, то, скорей всего, они попросят его копать дальше. И в случае успеха они найдут, сами знаете кого, а потом всех остальных, включая вас.
– Что вы предлагаете?
– Во-первых, забудьте про меня. Никаких очерков о героях производства. У вас явный талант привлекать к себе внимание.
– Спасибо за комплимент.
– Знаете, что бы я сделал на вашем месте?
– Что?
– Я бы взял Лизу и уехал с ней в какой-нибудь Чернигов, в Умань, любой маленький городок, расписался бы с ней там, а оттуда мотанул в Америку. Что вы рот разинули?