– Откуда? Странный вопрос! Купил вчера в киоске «Правду» за три копейки и там прочел. Какие еще источники информации могут быть у простого советского человека?
На улице Наташа сказала:
– А знаешь, я никогда не задумывалась об этих чилийских делах. Откуда он все это знает?
– Наверное, по «Голосу» слышал.
– А-а-а, тогда понятно.
– С другой стороны, он действительно все это мог в «Правде» прочесть. Все, что он говорил, я слышал. Просто он это интерпретировал не так, как наша пресса. То, что Альенде был марксистом, мы знаем. Поэтому наши так и переживали за то, что его кокнули. Что сделали марксисты у нас, мы тоже знаем. Чилийскому марксисту не дали сделать то же самое у себя. Стоит ли за это переживать?
– Выходит, и Стинг марксист?! – Она остановилась.
– Или просто сочувствует. Чисто по-человечески.
Когда мы подходили к дому, она сказала:
– А знаешь, в магазинах точно ничего нет. На днях масло давали в редакции, я никогда такой очереди не видела. Хотя масло никогда дефицитом не считалось. Сыр – да, колбаса хорошая – да, но масло… И знаешь, так обычно бабы стояли, а тут уважаемые журналисты. В очереди за маслом!
– И масла тоже нет, – сказал я.
– И лампочек! – добавила она.
Мы как раз вошли в наше парадное. Здесь было темно, пахло сыростью. Подумалось: как в могиле. Мы осторожно двинулись наверх, придерживаясь за невидимую стену. Только на втором этаже, где через окно вливался со двора мутноватый свет, можно было разглядеть край перил и несколько ступеней. Сделав несколько шагов, мы снова оказались в полном мраке.
– Страшно, – прошептала Наташа.
– Хочешь, постой здесь, – сказал я. – А я пойду открою дверь и включу свет.
– Нет, только вместе.
Придерживаясь за перила, мы поднялись к двери, так же на ощупь я нашел замочную скважину и вставил в нее ключ. Мы ввалились со смехом в коридор, как если бы за нами кто-то гнался. Смех был нервным.
Глава 33
Новое производство, так увлекшее меня, поначалу казалось беспроблемным. Здесь все решалось на ходу, за каждым решением стояли здравый смысл и готовность быстро добиться положительного результата. И тем не менее проблема возникла. Это произошло, когда я приехал забирать материал к работавшим вместе Вите и Валере. Они встретили меня полной бригадой: Витя, Валера и помогавшая им жена Вити, Таня. Было очевидно, что они хотят говорить о чем-то серьезном, и я заранее приготовился к тому, что они попросят надбавку. У меня уже был об этом разговор с Толиком, и он уполномочил меня поднять плату на пятьдесят копеек за пару.
– Объявляю собрание открытым, – сказал я, усаживаясь в кресло.
Они выстроились у раскроечного стола, плечом к плечу. Белобрысый Витя с обтянутыми кожей могучими скулами, его худая жена Таня с большим бюстом и неброским личиком, полный Валера с усами подковой.
– Митя, – начал Витя, – поскольку Толик, нанимая нас, много говорил о благах капитализма и свободного рынка, наше решение не должно быть для него неожиданностью. Дело обстоит так: мы получили предложение. Есть человек, которого мы интересуем не как портные, а как люди, которые могут поставить ему производство. Мы это можем. Мы организуем производство, он организует сбыт. Мы больше не получаем за шитье, мы получаем долю в прибылях. Поэтому мы тут все взвесили и решили с вами расстаться. Мы понимаем, что у Толика налаженный процесс, поэтому, чтобы все было мирно, мы сообщаем об уходе за неделю. Неделю мы на него работаем, а за это время вы подыскиваете других портных.
– Ты понимаешь, Митя, – вступила Таня, которая тоже хотела принять участие в важном разговоре. – Нам просто невыгодно так ишачить на вас. Тридцать пар в день – это таки нагрузка! Я не знаю, сколько мы еще так выдержим. С людьми, которых мы нашли, мы можем заработать больше и, главное, с меньшей отдачей.
К такому повороту я не был готов.
– А что, если у этих людей неналаженный сбыт? – спросил я. – Я не сомневаюсь, что вы поставите производство, но, как я понял, они только начинают. Чтобы зайти на рынок, надо потратить кучу времени и бабок, установить связи…
– Это очень серьезные люди, – взял слово Валера, не желавший отставать от товарищей в декларации независимости. – Они знают, что они делают.
Было очевидно, что они приняли решение и никакие мои доводы остановить их уже не могли. К тому же у меня не было никаких доводов. Рынок не предполагал лояльности.
Когда я сообщил об уходе Вити и Валеры, Толик, почесав затылок, сказал:
– А знаешь, почему это произошло?
– Почему?
– Потому что ты их объединил. Они тут же поняли, что могут работать без нас. Это действительно сильная команда. Они дают качество, они дают количество, у них есть все наши выкройки, и они могут вносить легкие изменения в фасоны. Но если бы они сидели каждый у себя дома, они бы чувствовали себя более зависимыми от нас.
– Если мы в конечном итоге хотим создать цех, то в том, что я их объединил, нет ничего плохого.
– А я тебя ни в чем не обвиняю. Это просто ситуация, которая требует анализа и выводов. Зарабатывает тот, кто быстрей соображает. Ты не представляешь, что сейчас делается. Раньше в Кемерово весь рынок был наш. Сейчас приезжаем, там стоит десять грузовиков. Единственное, что отличает нас от других, это – качество. Но проблема в том, что одним качеством ты рынок не возьмешь. Потому что если твои джинсы стоят сорок рублей, а рядом похожее дерьмо продают за двадцать, то масса народу предпочтет дерьмо. Они нас бьют нашим же методом.
– Нашим методом?!
– Да, нашим методом! Наш товар по сравнению с настоящим «левисом» – дерьмо, но мы берем ценой. Американский «левис» сейчас стоит двести дубов, а наш – сорок. А их – двадцать! И его берут не потому, что он объективно хуже нашего, а потому, что он дешевле. Для массового рынка лучше то, что дешевле.
– Так что, надо снижать цену?
– Да, и мы будем снижать цену, а для этого снижать себестоимость. Чтобы не терять качество, я даже готов снизить свою долю дохода. Поэтому я не представляю, что кто-то в этом городе может платить больше, чем я. Отсюда вывод: они вернутся.
– Так им не предлагают платить больше за каждую пошитую пару, им предлагают процент в прибылях.
– При общем снижении расценок их процент в прибылях сравняется с тем, что они получают у нас при наших нынешних расценках. Сколько пар они делают в неделю?
– Сто пятьдесят.
– Это полторы штуки на троих в неделю. В месяц – шесть. Даже если это поделить на всех поровну, то выйдет по две штуки на нос. У нас космонавты столько не получают. Они хотят получать больше? Я хочу видеть, как у них это получится!
– Так какой план? – спросил я.
– Ищи новых портных!
Теперь речь шла не только о том, как я проявлю себя в глазах Толика в критической ситуации, но и еще о моих собственных доходах. С уходом Вити и Валеры я терял значительную часть заработка. У меня была неделя, чтобы найти трех, а еще лучше четырех новых мастеров, которые бы восполнили потерю. На то, что я сразу получу от них требуемое качество, я даже не надеялся. Но надо было с чего-то начинать. Я носился по городу, встречался с незнакомыми людьми, пытался соединить старых работников в новые бригады для большей производительности. В этой отчаянной гонке за кадрами, которые решали всё, я снова натолкнулся на Женю. Он стоял у входа в комиссионный на Карла Маркса с пачкой кассет «Сони». Я попытался сделать вид, что не заметил его, но, схватив меня за руку, он стал, обдавая сладким винным дыханием, говорить, что сидит на страшной мели, что все понял, осознал и на этот раз будет работать лучше, чем раньше. Я сдался, решив, что в моем положении не стоит отказываться даже от тех пяти пар, которые он способен был лепить раньше.
– Это – твой последний шанс, – сказал я.
На меня тут же обрушился поток униженных благодарностей, клятв и заверений. Я сказал, чтобы назавтра он ждал меня. После чего все пошло по-старому. Он был живым подтверждением правоты поговорки: «Горбатого могила исправит». Из десяти пар он гробил и переделывал пять, из пяти – три. Я снова оставлял их на переделку, проклиная себя за то, что имею такую головную боль из-за двух пар в день – по сути из-за пятидесяти копеек! Он, ненавидя меня, переделывал их, и через раз я снова получал от него брак. Но, как я обратил внимание, кладовщица Таня перестала так строго рассматривать доставленный мной товар. Ее теперь интересовало только количество. Это было сигналом того, что рынок стал поедать всё. На Новый год Толик, которого я не видел с месяц, снова пригласил нас к себе. Я готовился к праздничному веселью, которого нам всем так не хватало в последнее время, но хозяин был явно невесел, и его настроение передавалось гостям. Марик пытался шутить, но шутки не находили отклика. Мы все ждали, что Толик скажет что-то важное. Он был нашим начальником, наша судьба была в его руках. В одиннадцать сели за стол, минут за пять до полуночи он, взяв рюмку с водкой, произнес долгожданную речь:
– Друзья мои, уходящий год принес нам неплохой заработок, но я бы вас обманул, если бы сказал, что новый будет таким же. Он будет другим. Каким – не знаю. Так выпьем же за то, чтобы он был не хуже уходящего. Или ненамного хуже!
Зазвенел хрусталь, ударил салют; когда заиграл гимн, телевизор выключили.
– Откуда этот пессимизм? – спросил я у Марика.
– На нас сильно наехали.
– То есть?
– Хотят взять под крышу, причем сразу в нескольких местах.
Я молчал, ожидая разъяснений.
– Мы работаем здесь, верно? Здешняя крыша нас защищает только здесь. А торгуем мы, допустим, в Томске. Значит, нам нужна крыша там тоже. Или в Кемерово. Сейчас приезжаешь на базар, они тебе сразу ставят условие – пять штук с машины или можешь ехать обратно. И еще по дороге могут поставить.
– А нельзя найти какую-нибудь всесоюзную крышу? – спросила Наташа.
– Типа милиции? – усмехнулся Марик. – Представь себе, что в некоторых местах они таки крышуют. И это удобно, потому что у ментов есть представление о порядке. А в некоторых местах крышуют люди, которые отбрасывают ментам, чтобы те туда не лезли. И вот среди этих людей порядка нет. Потому что они постоянно выясняют, кто из них важнее.