— А сегодня четверг, никакой статьи газета не напечатала, а когда я позвонил вам по этому поводу, вы мне перезвонить не соизволили. Ко мне обращаются и другие журналисты, Макевой. Обойдусь без «Таймс».
— Послушайте, я понимаю. Но наверху решили придержать статью и напечатать ее ближе к началу процесса. Она появится в ближайшем воскресном номере, на первой полосе.
— Первая страница воскресного номера. Я поверю в это, когда увижу ее.
Я взял Лорну под руку и, обойдя журналиста, повел ее к лифтам.
— Так все остается в силе? — спросил мне вслед Макевой. — Вы по-прежнему будете давать мне эксклюзивную информацию?
— Любую.
Мы спустились вниз и, выйдя на улицу, прошли один квартал в сторону здания городского совета, к ждавшему нас Патрику. Я не хотел, чтобы кто-то из кандидатов в присяжные увидел, как я сажусь в «линкольн», да еще и с шофером. Патрика я попросил отвезти нас на Седьмую улицу, к ресторану «Французский сад».
— Знаешь что, — сказал я Лорне, — когда вернешься в офис, позвони Жюли Фавро, выясни, не сможет ли она прийти завтра в суд.
— Помнится, Эллиот не хотел использовать консультанта по отбору присяжных.
— А он и не узнает, что мы ее используем. Заплати ей из денег, отведенных на общие расходы. Я уже потратил два моих отвода. Скажи ей, что у судебного пристава будет записано ее имя и что он оставит для нее место.
— Ладно, позвоню. Ты хорошо себя чувствуешь, Мик?
Наверное, я слишком быстро говорил, а может, и потел. Меня немного трясло, а сказать, не вызвано ли это тем, что ко мне вновь возвращается та дрянь, от которой я целый год старался избавиться, я не мог.
— Все хорошо, я просто проголодался. Ты же знаешь, каким я бываю с голодухи.
— Ну да, — ответила она. — Я понимаю.
По правде сказать, голоден я не был. Просто на меня кое-что давило.
Бремя ответственности за будущее человека.
И этим человеком был не мой подзащитный, но я сам.
К трем часам второго дня мы с Голанцем уже потратили на опрос кандидатов и их утверждение или отвод десять часов судебного времени. Определив кого-то из кандидатов как желательного для другой стороны, мы отводили его — без жалости и без зазрения совести. Мы перебрали уже почти все восемь десятков кандидатов, и моя схема подбора присяжных обросла пятью слоями желтых листков. У меня еще оставалось две возможности отвода. У Голанца — одна, последняя.
Теперь на скамье присяжных сидели: юрист, компьютерный программист, двое почтовых служащих, четверо пенсионеров, а также медбрат, садовник, инженер и художница. Из первоначальных двенадцати до финишной прямой добрались только инженер, сидевший на седьмом месте, и один из пенсионеров, сидевший на двенадцатом. Оба были мужчинами, оба белыми, и оба оказались помеченными в моей схеме синим цветом, означавшим прохладное отношение к защите. Однако пристрастность их была выражена очень слабо, и потому я не стал тратить на них драгоценное право отвода.
Художница появилась на скамье последней. Пока судья Стэнтон опрашивал ее, я делал пометки о ней красным цветом и все сильнее радовался возможности заполучить ее в состав присяжных. Как только настал наш черед, Голанц принялся задавать вопросы, которые, как он надеялся, обнаружат ее предубежденность, однако женщина держалась очень хорошо и производила впечатление человека непредвзятого.
Когда обвинитель задал ей свой четвертый вопрос, я почувствовал, как у меня в кармане завибрировал сотовый телефон, и достал его. Весь этот день сидевшая в зале Жюли Фавро посылала мне текстовые сообщения.
ОНА ХОРОША. 8 НЕ НРАВИТСЯ. 10 ТАК НИЧЕГО ТОЛКОМ И НЕ СКАЗАЛ. ЕСЛИ ПОЛУЧИТСЯ, УБЕРИТЕ 7.
Восьмым присяжным был садовник. Я пометил его синим из-за того, как он отвечал на вопросы о полиции. Мне показалось также, что ему очень хочется попасть в присяжные, а это в деле об убийстве признак плохой. Такое желание свидетельствует о приверженности закону и порядку и отсутствии колебаний при вынесении суждения.
Во времени судья Стэнтон нас не ограничивал. Когда настала моя очередь задавать вопросы, я сразу утвердил кандидатуру художницы и попросил разрешения еще раз опросить кандидата, сидевшего на восьмом месте. На вопросы мои он отвечал уклончиво, вилял, и я решил, что Фавро права. Его следовало отвести.
Судья спросил, принимают ли обвинение и защита данный состав присяжных, и Голанц тут же потратил свой последний отвод на художницу. Я потратил мой предпоследний на садовника.
Из зала вызвали двух человек — агента по торговле недвижимостью и еще одного пенсионера, занявших места 8 и 11 соответственно. Их ответы на вопросы судьи показали, что оба — люди умеренные и ни на чью сторону не склоняются.
Теперь мне оставалось решить, на кого потратить мой последний отвод, на номер 7 или на номер 10. На инженера или на пенсионера.
Я попросил у судьи разрешения посовещаться с клиентом и пододвинул мою схему поближе к Эллиоту.
— Что скажете, Уолтер? Нам хорошо бы избавиться и от седьмого, и от десятого, но выбрать мы можем только одного.
Эллиот постучал пальцем по клетке десятого присяжного, сочинявшего прежде технические руководства для производившей игрушки фирмы.
— Избавьтесь от этого.
Я взглянул на схему. Синего цвета в 10-м прямоугольнике хватало, однако и в 7-м его было ничуть не меньше.
У меня сложилось впечатление, что сочинитель инструкций стремится, подобно садовнику, попасть в число присяжных, но, возможно, ему это требовалось для книги — во время voir dire он признался, что, выйдя на пенсию, занялся сочинительством. Седьмой присяжный получил синий цвет по другой причине. По профессии он был аэрокосмическим инженером. Инженеры, как правило, люди консервативные и в политическом, и в религиозном отношении — вот вам два «синих» качества, — да и работают они в компаниях, которые зависят от крупных государственных заказов. А голосовать за защитника — значит голосовать против государства. И наконец, инженеры живут в мире логики и абсолютных понятий, которые зачастую неприменимы ни к преступлению, ни к системе уголовного судопроизводства в целом.
— Не знаю, — сказал я. — По-моему, лучше убрать инженера.
— Нет, инженер мне понравился. С самого начала. Он смотрел мне в глаза. Пусть он останется.
— Мистер Хэллер, — произнес судья Стэнтон. — Вы хотите использовать ваш последний отвод или принимаете этот состав присяжных? Напоминаю, время уже позднее.
Завибрировал мой телефон.
— Одну секунду, ваша честь.
Я наклонился к Эллиоту и прошептал:
— Вы уверены, Уолтер?
На самом-то деле я просто вытаскивал из кармана телефон.
— Послушайте, я зарабатываю деньги умением проникать в самую сущность людей, — прошептал Эллиот.
Я кивнул, опустил взгляд вниз, на телефон. Пришло еще одно послание от Фавро:
ВЫБРОСЬТЕ 10. 7 УСТРАИВАЕТ ОБВИНЕНИЕ, НО У НЕГО ОТКРЫТОЕ ЛИЦО. ОН С ИНТЕРЕСОМ СЛУШАЕТ ВАС. ЕМУ НРАВИТСЯ ВАШ КЛИЕНТ.
Это все и решило. Я опустил телефон в карман и встал.
— Ваша честь, защита хотела бы поблагодарить десятого присяжного и отвести его.
ЗАМЕНЯЯ УСОПШЕГО, АДВОКАТ БЕРЕТ НА СЕБЯ ГЛАВНОЕ ДЕЛО УБИТОГО КОЛЛЕГИ: ПРОЦЕСС ДЕСЯТИЛЕТИЯ.
Джек Макевой, штатный автор «Таймс»
Основная сложность состояла не в том, что на него свалилось тридцать одно дело сразу. Главную проблему представляло одно из них — большое, с важным клиентом и высокими ставками. Адвокат Майкл Хэллер заменил убитого две недели назад Джерри Винсента и теперь оказался одной из центральных фигур так называемого «Процесса десятилетия».
Сегодня должен начаться опрос свидетелей по делу Уолтера Эллиота, 54-летнего председателя правления компании «Арчвэй стьюдиоз», обвиняемого в убийстве жены и ее предполагаемого любовника. Преступление было совершено шесть месяцев назад в Малибу. Хэллер заменил в этом деле Винсента, которого застрелили в центре Лос-Анджелеса прямо в его машине.
Винсент заранее предпринял юридические шаги, которые позволяли в случае его смерти передать всех своих клиентов Хэллеру. Хэллер — 42-летний сын покойного Майкла Хэллера-старшего, одного из легендарных лос-анджелесских адвокатов 50-60-х годов. В течение последнего года Хэллер-младший отдыхал от юриспруденции.
Расследование убийства Винсента продолжается. Детективы говорят, что подозреваемых у них пока нет. Винсенту дважды выстрелили в голову, когда он сидел в своей машине, в гараже, расположенном в 200-м квартале Бродвея, рядом со зданием, в котором находился его офис.
После его смерти вся практика покойного была передана Хэллеру. Ему предстояло сотрудничать со следствием, не выходя за рамки правил, касающихся конфиденциальных отношений адвоката и клиента, проинформировать всех клиентов Винсента о его кончине и дать им возможность нанять другого адвоката. Большинство их осталось с Хэллером. Самым крупным из полученных им дел оказалось «Убийство в Малибу».
Он мог сохранить это дело за собой, лишь выполнив одно серьезное условие. Эллиот согласился взять Хэллера в адвокаты, только если это не приведет к отсрочке процесса.
«Уолтер с первого же дня настаивал на своей невиновности, — сказал Хэллер, давая „Таймс“ свое первое с того времени, как он получил это дело, интервью. — Поначалу слушание несколько раз откладывалось, Уолтеру пришлось шесть месяцев ждать возможности выступить в суде. Чтобы подготовиться к процессу, мы работали не покладая рук, и думаю, мы к нему готовы».
Подготовка была отнюдь не легкой. Убийца Винсента забрал из машины кейс, в котором находился компьютер адвоката. «Там хранилась основная информация и описание стратегии защиты, — говорит Хэллер. — Папки, имевшиеся в офисе, были неполны, и поначалу я думал, что мы попали в безвыходное положение».
Однако затем Хэллер обнаружил, что Винсент копировал содержимое компьютера на флешку, которую носил на цепочке с ключами. И когда сегодня начнется опрос свидетелей, Хэллер будет полностью готов к процессу. Наши юридические эксперты ожидают, что он станет оспаривать собранные следствием улики и процедуры тестирования, определившего, что Эллиот действительно стрелял из какого-то оружия.