— А я уже все рассказала. Марна закричала, что все это выдумки. Нет никакого трупа. Заглянула я на кухню, и точно… Эй, Свен, ты куда? Сам же просил рассказать и не слушаешь! — обиженно воскликнула девушка, увидев, что сержант вдруг вскочил и стремительно направился к выходу.
По дороге Свен подхватил пояс с ножнами.
— Нужно торопиться, пока епископ там, в обители! Новая настоятельница спрятала труп… и Марольд! Все сходится! — на ходу бросил сержант и пулей вылетел из дома.
В воротах Свена окликнули солдаты, но тот махнул рукой — мол, после! Бросился по дороге, не дожидаясь, пока озадаченные возницы сдержат коней. Старший стражник пожал плечами — чудит сержант чего-то…
Перед монастырем выстроились повозки — внутренний дворик был маловат, чтобы вместить кавалькаду. Повсюду расхаживали клирики из свиты епископа, чинно прогуливались, тихо беседовали. Его священство привез с собой целую толпу. Монашки, наряженные по такому случаю в новые темно-зеленые платки, тоже собрались во дворе, их выставили из здания на время торжественной церемонии.
Ворота обители были распахнуты настежь, вход в монастырь охраняли солдаты из гонзорской гвардии. Свен отыскал среди них знакомых, сбивчиво объяснил причину спешки — его узнали и пропустили беспрепятственно. Сержант устремился внутрь здания. Клирики и монашки с удивлением глядели вслед бесцеремонному мирянину, несущемуся по обители. Дорогу сержанту преградил Бэр.
— Стой! — злобно зашипел он, хватая сержанта за рукав. — Куда? Тебе же велено было сегодня дома оставаться!
— Я знаю, — задыхаясь от быстрого бега, пропыхтел Свен, — кто прикончил прежнюю настоятельницу. Скорей… схватить…
— Ну-ну, голубчик, не спеши, не порти торжественной церемонии, — зашептал Бэр на ухо сержанту, стараясь говорить как можно любезней и старательно улыбаясь. — Сейчас его священство вручил настоятельнице ключи от подземного склепа. Она отправилась вниз за Слезой Гунгиллы. Потом — церемония передачи реликвии. Мы не должны мешать…
Стоявший рядом с Бэром гвардеец в голубом плаще озабоченно нахмурился.
— Странно, матушка Марна уж больно долго отсутствует, — недоуменно проговорил он.
Свен выдернул руку и помчался к лестнице, ведущей в склеп, распихивая клириков, пораженных этакой непочтительностью. Лицо начальника стражи моментально вытянулось и стало белым как мел. Минуту он открывал и закрывал рот, будучи не в силах произнести ни звука, потом решительно бросился вслед за сержантом. В дальнем конце коридора у лестницы, ведущей в подземелье, прохаживался сам епископ — седой и важный. Многочисленные медальоны, символы сана и серебряные цепочки, украшающие одеяние прелата, позвякивали в такт неторопливым шагам.
Когда рядом с ним появился Свен — с топотом, грохотом и под аккомпанемент сердитых замечаний возмущенных клириков, — епископ обернулся, удивленно вздернув густые брови.
— Прошу прощения, ваше священство, — выдохнул сержант, — ваша… племянница? Где? Куда?
— Какая племянница? — Брови прелата поползли еще выше. — О ком вы спрашиваете, сын мой?
— О Марне! Настоятельнице!
— Мать настоятельница отправилась за Слезой Гунгиллы… вон… — Епископ был так ошарашен натиском Свена, что даже не догадался возмутиться, и указал сержанту на ведущие в темноту подземелья истертые ступени.
Тот опрометью кинулся вниз, оскальзываясь и хватаясь рукой за стену, чтобы не потерять равновесия. Епископ тяжело затопал следом, за ним толпой устремились священники и гвардейцы…
Свена они застали тяжело переводящим дыхание перед массивной решеткой хранилища — дверь была распахнута настежь, а кованый ларец на высоком постаменте, где хранилась бесценная реликвия, пустовал… Неровный свет тусклых ламп заставлял тени плясать и метаться, искажая очертания предметов, но ясно было одно — настоятельницы здесь нет.
Несколько минут в подвале царила тишина… потом все разом принялись вопить. Орали про магию, проклинали негодяев колдунов, которые не боятся подлое чародейство чинить в святых стенах… ибо как же, кроме как при посредстве нечистого чернокнижия, Марна могла улизнуть из подземелья… Свена оттерли к стене, подвал наполнился клириками и солдатами из свиты епископа. Сам прелат замер перед отпертой решеткой, стремительно бледнея… Медленно-медленно он раскрыл рот и…
— Найти! — Вопль епископа мгновенно перекрыл брань и причитания свиты. — Отыскать! Вернуть немедленно! Мне же… на коронацию… реликвия!!!
Развернувшись на каблуках, его священство направился к лестнице, приближенные, угодливо кланяясь, расступались перед ним. Затем, когда епископ затопал вверх, теснясь, устремились следом. Вскоре подвал опустел. Свен выждал, пока шум наверху станет потише, и тоже покинул подземелье. Меньше всего хотелось попасться под горячую руку кому-то из начальства. Еще зашлют куда-нибудь с бестолковым поручением.
В коридоре, когда Свен поднялся туда, царила суматоха. Начальник епископской охраны рассылал гонцов с приказами собирать людей и перекрыть дороги, затем ему на глаза попался Бэр — и тут же получил приказ мчаться в Пинед, запереть городские ворота и хватать всех подозрительных баб.
Свен выждал, пока Бэр с гвардейцем убрались, и осторожно двинулся к епископу, окруженному клириками. Оставался единственный из занимающих сержанта вопросов, ответ на который можно было получить в обители. К его священству как раз притащили ошарашенных монахинь, тех, что постарше. Они растерянно лепетали: «Как же… племянница вашего священства… как же так…»
Епископ принялся орать, что знать не знает никакой племянницы и не желает слушать этот бред. Доставили письмо, якобы написанное его собственной рукой — ту самую рекомендацию, с которой «племянница» Марна явилась в монастырь. Клирики, шурша сутанами, придвинулись поближе, разглядывая письмо через плечо его священства. Епископ, едва увидев почерк, перестал орать и буркнул: «В самом деле, помилуй меня Гилфинг, весьма похоже на мою руку… Весьма…» Эти подробности Свену были уже не интересны, он выяснил главное — Марна не родня прелату. Медленно, чтобы не привлекать ненужного внимания, Свен двинулся прочь. Позади бурчал епископ:
— Здесь темно, дайте свечу… Да-да, поближе… Ох, погасла… Да держи ровно, что ты все трясешься?.. И эта погасла! Есть в этой обители хоть одна нормальная свеча?!
Глава 36
Архив располагался в полуподвальном помещении, свет сюда едва проникал сквозь узкие зарешеченные оконца под самым потолком.
Пожилой сутулый стражник, исполнявший обязанности писаря, указал Петеру на коробку, наполненную криво исписанными листами — протоколы допросов, описи конфискованного имущества и прочее:
— Выбирай, мастер, что тебе нужно.
Когда парень заявил, что желает посидеть над бумагами подольше и разобраться с ними поосновательней, старик пожал плечами, вручил колдуну огарок в глиняном подсвечнике и, шаркая, удалился, бросив напоследок: «Если что понадобится, я в соседней комнате. А как соберешься уходить, позови, дверь за тобой запру».
Петер перетащил коробку с документами поближе к окну и стал перебирать желтые листки, отыскивая те, что касались художника Лукаса. Из судебного постановления явствовало, что сей Лукас — опаснейший злодей, правая рука, а то и равноправный сообщник чародея Марольда, что он был казначеем банды и хранителем награбленного добра. Приговор — смертная казнь. В подтверждение вины означенного Лукаса прилагались показания начальника городской стражи Бэра, протокол обыска, учиненного в жилище художника, а также его же, художника, собственноручные письма. Письма в самом деле выглядели неопровержимой уликой — в них злодей (адресуясь к сообщникам) подробно излагал собственные преступные деяния, перечислял, где в его доме спрятаны ценности, взятые при разграблении казначейского обоза… Странным казалось, зачем нужны эти послания? Неужто у Лукаса, живущего в лесу, не имелось возможности спокойно встретиться и поговорить с сообщниками? А как письма снова возвратились к отправителю? И главное, к чему хранить в собственном доме подобные улики? Петер заподозрил, что суду были представлены фальшивки, и отца Моны в самом деле оклеветали. «Хорошо бы, — решил он, — найти в бумагах образец почерка Лукаса и сравнить».
Колдун вынул из короба очередную пачку документов и, к собственному удивлению, обнаружил среди писем и протоколов фолиант — очень старый на вид. Что здесь делает подобная вещь? Петер отложил документы и вытащил находку на свет. Названия на обложке нет… Чародей осторожно перевернул страницу, затем еще и еще — странно, язык, которым пользовался автор, был Петеру незнаком. Часть букв напоминала написанием привычный алфавит, но многие значки ничего магу не говорили. Все народы Мира пользуются Общим, за исключением троллей, разумеется… Кто же и когда создал книгу? Кто говорил и писал на неизвестном наречии? Зачем такая книга скромному художнику? Петер торопливо листал, надеясь отыскать текст, который можно будет прочесть, но нет — язык по-прежнему оставался непонятным… А вот и иллюстрация… Художник изобразил Гилфинга в окружении детей — создатель Мира левой рукой протягивал юному гному колесо, а правую положил на плечо молоденькой эльфийки, которая держит ягненка… Ну, ясно — это символическая миниатюра, Пресветлый дает наставления своим чадам, аллегорически изображенным в виде детей. Петер едва не присвистнул от удивления, картинка показалась знакомой! Точно, это же вывеска «Счастливого колеса»! И колесо над входом на постоялый двор — то самое, что Гилфинг протягивает гному, и мальчишка срисован с молоденькой эльфийки, прижимающей к себе ягненка. Теперь понятно, как Лукасу удалось создать это впечатление бесхитростного лукавства на лице танцующего дитяти…
Петер задумался, машинально листая книгу. По крайней мере ясно, для чего фолиант был нужен художнику — Лукас пользовался старинными миниатюрами как образцом. Какое это может иметь отношение к его преступлениям? Скорее всего никакого… Петер еще больше уверился в том, что невинно