Так ли они относятся друг к другу?»
— Беда! Беда! Беда! — сказал он вслух и, махнув рукою, пошел домой.
Генеральша
Генеральша была довольна. Она заехала в ренсковый погреб Сивунова и приказала послать к ней на квартиру ящик шампанского. Когда приказчик спросил с нее деньги, она сказала ему, что она устраивает раут с благотворительной целью — неужели он этого не знает? — и что шампанское, конечно, нужно считать пожертвованным. Приказчик почтительно осклабился и не возразил ничего. Теперь генеральша осуществит свою заветную мечту: она прикажет внести в зал целую льдину, велит вырубить в ней углубление и нальет туда шампанское. Это будет и ново и выгодно.
«Воображаю, как местные медведи будут поражены», — думала она дорогой.
В маленькой гостиной она прикажет расставить мебель так, чтобы, когда Юленька Зиновьева встретится здесь с Игнатьевым, их не было видно посторонним. Быть может, они до чего-нибудь договорятся. Мадемуазель, конечно, будет у стола, только вот вопрос об учителе: выпускать его в публику или не выпускать? Впрочем, об этом она еще подумает! Перед танцами будет дивертисмент. Штабс-капитан Янчич прочтет толстовскую «Грешницу», антрепренер городского театра представит сцены в лицах. Других актеров генеральша не пригласит, так как они невежи, а актрисы развратны. Вольф прислал из Петербурга последние французские романы; она прочла их, следовательно, говорить есть о чем. Только вот беда с генералом. Правда, она написала на бумажке полное содержание каждого романа, с тем чтобы он выучил их наизусть, но, когда учитель Иван Федорович стал читать ему эту выписку вслух, он на половине чтения заснул.
«Что-то мадемуазель стала в последнее время какая-то серая и скучная, — подумала генеральша. — Должно быть, тоскует по своей Швейцарии... Ее бы выдать замуж, да никто, пожалуй, не возьмет...»
Швейцар распахнул перед ней двери, и она вошла к себе в дом. Сбросив ротонду, она стала подниматься по лестнице. Но потом, вспомнив про раут, опять спустилась вниз и направилась к гувернантке. Надо же переговорить обо всем!
Дверь оказалась незапертой. Генеральша вошла да так и остолбенела: у стола, склонившись над работой, сидела мадемуазель и шила детскую распашонку. Тут же стопкой лежали детские простынки. Генеральша как коршун налетела на нее и вырвала из ее рук работу.
— Это для кого? — спросила она строго.
Бедная мадемуазель, застигнутая врасплох, опустила глаза и густо покраснела.
— Для кого эта распашонка? — строго повторила генеральша. — Я жду...
У мадемуазель потекли по щекам слезы. Она наклонилась еще ниже и отвечала:
— Для моего маленького...
— На котором месяце?
— Кончается третий...
— От кого?
Француженка молчала.
— Я вас спрашиваю: от кого?
— О, не заставляйте меня называть его!
— Вы хотите, чтобы я обо всем рассказала генералу?
Мадемуазель молчала.
— Что же, мне еще долго ждать? — спросила генеральша.
Гувернантка залилась слезами и выбежала из комнаты.
Генеральша опустилась на стул. Этого уж она никак не ожидала! Мадемуазель не говорит от кого, но, конечно, это от учителя Ивана Федорыча, который вот уж сколько времени на глазах у всех ухаживает за ней! Да, да! Это очевидно. Но каков молодец! Хороша тоже и m-lle Жюдик! Ах какая неприятность! В доме генеральши заводит разврат, да еще с кем, с учителем ее сына-гимназиста, с этим семинаристом, который вечно смотрит исподлобья! Хорошо еще, что только в нынешнем августе ее дочь отвезли в Петербург в институт, а то прекрасный был бы для нее пример! Ее оставили в доме как компаньонку, чтобы только не лишить ее заработка, а вот на тебе! Каков сюрприз! Нет, генеральша так не оставит этого дела. Она не позволит позорить ее дом, и если уж случился грех, если дело уж зашло так далеко, то она употребит все свои усилия, а заставит этого хваленого Ивана Федорыча жениться на m-lle Жюдик!
И ведь как это все выходит наперекор! Случись это с Юленькой и с Игнатьевым, генеральша только обрадовалась бы этому. Тогда бы она имела в своих руках козырной туз и заставила бы этого гордеца, этого самонадеянного херувима Игнатьева жениться на бедняжке Юленьке, которая так безнадежно в него влюблена!
«Ах, какая неприятность!» — подумала генеральша.
— Ну и что вы намерены делать? — спросила она вошедшую m-lle Жюдик.
— Уеду в Швейцарию, к моей бедной матери...
— А ребенок?
Гувернантка глубоко вздохнула и не ответила.
Боже мой, как люди безнравственны! Молодая, красивая девушка, которой поручалось воспитание такого нежного существа, как генеральская дочь, и вдруг отдается такому совсем неинтересному человеку, как этот учитель Иван Федорыч. Точно она не могла найти себе никого поинтереснее! Уж если на то пошло, то генеральша всегда предпочла бы поручика Незнанского этой семинарской кутье. Но какие мещанские вкусы! Тоже и Иван Федорыч!.. Не нашел для своих шашней другого места!
Наконец, если m-lle Жюдик нужны были les petits tours, то она могла бы обратиться к генеральше, которая настолько либеральна, что могла бы устроить это дело гораздо изящнее и в пределах умеренности и аккуратности. Ах, уж эти мещане!
Сейчас же она поговорит с Иваном Федорычем и потребует от него категорического ответа: женится он на m-lle Жюдик или нет? И если он откажется, то она примет свои меры и откроет директору местной гимназии глаза, какого сорта господина он представил на должность преподавателя во вверенной ему гимназии.
Она пошла к себе наверх и приказала позвать к себе Ивана Федорыча. Он вошел к ней, робкий, в длинном семинарском сюртуке, и, откашлявшись в кулак, поцеловал ей руку.
— Это что же такое? — спросила она его строго.
— Виноват, я не расслышал, Анна Сергеевна... — отвечал он.
— В моем доме вы заводите шашни?
— Шашни? — встревожился учитель. — Какие?
— Вы должны непременно жениться на m-lle Жюдик! Слышите? Непременно!
— Я вас не понимаю...
— Отлично понимаете! Вы знаете, о чем я говорю! Если вы честный человек, если вы увлекли несчастную девушку, то вы же должны браком прикрыть ее позор... Слышите? Браком!
— Увлек m-lle Жюдик? — растерялся учитель. — Я?
— Да, да, вы! Больше некому! Вы должны жениться на ней!
— Простите, ваше превосходительство, но вам никто не давал права так разговаривать со мной... Это неделикатно.
— Вы не смеете читать мне нравоучений! Я сама знаю, что деликатно и что неделикатно.
— А вы не смеете говорить мне подобные пошлости и оскорблять мою порядочность! Если я вам больше не нужен, то скажите это прямо, и я уйду, но не навязывайте мне разных m-lle Жюдик! Прошу вас помнить, что у каждого человека есть чувство собственного достоинства!
Учитель повернулся к ней спиной и вышел из будуара.
— Хам! — услышал он позади себя. — Мужик!
Приехала Юленька Зиновьева и, как была, в шапочке и с муфтой, упала к ногам Анны Сергеевны и зарыдала.
— Что такое? — спросила ее генеральша и испугалась.
— Боже мой, я так страдаю! — отвечала Юленька, заливаясь слезами. — Я так страдаю!
— Успокойтесь, душечка... Что такое?
— Я так его люблю!.. Вчера у Дружининых был бал, Игнатьев все время разговаривал с какими-то рожами, танцевал со всеми, а со мной хоть бы один разок! Точно он хотел этим оказать мне явное пренебрежение! Боже мой, за что я так несчастна, зачем я так его люблю!
Она снова зарыдала и упала головой на колени генеральше. Слезы падали у нее из глаз прямо на шелковое платье. Анна Сергеевна подняла ее, отерла ей слезы, поцеловала в обе щеки и дала понюхать спирта.
— Успокойтесь, дитя мое... — сказала она. — Он женится на вас‚ я вам устрою это дело... Вы будете его женою! Только бы нам узнать, нет ли у него какого-нибудь другого романа?
Но как это узнать? У податного инспектора, говорят, есть нянька, которая гадает просто изумительно. Читает как по писаному. Вот что! Они поедут сейчас к ней обе вместе и попросят ее погадать им. Конечно, ее можно было бы пригласить и сюда, но это может получить огласку. Если обе они спустят вуали и поедут на Киселюху на простом извозчике, то их никто не узнает. Нянька их не знает вовсе, податной инспектор тоже: он у них не бывает, и генеральша никогда даже с ним и не встречалась. Право, лучше будет поехать туда самим. Теперь уже десятый час, но ведь это еще лучше: нянька уложила уже, вероятно, своих ребят и теперь свободна.
Они надели ротонды и вышли на улицу. Пройдя два-три квартала, они наняли извозчика и поехали на Киселюху. Крадучись, подошли к окошку податного инспектора и заглянули в него. Среди комнаты стоял стол, и гимназист что-то ел на нем, очевидно ужинал. Вот пробежала девочка со спустившимися чулками, а вот вышла кошка, села на стул и стала лапкой умываться. Со свечой в руке какой-то старик в белом халате прошел через комнату. Это, должно быть, сам инспектор. Вот он вошел опять в нее и вдруг неожиданно направился к окошку, в которое они глядели, и осветил градусник, прибитый снаружи. Свет от свечи упал и на их лица. Это было так неожиданно для них, что они не успели даже отскочить от окошка. Инспектор увидал их, стал всматриваться в окно, а затем они услышали‚ как загремел крюк и как стала отворяться парадная дверь. Опрометью они бросились назад за ворота, вскочили на извозчика и поскакали домой. Какая жалость, что им помешал этот старый хрыч! И нужно же ему было подходить к окну! Но какая у него в доме мещанская обстановка и как серо живут эти чиновники! И этот белый, парусиновый халат... Какое мещанство!
Извозчика они рассчитали, не доезжая до дому.
— Еще пятачок, барыня... — умолял ее извозчик. — Двадцать копеек туда да двадцать оттуда, а вы только тридцать пять копеек дали. Ведь надо по таксе! — Довольно, довольно! — отвечала генеральша. — Будет с тебя! Оптом все дешевле!
У крыльца они простились. Генеральша поцеловала Юленьку в губы и сказала: