Если бы ей было известно чуть больше о воздухоплавании, она немедленно проделала бы дырку в оболочке шара и спустилась на землю, но ей это не могло прийти в голову, и она просто смотрела, как уменьшается по мере удаления земля Пеллюсидара.
Тот факт, что чем выше она поднималась, тем холоднее ей становилось, сильно удивил ее — это противоречило ее пониманию природных явлений. Впрочем, летающий желудок динозавра тоже противоречил представлениям туземцев. Хотя Перри и пытался втолковать что-то про закон Архимеда, но она ничего не поняла и приписала все всемогуществу своего друга — вообще же, несмотря на все старания Перри, туземцы считали его немного колдуном.
Ветры в Пеллюсидаре дуют с севера первую половину земного года, а вторую с юга, в зависимости от того, зима или лето стоит на Северном полюсе. Ветер, уносивший Диан, дул с северо-востока и сносил шар к Земле Вечной Тени.
Диан замерзла и проголодалась, а поскольку еды в корзине не было, то она сделала то, что сделал бы любой житель Пеллюсидара в ее положении — она легла спать.
Диан не знала, сколько времени она проспала, но когда она проснулась, шар летел уже над Землей Вечной Тени. Все вокруг потемнело, и Диан поежилась стало еще холоднее. Прямо над ее головой вращался Мир Мертвых, как его называют жители Пеллюсидара, — спутник внутреннего мира. Под ним лежала Турия, а чуть впереди простирались равнины Лиди, где турианцы растили и кормили своих вьючных животных.
Диан было так холодно, что на некоторое время она позабыла о муках голода и жажды. Надежда покинула ее — она чувствовала приближение смерти.
Шар вылетел из тени, и Диан снова легла спать. Голод и холод сильно измучили ее, и она проспала, должно быть, довольно долго. Когда Диан проснулась, шар уже летел над Безымянным Проливом, соединяющим Соджар-Аз с Корсар-Азом. Эти места были ей еще знакомы, по крайней мере, по рассказам, но дальше лежала земля, на которую не ступала еще нога ее соплеменника.
В том месте, над которым летела Диан, залив не превышал в ширину двухсот миль, и с высоты ей было хорошо видно противоположный берег, где начиналась неизведанная земля.
Несмотря не свое безнадежное положение, Диан чувствовала в душе некоторый подъем от того, что первой видит эту землю. Ощущение было новое и волнующее.
Из этого состояния ее вывело шипение, раздавшееся сверху и сзади. Повернувшись и подняв голову, Диан увидела грозу небес Пеллюсидара гигантского типдара, описывающего круги вокруг шара. Размах крыльев этого огромного птеродактиля составляет без малого тридцать футов, а клыки и когти делают его достойным противником земных хищников.
Обычно типдары нападают на все, что попадает в их поле зрения. Если бы этот типдар атаковал сейчас шар, то Диан упала бы в воду пролива, но птеродактиль был озадачен — ему никогда прежде не приходилось сталкиваться с таким странным животным. Этот шар не нападал и не убегал от него, а спокойно продолжал свой путь. Диан, затаив дыхание, следила за типдаром — она была совершенно беспомощна.
Типдар покружил вокруг шара еще немного, а затем, решив проверить, каков он на вкус, легонько куснул его. Струя неприятного запаха немедленно ударила ему в ноздри, и типдар, злобно зашипев, отлетел в сторону.
II
О-аа, всегда очень чуткая к любой опасности, на этот раз не заметила, что в кустах прячется воин. Это был высокий широкоплечий мужчина. Набедренная повязка, сделанная из птичьих перьев, придавала ему довольно нарядный и, пожалуй, отчасти кокетливый вид. Из ушей у него свисали костяные серьги, длинные пряди волос были собраны в небольшой узел на затылке, откуда торчали три красно-желтых пера. Вооружение его составляли каменный нож и копье с наконечником из зуба огромной акулы. В общем, это был красивый, сильный мужчина, чья кожа приобрела бронзовый оттенок от постоянного пребывания под жарким солнцем.
Когда О-аа приблизилась к кустам, в которых он притаился, мужчина выскочил из них, схватил девушку за волосы и потащил ее к берегу. Очень быстро он обнаружил, что тащить О-аа было довольно непросто, примерно как кошку, страдающую гидрофобией. О-аа упиралась, лягалась, кусалась и царапалась, как безумная, а когда не кусалась, то выкрикивала такие ругательства, которые сделали бы честь любому пропойце-ирландцу, а видит Бог — они мастера в этом деле.
Первобытные люди вообще не отличались терпением, и наш доисторический Адонис не был исключением. После пары болезненных укусов он ударил О-аа древком копья и, перекинув ее тело через плечо, легко побежал к берегу, где его ждало каноэ. Он швырнул туда оглушенную девушку, столкнул лодку на воду, сам забрался внутрь и взялся за весло. Он очень умело греб, и вскоре О-аа оказалась далеко в море, которого так боялась.
Когда она очнулась, берег был почти неразличим. Ее похититель ритмично взмахивал очень широким коротким веслом, и лодка стремительно продвигалась вперед. Мозг О-аа был занят мыслями об убийстве незнакомца, но она не могла не заметить его силу и ловкость.
О-аа внимательно осмотрела каноэ. Оно было больше и неуклюжей, чем лодки мезопов, но О-аа, не видевшая прежде ни лодок, ни моря, понимала, что это каноэ вполне надежно для путешествий по воде.
Воин заметил, что она пришла в себя, и спросил:
— Как тебя зовут?
— Меня зовут О-аа, — резко ответила она, — я — дочь короля. Когда мой муж, мой отец и семь моих братьев узнают обо всем этом, они тебя убьют.
Мужчина рассмеялся.
— Меня зовут Ла-ак, — сказал он, — я живу на острове Канда и у меня шесть жен. Ты будешь седьмой. Только у нашего вождя есть семь жен — все меня будут уважать. Я, собственно, приплыл на материк, чтобы найти себе седьмую жену, и, видишь, как удачно все получилось — долго искать не пришлось!
— Я не буду твоей женой! — крикнула О-аа. Ла-ак опять залился смехом.
— Будешь, — сказал он, — шесть моих женщин быстро научат тебя хорошим манерам, если ты, конечно, переживешь их уроки. После этого будешь как шелковая. Они, вообще-то, уже убили двух женщин, которых я привозил до тебя. Те тоже не хотели быть моими женами, а по нашим обычаям женщину можно взять только с ее согласия. Дурацкие законы, но приходится исполнять.
— Лучше отвези меня обратно на материк, — сказала О-аа, — потому что я не стану твоей женой. И обещаю тебе, что убью пару из тех, что у тебя уже есть, прежде, чем они убьют меня.
На этот раз Ла-ак замолчал надолго. Наконец, он заговорил:
— Я верю тебе, но ты слишком красива, чтобы я с тобой вот так расстался. О том, что случится в этом каноэ, никто никогда не узнает, потому что я утоплю тебя до того, как мы доберемся до Канда. С этими словами Ла-ак отложил весло и начал медленно приближаться к своей пленнице.
* * *
Дэвид Иннес, Годон и Аг-гилок взошли на корабль Гака. Когда все воины были на своих кораблях, флот снялся с якоря и вышел в море.
Аг-гилок осмотрелся и с выражением неописуемого презрения воскликнул:
— Черт меня дери! Какая сухопутная черепаха строила это корыто?! Да в этой посудине все против правил. Готов биться об заклад, что она одинаково хорошо плавает вперед, назад и вбок! И треугольный парус. — добавил он с отвращением. — Видели бы вы "Долли Доркас" — вот был корабль, а это… — тут он махнул рукой.
В глазах Гака Волосатого зажглись опасные огоньки. Гак гордился каждым кораблем императорского флота: они были для него чудом техники — первые парусные суда, которые он видел в своей жизни. И построил их не кто-нибудь, а Эбнер Перри. Этот сморщенный беззубый людоед осмеливается ругать его корабли, а его самого называет сухопутной черепахой! Гак был вне себя от ярости и, недолго думая, схватил старика за бороду с намерением тут же открутить ему голову.
— Подожди! — крикнул Дэвид. — Я думаю, Аг-гилок знает, о чем говорит. Во внешнем мире он был моряком. Перри действительно сделал хорошие корабли лучшее, что он мог. Но я думаю, он будет рад, если среди нас появится человек, разбирающийся — в кораблестроении. Мы сможем использовать Аг-гилока, когда вернемся.
Гак с ворчанием отпустил старика.
— Он слишком много болтает, — мрачно сказал он и отошел от греха подальше.
— Если бы не то чертово крушение, из-за которого я попал в этот, будь он трижды неладен, мир, я бы командовал сейчас прекрасным клиппером. Я как раз собирался его построить по возвращении на мыс Код.
— Клиппер?! — воскликнул Дэвид. — Но никто больше не ходит на клипперах. Их не строят уже больше пятидесяти лет.
— Оставь эти сказки для своей подружки, — ответил Аг-гилок. — Когда "Долли" пошла ко дну, самому старому клипперу было не больше пяти лет. А "Долли" потонула… Сейчас, дай соображу. Ага, в 1845 году.
Дэвид взглянул на старика с изумлением.
— Ты уверен, что не путаешь дату? — спросил он.
— Да провалиться мне на этом месте!
— Сколько лет тебе было, когда утонула "Долли Доркас"? — спросил Дэвид.
— Сорок. Это-то я помню. Мы с президентом Тайлером родились в один день. Двадцать девятого марта 1845 года ему было бы пятьдесят пять лет. Он был на пятнадцать лет старше меня. Но он не дожил до того дня, и в это время на пост президента баллотировался какой-то Полак.
— А ты знаешь, сколько тебе лет сейчас? — спросил Дэвид.
— Э-э, видишь ли, я, конечно, немного сбился со счета, сидя в этой вонючей дыре, но я думаю, что не ошибусь, если скажу, что мне сейчас около шестидесяти.
— Ошибешься, — ответил Дэвид, — тебе сто пятьдесят три года.
— Вы только посмотрите на этого чертова брехуна, — возмущенно заорал старик, — да неужто я выгляжу на сто пятьдесят три года?
— Нет, — согласился Дэвид, — но на сто пятьдесят наверняка.
Аг-гилок взглянул на Дэвида с отвращением.
— Не буду говорить у кого именно, — сказал он, — но у кого-то мозгов не больше, чем у какой-нибудь вонючей макаки, — произнеся это, он отвернулся и, обиженно бормоча что-то, отошел в сторону.
Годон стоял неподалеку и слышал диалог Дэвида и Аг-гилока, но поскольку он не имел ни малейшего представления о возрасте и годах, то следил за их разговором без особого интереса. Впрочем, мало что могло его сейчас заинтересовать — он был расстроен исчезновением О-аа и корил себя за то, что не остался на берегу и не нашел ее.