– Наверное, Фредди взял трубку.
– Да, но… – я направилась к двери.
– Элли, успокойся, если что-нибудь важное, он тотчас прискачет сюда.
– А тем временем, – папа поудобнее устроился на подушках и с жертвенным видом, словно микстуру, глотнул бренди, – я продолжу душераздирающий рассказ о моих последних днях с Харриет.
– Да-да, папочка, но чуть позже.
Я качалась, словно маятник, между кроватью и дверью, когда на пороге с мрачным видом вырос Фредди:
– Это папаша.
– Дядя Морис?
– Насколько я знаю, у меня нет другого папаши.
– И что он хочет? – Бен взирал на моего кузена и своего друга с неподдельной тревогой.
– Можно мне глоток бренди? – Фредди слепо пошарил рукой в воздухе и сомнамбулой побрёл к комоду. – Полагаю, у меня хватит мужества с этим справиться, но это будет нелегко. – Голос его дрогнул. – В самых скупых словах… с моей мамашей дела обстоят прескверно.
– Она умирает?! – Бен нервно сунул ему графин.
– Бедная тётя Лулу! – прошептала я.
– Вовсе нет. – Фредди дотащился до кровати и рухнул на папины ноги. – Хотя, если судить по голосу папаши, он предпочёл бы видеть её при последнем издыхании. И должен сказать, что на этот раз мамаша действительно дошла до ручки. – Вытащив из графина пробку, он судорожно потянул носом. – Она спуталась с дурной компанией. С крупными магазинными ворами, подделывателями документов, даже с парочкой грабителей поездов.
– Где она с ними познакомилась? – спросили мы с Беном в один голос.
– В исправительном центре, где недавно проходила лечение.
– Тётушка Лулу – клептоманка, – сообщила я папе, который возился на кровати, пытаясь освободить ноги.
– Таковы уж нынешние времена. Каждая женщина стремится сделать карьеру.
– Вряд ли дядя Морис мог ожидать, что тётушка Лулу в шестьдесят лет вдруг утихомирится и заинтересуется техникой макраме или садоводством.
– Это была папашина идея – отправить её в Оклендс. – По вполне понятным причинам в голосе Фредди не чувствовалось радости. – А сегодня вечером он застукал в гостиной сеанс групповой терапии. Видимо, такие сборища являются обязательным условием выписки чокнутых после лечения в психушки.
– Ну и что? – Бен пожал плечами. – С какой стати твой отец взбеленился?
– Вот и я его о том же спросил. – Фредди ещё раз вдохнул запах бренди. – Так папаша выложил как на духу: оказывается, матушка и её банда обсуждали ограбление местного отделения банка «Ллойдс» – о «Барклиз» или «Мидленд» не могло быть и речи, поскольку некоторые из этой братии имеют там счета, и моральные соображения, видимо, не позволяют им воровать свои собственные денежки.
Папа содрогнулся. Меня несколько удивило, что он не сделал попытку заткнуть глиняному горшку уши.
– Всё дело в том, – мужественно продолжал Фредди, – что это отчасти и моя вина. Если бы я был хорошим сыном, а не полным олухом, мамаша, наверное, довольствовалась бы консервированием фруктов и игрой в бридж. Так что теперь настало время расплаты. Завтра папаша привезёт её в Мерлин-корт. Прикуёт к себе наручниками – и вперёд. Поживёт у меня, взаперти, на хлебе и воде, пока я не вобью в её голову немного здравого смысла. Я даже рассчитываю сводить её в церковь. – Мой несчастный кузен посмотрел на меня затравленными глазами. – Элли, я не знаю, как смогу это выдержать. С этим новым священником, который без конца распинается о своём любимом святом Этельворте… или как там его звали? И с его жёнушкой. Она, правда, дала мне главную роль в пьесе. Но если я начну каждый раз появляться в церкви к открытию, она вообразит, что я вознамерился жениться на её рябой племяннице Рут. А мне эту девицу даже ради искусства целовать противно.
Я всем сердцем сочувствовала Фредди, хотя и для себя приберегла немного жалости. Тётушка Лулу, помимо ловкости рук, обладала талантом сбегать из любой кутузки с искусностью Гудини. А если так, то, значит, она целыми днями станет торчать в Мерлин-корте. Подумать только, завтра утром мы с Беном должны были уехать во Францию! Я уже собиралась сказать Фредди, что нет худа без добра, когда отец разродился завершающей главой «Жизни с Харриет».
Глава седьмая
– Будь моя воля, – нежно сказал я ей, – я бы сделал так, чтобы всю оставшуюся жизнь над твоей головой светило солнце. Но поскольку Господь не уполномочил меня заведовать погодой, ты должна сказать, самая лучшая из всех Харриет на свете, что я могу сделать, дабы твоё счастье стало полным…
– Дорогой, ты можешь купить мне ещё пива.
Она подалась вперёд и одарила меня одной из самых озорных своих улыбок. Стоял солнечный ветреный день. На ней было платье, которое чудесно оттеняло золотистый загар. Мы сидели в нашей излюбленной пивнушке. Старый пёс лежал в дверях, нежась на солнышке. Воздух был напоен одуряющим ароматом олеандра. И ни одна из посетительниц, что сидели за другими столиками, не казалась мне такой женственной, как моя милая Харриет.
Я подозвал официантку, ту саму девушку с косичкой, что обслуживала нас в первый раз. Теперь мы были ей хорошо знакомы, и она всегда с улыбкой встречала verlieben (Влюблённых), как она нас называла. Через несколько минут официантка вернулась с наполненной до краёв кружкой и поставила пиво перед Харриет.
– У вас такие счастливые лица, что мне самой хочется смеяться. – Она стояла, вытирая руки о белый фартук и глядя на нас довольными глазами, словно ребёнок, которому вручили подарок. – Я часто говорю моему Альберту: «У нас должна быть такая же старость. Наши сердца должны биться сильнее, а в головах должны петь птицы».
Девушка улыбнулась и отошла. Харриет, заметив моё нахмурившееся лицо, рассмеялась:
– Дорогой Морли, я знаю, ты считаешь меня чуть ли не младенцем, но суть в том, что я по меньшей мере женщина средних лет. Для такой юной девушки я и впрямь глубокая старух. Возможно, мне пора кое-что предпринять. Например, испробовать новые тени для век.
– Не надо ничего менять! – Сердце моё забилось от прилива чувств.
– Какая неистовость! – воскликнула Харриет, отшатываясь в притворном ужасе.
– Только потому, что я без ума от тебя.
– Знаю. – Карие глаза Харриет стали почти чёрными. – И искренне верю, что ты сделаешь для меня всё на свете.
– Я преподнесу тебе луну на тарелке, усеянной звёздами.
– На самом деле я хочу, – произнесла она, уткнувшись в пивную пену, – чтобы ты дал мне обещание.
– Всё, что угодно, дорогая!
– Это должна быть торжественная клятва.
– Непременно!
– Даже не зная, о чём я тебя прошу?
– Я желаю лишь одного… Моё самое горячее желание, моя обожаемая, чтобы этой клятвой я оказал себе великую честь и взял тебя в жёны.
– Морли, мы уже обсуждали этот вопрос. Мне казалось, ты понял, что я не могу выйти за тебя замуж. Не сейчас… до тех пор, пока я не удостоверюсь, что болезнь не вернётся. Я знаю, что это неразумно, но страх не отступает в ту же минуту, когда тебе говорят, что ты здоров. Может, через несколько месяцев, когда я по-настоящему в это поверю. Сердцем… – Харриет прижала руку к груди. – Сердцем я поверю в слова врачей. Будто я ходячее чудо, которому назначено жить вечно. А в этих краях, – на её устах вновь появилась озорная улыбка, – склонны верить в чудеса. Это часть здешней культуры, такая же, как эдельвейсы, яблочный пирог и древние старики. Но если со мной что-то случится, обещай, Морли, что ты отвезёшь меня… то есть мой прах… назад в Англию.
– Ангел мой!
– Дорогой, не перебивай меня. – Она помолчала, нервно кусая губы. – Я никогда не считала себя сентиментальной, но ведь мне никогда ещё не доводилось быть так близко к смерти.
Харриет заплакала, её лицо исказилось, стало почти неузнаваемым. Мне вдруг показалось, что я теряю её, теряю навсегда, и понадобятся все мои силы, чтобы оттащить возлюбленную души моей от края адской бездны.
– Харриет, клянусь выполнить твою просьбу.
– Спасибо, Морли, спасибо.
– Но с тобой ничего не случится.
– Нет-нет, конечно, не случится. Просто я женщина, вот и всё. – Она символически пригубила пиво и встала. – Давай пройдёмся, дорогой. И ты расскажешь мне о своей семье. В конце концов, если когда-нибудь я познакомлюсь с твоими родственниками, мне следует знать о них побольше.
– Ты не можешь им не понравиться.
Я положил на стол деньги и теперь смотрел на Харриет глазами, полными слёз.
– Твоя дочь может обидеться.
– Почему? У Жизель своя жизнь.
– Она может не смириться с мыслью, что место её матери заняла какая-то незнакомка.
Харриет взяла меня под руку, и мы вышли на улицу, вдоль которой расположились Fachwerkhäuser, очаровательные немецкие домики с высокими фронтонами и разноцветными витражами. Для прохожих мы, вероятно, выглядели идеальной, счастливой парой. У меня вдруг словно крылья выросли. Я буквально пустился вскачь. Поразительное проворство для человека моей комплекции.
– Любимая, – вскричал я, восторженно взирая на точеный профиль Харриет, – могу я воспринимать эти глупые тревоги как знак того, что ты когда-нибудь, быть может даже в самом недалёком будущем, смилостивишься и выйдешь за меня замуж?
– Дорогой Морли! – Она остановилась посреди мостовой, положила руки на мои плечи и посмотрела на меня потемневшими от подступающих слёз глазами. – Как бы я хотела, чтобы так оно и было! Чтобы мы с тобой вместе шли по жизни, нежась под солнечными лучами или скрываясь под одним зонтом, когда судьба насылает на нас дождь. Тогда сбудется то, на что я никогда не позволяла себе надеяться. Я всегда считала, что мечты сбываются только у других, у честных, благородных, трудолюбивых людей, заслуживших награду своим безупречным поведением.
– Что за глупости! – Сказал я, целуя её на глазах у всех зевак. – Никто не заслуживает счастья больше тебя, дорогая Харриет.
Она глубоко вздохнула и тихонько рассмеялась.
– Думаю, мне действительно стоит выйти за тебя. Может, тогда ты поймёшь, что не стоит поддаваться чарам платиновых блондинок, любящих пешие прогулки.