318 г. до н. э. … Хунну в союзе с китайскими княжествами нападают на царство Цинь
Середина III в. до н.э. … Полководец царства Чжао Ли My наносит тяжелое поражение хунну и другим кочевым племенам, совершавшим набеги на китайские владения
214 г. до н.э. … Война империи Цинь с хунну. Поражение хуннского шаньюя Туманя и завоевание китайцами Ордоса
209 г. до н.э. … Захват власти в хуннской орде шаньюем Маодунем. Создание военно-административной системы деления войска и народа в хуннской державе
209–201 гг. до н.э. … Войны хуннского шаньюя Маодуня против кочевых племен Центральной Азии. Разгром и уничтожение дунху. Поражение и бегство юэчжей. Подчинение лоуфаней, бананов, хуньюй, цюйше, динлинов, гэгуней, цайли
204 г. до н.э. … Хунну отвоевают у китайцев Ордос
201 г. до н, э. … Поход войска шаньюя Маодуня на империю Хань. Окружение армии императора Гао-ди. Перемирие хунну и китайцев
198 г. до н.э. … Заключение договора о мире и родстве между Хуннской державой и империей Хань. Женитьба Маодуня на китайской принцессе
192 г, до н.э. … Сватовство шаньюя Маодуня к ханьской императрице Гао-хэу
177 г. до н, э. … Поход западнохуннского Чжуки-князя на пограничные районы Китая и их разорение. Его успешные кампании на западе против юэчжей, усуней, лоуланей, хусе и других племен Западного края
174г. до н. э. … Воцарение на хуннском престоле Лаошан-шаньюя
166 г. до н.э. … Поход хунну на Китай, захват ими добычи и возвращение в степь. Лаошан-шаньюй громит юэчжей. Орда больших юэчжей мигрировала на запад, в Среднюю Азию. Орда малых юэчжей покоряется хунну
138 г, до н.э. … Император У-ди направляет посольство во главе с Чжан Цянем к юэчжам. Посол попадает в плен к хунну, проводит у них 10 лет, посещает юэчжей и усуней и возвращается в Китай
129 г. до н.э. … Начало войны императора У-ди против хунну
121–119 гг. до н.э. … Успешные кампании ханьских войск во главе с полководцами Вэй Цином и Хо Цюй-бином против хунну. Поражение хунну у горы Яньчжишань. Захват китайцами «золотого истукана», которому поклонялись хунну
104,102 гг. до н, э. … Походы китайской армии во главе с Ли Гуанли на Давань (Фергану)
99 г. до н.э. … Поражение армии Ли Гуанли от хунну у восточных отрогов Тянь-Шаня. Пленение ханьского полководца Ли Лина и его переход на службу к хунну
97 г. до н.э. … Неудачный поход Ли Гуанли из Ордоса против хуннских кочевий на севере
90 г. до н.э. … Новый поход Ли Гуанли из Ордоса против хунну. Разгром китайских войск у горы Яньжань, пленение и казнь их полководца
72 г, до н.э. … Нападение ухуаней, усуней и динлинов на земли хунну. Поражение и огромные потери хунну
61 г. до н.э. … Успешный набег динлинов на хунну
57–46 г. до н.э. … Междоусобная война в Хуннской державе; раскол державы на две части — во главе с шаньюями Чжичжи и Хуханье. Хуханье становится вассалом империи Хань. Уход Чжичжи в восточную часть Средней Азии, его походы против усуней, динлинов, уцзе, цзянгуней и установление союзных отношений с государством Кангюй (на Средней Сырдарье)
36 г. до н.э. … Разгром войска Чжичжи и гибель самого шаньюя в результате нападения китайских войск на его укрепленную резиденцию в Таласской долине
48 г н.э. … Хуннская орда распалась на северную и южную части. Шаньюй южных хунну Би признает себя вассалом империи Хань
85 г. н.э. … Поражение северных хунну в войне с динлинами, сяньби, южными хунну и владениями Западного края
86 г. н.э. … Набег южных хунну на своих северных собратьев
87 г. н.э. … Победа сяньби над северными хунну
89-90 гг. н.э. … Китайцы в союзе с южными хунну громят северных хунну
93–94 гг. н.э. … Северные хунну разбиты сяньби, которые занимают их земли
151–155 гг. н.э. … Сяньби вытесняют хунну из Джунгарии
Конец I — первая половина II в. н.э. … Уход части уцелевших хуннских племен в западном направлении, в сторону Восточного Казахстана и Семиречья
Часть II.«МАРСОВ МЕЧ» АТТИЛЫ: ВОЕННОЕ ДЕЛО ЕВРОПЕЙСКИХ ГУННОВ
Глава 10.ГУННЫ НА ЗАПАДЕ
А. ГУННЫ СКАЧУТ ПО ЕВРОПЕ
В начале 370-х гг. н.э. из-за Волги в степные пространства Юго-восточной Европы вторглись кочевники, именуемые в позднеантичной традиции гуннами. Их нашествие дало мощный толчок передвижению племен в западной части евразийского пояса степей, получившему название «Великое переселение народов» (рис. 29). Надо сказать, что при рассмотрении гуннской истории и культуры перед учеными обязательно встает сложный вопрос о происхождении европейских гуннов и их связи с центральноазиатскими хунну (сюнну). По этому поводу еще с XVIII в. не утихает оживленная дискуссия, участники которой зачастую приходят к противоположным результатам.
Автору этих строк наиболее убедительной представляется концепция И. П. Засецкой, которая на основе многолетнего изучения данного вопроса пришла к выводу о несомненной этнокультурной связи между гуннами — народом, несомненно, восточного, и более того, монголоидного происхождения, с одной стороны, и хунну — северными соседями Китая, с другой. По ее мнению, об этом наглядно свидетельствуют такие категории материальной культуры европейских гунновкак: 1) новые типы наконечников стрел, не имеющие аналогов в оружии предшествующей, сармато-аланской культуры Северного Причерноморья, но явно восходящие к хуннским и среднеазиатским древностям первых веков нашей эры; 2) знаменитые бронзовые котлы так называемого «хунно-гуннского» типа, имеющие центральноазиатское происхождение и распространившиеся в период гуннской миграции II–IV вв. от Северного Китая до Юго-восточной Европы; 3) украшения специфического полихромного стиля. Гунны также принесли с собой из Центральной Азии совершенно новые погребальные обряды. Наконец, описания внешности гуннов у древних европейских авторов не оставляют сомнения в том, что эти пришельцы принадлежали к монголоидной расе{51}.[1]
Генетическая связь между гуннами Юго-восточной Европы и хунну Центральной Азии очень хорошо прослеживается и в сфере военного дела. Как было показано в первой части этой книги, войско хунну состояло из отрядов конницы, вооруженных мощными сложносоставными луками и атаковавших в рассыпном строю. Их тактика была основана на повышенной дальнобойности луков, которая позволяла им не ввязываться в ближний бой, а эффективно вести обстрел противника со значительного расстояния, т. е. биться с наименьшими для себя потерями. В ходе сражения хунну также применяли различные маневры и хитрости. Их стратегия базировалась на внезапности нападения и стремительном и глубоком проникновении в тыл противника. Ниже мы увидим, что все основные компоненты военной практики европейских гуннов, особенно в ранний период их пребывания в Юго-восточной Европе, были практически идентичны хуннским.
Надо полагать, что во главе движения гуннов из Центральной Азии в Восточную Европу находилась та часть племен хунну, которая после тяжелых поражений в I–II вв. н.э. от китайцев и сяньби ушла на запад (см. главу 9). Вовлекая в состав своей орды попадавшиеся им на пути народы Южной Сибири, Средней Азии и Казахстана, в том числе иранского и финно-угорского происхождения, эти хунну, сохранив свой оригинальный этноним, с течением длительного времени сильно видоизменили свою культуру и в какой-то мере даже смешались с иноплеменниками. В конце концов, спустя много времени (более 200 лет!) после исхода из прежних мест обитания, возглавляемое ими разношерстное объединение кочевых племен, ставшее известным позднеантичным писателям{52} под общим наименованием гуннов, достигло степей Северного Причерноморья (около 370 г. н.э.). Аммиан Марцеллин, знаменитый римский историк и современник появления гуннов в Европе, описывает их следующим образом:
Племя гуннов, о котором мало известно в древних памятниках, обитая за Меотийскими болотами (Азовским морем) у Ледовитого океана, превосходит своей дикостью всякую меру. При самом рождении на щеках у младенца делаются глубокие надрезы острым железом, чтобы задержать тем самым своевременное появление волос на образовавшихся рубцах, так что они старятся безбородыми и лишенными красоты, подобно скопцам. Члены тела у них плотные и крепкие, шеи толстые, и они вообще столь страшны, что их можно принять за двуногих зверей или уподобить сваям, которые грубо вытесываются при сооружении мостов. При столь неприятном человеческом облике они так дики, что не употребляют ни огня, ни приготовленной пищи, а питаются кореньями полевых трав и полусырым мясом всякого скота, которое кладут под свои бедра на спины коней и дают ему недолго попреть. Они никогда не укрываются ни в каких строениях, избегая их как гробницы, удаленные от обычного людского обихода. У них нельзя даже найти покрытого камышом шалаша; кочуя по горам и лесам, они с колыбели приучены переносить холод, голод и жажду. И на чужбине они входят под крышу только в случае крайней необходимости, так как не считают себя под ней в безопасности. Они одеваются в одежды льняные или сшитые из шкурок лесных мышей; нет у них различия между домашней и выходной одеждой; раз надетая туника грязного цвета снимается или заменяется не раньше, чем от долгого гниения она распадется на лохмотья. Головы они прикрывают изогнутыми меховыми шапками, а свои волосатые ноги — козьими шкурами; обувь, не пригнанная ни по какой колодке, затрудняет их свободный шаг. Поэтому они не годятся для пешего сражения, но зато они словно приросли к своим выносливым, но уродливым на вид лошадям, и подчас, сидя на них по-женски, занимаются своими обычными делами; на них же каждый из этого племени проводит день и ночь, покупает и продает, ест и пьет и, склонившись на крутую шею коня, засыпает так крепко, что видит разнообразные сны. Когда приходится им совещаться о серьезных делах, то они делают это в том же обычном положении. Они не подчинены строгой царской власти, а довольствуются случайным предводительством старейшин и сокрушают все, что попадается на пути… Никто у них не пашет и никогда не коснулся сохи. Без определенного места жительства, без дома, без закона или устойчивого образа жизни кочуют они, словно вечные беглецы, с кибитками, в которых проводят жизнь; там жены ткут им их жалкие одежды, соединяются с мужьями, рожают, кормят детей до возмужалости. Никто у них не может ответить на вопрос, где он родился: зачат он в одном месте, рожден — вдали оттуда, вырос — еще дальше. Когда нет войны, они вероломны, непостоянны, легко поддаются всякому дуновению перепадающей новой надежды, во всем полагаются на дикую ярость. Подобно лишенным разума животным, они пребывают в совершенном неведении, что честно, что нечестно, ненадежны в слове и темны, не связаны уважением ни к какой религии или суеверию, пламенеют дикой страстью к золоту, до того переменчивы и гневливы, что иной раз в один и тот же день отступаются от своих союзников. Без всякого подстрекательства, и точно так же без чьего бы то ни было посредства опять мирятся. (Amm. Marc.XXXI, 2, 1–7; 10–11)[2]
А историк VI в. н.э. Иордан в своем труде по истории готов говорит о гуннах, что это племя «самое страшное из всех своей дикостью», «свирепейшее племя, которое жило сначала среди болот, — малорослое, отвратительное и сухопарое, понятное как некий род людей только лишь в том смысле, что обнаруживало подобие человеческой речи… Этот свирепый род… расселившись на дальнем берегу Меотийского озера (Азовского моря), не знал никакого другого дела, кроме охоты, если не считать того, что он, увеличившись до размеров племени, стал тревожить покой соседних племен коварством и грабежами». Далее, описывая первые гуннские завоевания в Скифии (Северном Причерноморье), Иордан высказывает предположение, что гунны одерживали верх над своими противниками «не столько войной, сколько внушением величайшего ужаса своим страшным видом: они обращали тех в бегство, потому что их собственный образ пугал своей чернотой, походя не на лицо, а, с позволения сказать, на безобразный комок с отверстиями вместо глаз. Их свирепая наружность выдает твердость духа — они даже над своим потомством зверствуют с первого дня рождения. Ведь детям мужского пола они рассекают щеки железом, чтобы они испытали боль раны еще до кормления их материнским молоком. Поэтому они стареют безбородыми и некрасивы в юности, так как лицо, расцарапанное железом, из-за рубцов теряет своевременное украшение волосами. При невысоком же росте они быстры проворностью своих движений и очень сильны в верховой езде; широкие в плечах, они хорошо обучены и лукам и стрелам, а благодаря крепкой шее всегда горделиво выпрямлены. И все же под обличьем людей они живут в звериной дикости» (Iord. Get. 121–128). Таким образом, Аммиан Марцеллин и Иордан говорят о гуннах как о варварах, находящихся на очень низкой ступени развития. Несомненно, многое в процитированных сведениях соответствовало действительности, к тому же трудно представить, чтобы свирепая, сметающая все на своем пути гуннская орда могла произвести иное впечатление на римлян. В то же время следует согласиться со следующим замечанием С. Г. Кляшторного:
В своем ярком описании гуннов Аммиан Марцеллин допустил ряд преувеличений, наделив гуннов традиционными чертами самых диких северных племен. Гунны имели достаточно развитую материальную культуру и такие навыки военного дела, вплоть до стенобитной техники, которые позволяли им сокрушать хорошо вооруженных противников, брать их укрепления и города. Но несомненно, что пришедшие в Европу племена утратили многое из достижений экономического, социального и культурного развития, которые были характерны для гуннского государства в Центральной Азии. Собственные производительные силы европейских гуннов были ничтожны. Захват продуктов труда оседлых народов, пленение и обращение в рабство ремесленников сделались для гуннов основным источником добывания жизненных благ, а их общество стало полностью паразитическим{53}.
Добавим, что приведенные Аммианом Марцеллином и Иорданом описания внешности гуннов, столь непривычной для людей римского Запада, в значительной степени преувеличены, утрированы и даже демонизированы.
Обратимся теперь к истории пребывания гуннов в Европе (см. также приложение 2). В 370-е гг. н.э. их орда вторглась с востока в пределы Северного Причерноморья. Сначала гунны разгромили аланов, сарматский народ, занимавший земли по обе стороны реки Танаис (Дон) и к северу от Меотиды (Азовского моря), а также предгорья Северного Кавказа. Присоединив к себе уцелевших от резни аланов, пришельцы затем обрушились на обширную державу Германариха — короля остроготов (восточных готов). Остроготы бьши разбиты, а сам Германарих покончил жизнь самоубийством. Часть его единоплеменников была включена в состав гуннского племенного объединения; другие бежали к своим собратьям-везеготам (западным готам). Гунны тем временем напали на самих везеготов, которые после недолгого сопротивления отступили. Одну их часть вождь Атанарих увел в Трансильванию, другая же, возглавляемая Фритигерном, с разрешения римского императора Валента в 376 г. поселилась в качестве союзников-федератов во Фракии. Согласно договору с имперскими властями, беженцы должны были получить от римлян продовольствие на первое время и земли для поселения в приграничье. Со своей стороны, они обязывались служить в римских войсках. Невыполнение римскими чиновниками условий договора привело к восстанию везеготов, которых поддержали местные жители, а также оказавшиеся в то время во Фракии остроготы и некоторые из аланов и гуннов. Сражение римлян с готами и их союзниками произошло в 378 г. у города Адрианополя. Римская армия была разгромлена, командовавший ею император Валент пал в бою. Важную роль в победе готов сыграла конница во главе с остроготскими вождями Алафеем и Сафраком, в составе которой в тот день источники упоминают аланов (Amm. Marc. XXXI, 12, 17). Впрочем, весьма вероятно, что в данной акции наряду с аланами участвовали и гунны. Дело в том, что Алафей и Сафрак были преемниками остроготского правителя Витимира, погибшего в боях с гуннами, и приняли командование над его войском, в составе которого находились гуннские наемники (Ibid XXXI, 3, 3). Добавим сюда еще тот факт, что сами готы призывали гуннов вместе с аланами в качестве военной подмоги против римлян непосредственно до и после сражения при Адрианополе (Ibid. XXXI, 8, 4; 16, 3).
К концу IV — началу V в. гунны сумели создать обширный союз племен, куда вошли многие народы Юго-восточной Европы: остроготы, гепиды, скиры, герулы, аланы» славяне. По всей видимости, эти народы продолжали находиться под управлением своих вождей, но платили гуннам дань и были обязаны по приказу гуннских правителей посылать в их распоряжение военные отряды.
Из сообщений древних авторов мы знаем о нескольких крупных гуннских вождях периода становления гуннской государственности: Баламбере, Басихе и Курсихе, Ульдине, Харатоне, Уптаре (Октаре) (см. главу 12). Последний правил гуннами вместе со своим братом по имени Руга (Руа, Ругила). В то время гуннский племенной союз уже представлял из себя очень значительную военно-политическую силу, с которой должны были считаться обе Римские империи — Западная и Восточная (Византия). С 422 г. Византия была вынуждена выплачивать гуннам ежегодную дань, размер которой постоянно увеличивался. В 433 г. правительство Западной Римской империи было вынуждено предоставить гуннам для поселения провинцию Паннонию.
Уптар, видимо, возглавлял западную часть гуннской державы, которая включала в себя земли к западу от Карпат и охватывала Великую Венгерскую равнину (Альфельд), тогда как Руга осуществлял контроль над территорией на востоке — степями Северного Причерноморья — главным оплотом военной мощи гуннов, их основной военной базой. После смерти Уптара около 430 г. во время похода против бургундов Руга стал единственным правителем гуннского племенного союза. В 434 г. умирает уже сам Руга, и ему наследуют его племянники, дети его брата Мундзука (Мундиуха) — Бледа и Аттила. Первый, более старший по возрасту, очевидно, унаследовал восточную часть государства, тогда как Аттила — его западные земли, где ранее управлял Уптар. Когда в 30-е гг. V в. жившие на Рейне бургунды попытались расширить свои владения за счет римской провинции Бельгики, то западноримский полководец Аэций призвал на помощь гуннов и с их помощью разбил бургундов (437 н. э.), причем тогда погибло великое множество людей из этого германского племени, включая короля Гундахара. Это страшное событие легло в основу созданного позже древнегерманского эпического цикла под названием «Песни о Нибелунгах» — предания о войнах между бургундами и гуннами. Так Аттила сумел посчитаться за гибель своего дяди Уптара и его воинов от рук тех же бургундов примерно 7 годами раньше,
В 444 или 445 г. Аттила убил Бледу и сделался единовластным государем, не только самым известным в гуннской истории, но и одним из известнейших персонажей в истории всего человечества. До нас дошло описание его личностных качеств и внешности:
Был он мужем, рожденным на свет для потрясения народов, ужасом всех стран, который, неведомо по какому жребию, наводил на все трепет, широко известный повсюду страшным о нем представлением. Он был горделив поступью, метал взоры туда и сюда и самими телодвижениями обнаруживал высоко вознесенное свое могущество. Любитель войны, сам он был умерен на руку, очень силен здравомыслием, доступен просящим и милостив к тем, кому однажды доверился. По внешнему виду низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазами, с редкой бородой, тронутой сединою, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом [кожи], он являл все признаки своего происхождения.
К сожалению, до нашего времени не дошло ни одного прижизненного портрета Аттилы (впрочем, как и ни одного достоверного изображения гунна вообще). Правда, нумизматы предполагают, что аллегорический образ Аттилы — в виде дракона с человеческой головой, попираемого победоносным императором, — присутствует на римских монетах периода серьезных военных неудач гуннского правителя в 451 и 452 гг.{54} (рис. 30, 7). Зато образ «бича Божьего» (лат. flagellum Dei), как нарекли Аттилу в христианской традиции{55}, будоражил воображение многих художников на протяжении позднего Средневековья и Нового времени{56}(рис. 30, 2, 31–33).
При Аттиле держава европейских гуннов особенно усилилась и значительно увеличилась в размерах. В Северном Причерноморье Аттила подчинил себе сильное гуннское племя акациров, что имело чрезвычайно важное военно-стратегическое значение. Главой над акацирами и соседними народами он назначил своего сына Эллака (449 н.э.). Затем Аттила обратил свои взоры на запад с явным намерением получать дань и от Западной Римской империи. Он выступил в поход из Паннонии, где находилась его ставка, в начале 451 г. Его огромная армия, насчитывавшая примерно 100 000 воинов (см. главу 12), состояла из собственно гуннов, а также из остроготов, гепидов, герулов, рейнских франков, ругиев, скиров и представителей других народов, подвластных Аттиле. Объектом своего вторжения гуннский царь избрал провинцию Галлию. Он перешел Рейн, разрушил и разграбил много галльских городов и подошел к Орлеану на Луаре, но захватить его не смог. Затем, когда на пути воинства Аттилы оказался город Труа, только заступничество местного епископа, святого Лупа, спасло его от разорения (рис. 34).
Защита Галлии была поручена выдающемуся политику и военачальнику Аэцию (рис. 35; см. также рис. 49, J), очень хорошо знавшему как самого Аттилу, так и гуннов, поскольку в молодости ему пришлось провести некоторое время у них в плену в качестве заложника, да и в дальнейшем он активно поддерживал с ними отношения (см. главу 14, раздел Б). В качестве своих союзников Аэций привлек везеготов, франков, саксов, аланов, армориканцев и др. Ему удалось отогнать гуннов от Орлеана, и вскоре обе армии встретились на Каталаунских полях (см. главу 14, раздел Б). В этой «битве народов», в которой, по сути, решалась судьба позднеантичной цивилизации, Аттила потерпел поражение. В самый критический момент этого сражения Аттила принял решение отступить в свой защищенный повозками лагерь-табор (см. главу 14, раздел Г). Осаждаемый врагами и опасаясь попасть к ним в плен живым, он приказал своим воинам сложить костер из их седел и был готов зажечь его и сам прыгнуть в огонь (Iord. Get. 210–213). Этот драматический эпизод нашел отражение во многих произведениях изобразительного искусства Нового времени (рис. 36–38, 7). Однако Аттила сумел сохранить значительную часть своих войск, причем не без вмешательства Аэция (который явно опасался усиления своих главных союзников — везеготов — в случае полного разгрома гуннов), и получил возможность уйти восвояси, хотя и потерял при этом часть добычи.
Воспользовавшись возникшим напряжением в отношениях между вчерашними союзниками, римлянами в лице Аэция и везеготами, весной 452 г. Аттила совершил поход в Северную Италию. Сохранился интересный рассказ Иордана о том, как гунны овладели городом Аквилеей:
После долгой и усиленной осады Аттила почти ничего не смог там сделать; внутри города сопротивлялись ему сильнейшие римские воины, а его собственное войско уже роптало и стремилось уйти. Однажды Аттила, проходя возле стен, раздумывал, распустить ли лагерь или же еще задержаться; вдруг он обратил внимание, что белоснежные птицы, а именно аисты, которые устраивают гнезда на верхушках домов, тащат птенцов из города и, вопреки своим привычкам, уносят их куда-то за поля. А так как был он очень проницателен и пытлив, то и представил своим следующее соображение: «Посмотрите, — сказал он, — на этих птиц: предвидя будущее, они покидают город, которому грозит гибель; они бегут с укреплений, которые падут, так как опасность нависла над ними. Это не пустая примета, нельзя счесть ее неверной; в предчувствии событий, в страхе перед грядущим меняют они свои привычки». Что же дальше? Этим снова воспламенил он души своих [воинов] на завоевание Аквилеи. Построив осадные машины и применяя всякого рода метательные орудия, они немедля врываются в город, грабят, делят добычу, разоряют все с такой жестокостью, что, как кажется, не оставляют от города никаких следов.
Эта история также произвела большое впечатление не только на современников, но и на их далеких потомков (рис. 38,2; 39; 40).
После взятия Аквилеи гунны захватили и разорили Медиолан (Милан) и Тицин. Положение для западноримского правительства стало столь опасным, что Аэций даже рекомендовал императору Валентиану III бежать из Италии. Вот что пишет далее Иордан:
Но когда возникло у Аттилы намерение идти на Рим, то приближенные его, как передает историк Приск, отвлекли его от этого, однако не потому, что заботились о городе, коего были врагами, но потому, что имели перед глазами пример Алариха, некогда короля везеготов, и боялись за судьбу своего царя, ибо тот после взятия Рима жил недолго и вскоре удалился от дел человеческих. И вот, пока дух Аттилы колебался относительно этого опасного дела — идти или не идти — и, размышляя сам с собою, медлил, подоспело к нему посольство из Рима с мирными предложениями. Пришел к нему сам папа Лев на Амбулейское поле в провинции Венетий, там, где река Минций пересекается толпами путников. Аттила прекратил тогда буйство своего войска и, повернув туда, откуда пришел, пустился в путь за Данубий (Дунай), обещая соблюдать мир.
Встреча и переговоры грозного гуннского воителя с римским папой Львом I, которые в результате принесли избавление измученной и разгромленной Италии, вдохновляли творческих людей последующих поколений (рис. 39; 41; 42).
Гунны оставили Апеннинский полуостров, где свирепствовал голод и началась эпидемия, и вернулись в Паннонию. Обе кампании — галльская и итальянская — явно не удались Аттиле, который, несомненно, рассчитывал на более благоприятный для себя их исход. Согласно Иордану, царь гуннов совершил после этого еще один неудачный поход в Галлию, желая подчинить себе аланов, осевших за рекой Лигер (Луарой), Однако в результате он был отогнан везеготским правителем Торисмундом, своевременно приведшим свое войско на выручку аланам (Iord. Get. 226–228). Впрочем, некоторые историки не без оснований сомневаются в достоверности этого рассказа{57}. Как бы там ни было, серьезные военные неудачи не могли не сказаться на моральном и физическом состоянии Аттилы, и в 453 г. он умер. Иордан так описывает это событие, имевшее поистине эпохальное значение для судеб позднеантичной цивилизации:
Ко времени своей кончины он (Аттила), как передает историк Приск, взял себе в супруги — после бесчисленных жен, как это в обычае у того народа, — девушку замечательной красоты по имени Ильдико. Ослабевший на свадьбе от великого ею наслаждения и отяжеленный вином и сном, он лежал, плавая в крови, которая обыкновенно шла у него из ноздрей, но теперь была задержана в своем обычном ходе и, изливаясь по смертоносному пути через горло, задушила его. Так опьянение принесло постыдный конец прославленному в войнах царю. На следующий день, когда миновала уже большая его часть, королевские прислужники, подозревая что-то печальное, после самого громкого зова взламывают двери и обнаруживают Аттилу, умершего без какого бы то ни было ранения, но от излияния крови, а также плачущую девушку с опущенным лицом под покрывалом. Тогда, следуя обычаю того племени, они отрезают себе часть волос и обезображивают уродливые лица свои глубокими ранами, чтобы превосходный воин был оплакан не воплями и слезами женщин, но кровью мужей. В связи с этим произошло такое чудо: Маркиану, императору Востока, обеспокоенному столь свирепым врагом, предстало во сне божество и показало — как раз в ту самую ночь — сломанный лук Аттилы… Историк Приск говорит, что может подтвердить это [явление божества] истинным свидетельством. Настолько страшен был Аттила для великих империй, что смерть его была явлена свыше взамен дара царствующим.
Конец жизненного пути великого гунна в качестве сюжета нашел свое отображение в Аттилиане Нового времени (рис. 43).
Аттила был похоронен с великими почестями, и здесь опять-таки предоставим слово Иордану:
Не преминем сказать — хоть немногое из многого — о том, чем [гуннское] племя почтило его останки.
Среди степей в шелковом шатре поместили труп его (Аттилы), и это представляло поразительное и торжественное зрелище. Отборнейшие всадники всего гуннского племени объезжали кругом, наподобие цирковых ристаний, то место, где был он положен; при этом они в погребальных песнопениях так поминали его подвиги: «Великий царь гуннов Аттила, рожденный от отца своего Мундзука, господин сильнейших племен! Ты, которой с неслыханным дотоле могуществом один овладел скифским и германским царствами, который захватом городов поверг в ужас обе империи римского мира и, — дабы не было отдано и остальное на разграбление, — умилостивленный молениями, принял ежегодную дань. И со счастливым исходом совершив все это, скончался не от вражеской раны, не от коварства своих, но в радости и веселии, без чувства боли, когда племя пребывало целым и невредимым. Кто же примет это за кончину, когда никто не почитает ее подлежащей отмщению?» После того как был он оплакан такими стенаниями, они справляют на его кургане «страву» (так называют это они сами), сопровождая ее громадным пиршеством. Сочетая противоположные [чувства], выражают они похоронную скорбь, смешанную с ликованием. Ночью, тайно труп предают земле, накрепко заключив его в [три] гроба — первый из золота, второй из серебра, третий из крепкого железа. Следующим рассуждением разъясняли они, почему все это подобает могущественнейшему королю: железо — потому что он покорил племена, золото и серебро — потому что он принял орнат (царственный наряд?) обеих империй. Сюда же присоединяют оружие, добытое в битвах с врагами, драгоценные фалеры, сияющие многоцветным блеском камней, и всякого рода украшения, каковыми отмечается убранство дворца. Для того же, чтобы предотвратить человеческое любопытство перед столь великими богатствами, они убили всех, кому поручено было это дело, отвратительно, таким образом, вознаградив их; мгновенная смерть постигла погребавших так же, как постигла она и погребенного.
Вскоре после смерти Аттилы созданная им держава распалась. Против его сыновей восстали еще недавно лояльные грозному гунну племена, прежде всего гепиды во главе с Ардарихом, В битве на реке Недао (где-то в Паннонии) в 454 г. гунны были разбиты армией мятежной коалиции, причем в бою пал старший сын Аттилы Эллак. После этого одни из уцелевших гуннов во главе с младшим сыном Аттилы Эрнаком (Ирником) ушли в Северное Причерноморье, остальные же влились в орды других сыновей Аттилы, которые предпочли остаться на Нижнем Дунае, — Динтцика (Денгизиха), утвердившегося в Добрудже, и Эмнетцура и Ултциндура, обосновавшихся в Дакии Прибрежной. Некоторые из придунайских гуннов превратились со временем в федератов Византийской империи. Динтцик (по-видимому, наиболее деятельный и энергичный из всех остававшихся в живых отпрысков Аттилы) еще пытался добиться успеха в борьбе с остроготами в Паннонии и с восточноримскими властями, но в основном терпел неудачи. В конечном итоге он погиб во Фракии в 469 г., а его голова была доставлена в Константинополь для всеобщего обозрения. Никто из братьев не пришел Динтцику на помощь, хотя Эрнак, судя по всему, не смог этого сделать из-за нашествия сарагуров — народа азиатского происхождения, который около 463 г. вторгся в причерноморские степи и после тяжелой затяжной войны подчинил себе акациров и другие обитавшие там племена.
Последнее упоминание в древней письменной традиции о набеге европейских гуннов на восточно-римские владения относится к самому началу правления византийского императора Зенона (474–491): гунны, переправившись через Истр (Дунай), напали на Фракию (Evagr. Ill, 2). Впрочем, подобные грабительские вторжения гуннов носили уже рядовой характер и ни в коей мере не свидетельствовали об их военной силе.
Недолгая, хотя и насыщенная яркими и драматическими событиями эпоха гуннского господства в Юго-восточной Европе безвозвратно закончилась двадцатью годами раньше, со смертью великого Аттилы. На смену гуннам из глубин Азии в степи Северного Причерноморья одно за другим пришли новые воинственные кочевые племена — уже упомянутые выше сара-гуры, а также уроги, оногуры, савиры, авары и др. Оставшееся там гуннское население частью было ими истреблено, а частью растворилось в их среде. Интересно, что очень часто в раннесредневековых европейских источниках эти новые пришельцы с Востока именуются «гуннами» — своего рода «дань памяти» некогда грозному и беспощадному народу, который заставил трепетать перед собой весь цивилизованный греко-римский мир.
Б. «СОЛДАТЫ УДАЧИ»: ГУННЫ В РОЛИ НАЕМНИКОВ
История наемничества среди гуннов представляет особую страницу их военно-политической истории. Гуннские воины за плату очень охотно служили иноплеменникам, причем часто обеим враждующим сторонам одновременно. В частности, в 370-е гг. гуннский отряд был нанят остроготским вождем Витимиром против союзных гуннам же аланов (Amm. Marc. XXXI, 3, 3). В 408 г. по призыву Алариха, воевавшего в Италии, везеготский вождь Атаульф повел туда из Верхней Паннонии войско, состоявшее из готов и гуннов (Zosim. V, 37,1), тогда как противостоявшие ему римляне также использовали гуннские контингенты (Zosim. V, 45, 6; ср.: V, 50,1).
Но особую известность гуннские наемники получили именно на римской службе. Еще в 380 г. некоторые группы гуннов, аланов и готов получили право поселиться в Восточной Паннонии на правах римских союзников-федератов{58}. Призванные оттуда гуннские отряды в 384 г. сражались на стороне Рима против ютунгов в Реции. Разбив последних, они вместе с аланами подошли к границам Галлии явно с целью грабежа, но вовремя получили от римских властей вознаграждение и повернули назад (Ambros. Ер. 24, 8). В 388 и 394 гг. гунны оказали поддержку Феодосию I в борьбе против претендовавших на римский трон узурпаторов — Максима (Pacat. 32, 4) и Евгения (Joan. Ant. jr. 187).
В 406 г. утвердившийся в Нижнем Подунавье гуннский вождь Ульдин откликнулся на призыв западноримского главнокомандующего Стилихона и привел в Италию ему на подмогу воинский контингент (Zosim. V, 26, А — 5), который под личным командованием самого Ульдина принял активное участие в разгроме при Фьезоле армии готского вождя Радагайса (Chron. Gall. P. 652,52; Oros. VII, 37,12–13; Marcell. s. a. 406, 3; lord. Rom. 321; Paul Diac. HR ХII, 12; Land. Sag. ХIII, 193). Известно, что гунны служили и в гвардии самого Стилихона — до тех пор, пока все они не были вероломно уничтожены другим военачальником Стилихона, готом Саром (Zosim. V, 34,1). Гуннские воины входили также в личную охрану большого недруга Стилихона Руфина, бывшего в 392–395 гг. преторианским префектом восточноримской имперской администрации (Chron Gall. P, 650, 34). Уже после низложения и казни Стилихона (408 н.э.) еще один элитный гуннский корпус, насчитывавший 300 воинов, был расквартирован в Равенне, и император Гонорий передал его своему министру Олимпию специально для ведения кампании против войск Атаульфа, вторгнувшегося в Италию на подмогу Алариху. В 409 г. этот контингент провел успешную атаку на готов близ Пизы, убив в результате 1100 врагов и потеряв только 17 человек; затем, опасаясь быть окруженными превосходящими силами противника, гунны сумели благополучно уйти назад в Равенну (Zosim. V, 45,6). Можно предположить, что служившие Стилихону и Олимпию гунны остались в Италии не без ведома самого Ульдина.
В 409 г. Гонорий призвал 10 000 гуннских воинов в качестве союзников для участия в войне против везеготского вождя Алариха, а для их содержания он распорядился доставить в Италию из Далмации зерно и скот (Zosim. V, 50,1). Впрочем, остается не до конца ясным, прибыла ли столь внушительная вооруженная сила на Апеннины вообще: если да, то как объяснить тот факт, что уже в следующем году везеготы захватили Рим? Или, быть может, число нанятых Гонорием гуннов, приведенное Зосимом, слишком завышено?
Царь гуннов Руга заключил в 433 г. договор о дружбе и военной помощи с влиятельнейшим политиком равеннского двора Аэцием, который тогда особенно нуждался в военной поддержке (Prosp. Chron. 1310; Chron. Gall. P. 658,112; 659, 587; Paul. Diac. HR ХIII, 11). Примечательно, что еще в 425 г. Аэций по приказу узурпатора Иоанна набрал у того же Руги наемников, предназначенных для борьбы с войсками, которые послал в Италию глава Восточной империи Феодосии II (Philostorg. XII, 14; Greg. Tur. HF II, 8; Socr. Schol. VII, 23, 8, ср.: 43, 1; Prosp. Chron. 1288; Cassiod. Chron. 1211; Paul. Diac. HR XIII, 9). В результате договора 433 г. на службу к Аэцию поступили гуннские отряды, которые он ввел в состав своей армии, действовавшей в Галлии. В рядах римских войск гунны сражались как союзники, нанятые за плату, по всей очевидности, в качестве comitatenses — солдат полевой армии{59}.
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что активные союзнические отношения правители гуннов поддерживали только с Западной империей, военачальники которой возлагали на гуннские контингенты особенно большие надежды (Salv. GD VII, 39). Те с чисто военной точки зрения по большей части эти надежды оправдывали: именно при помощи гуннских наемников полководец Аэция Литорий одержал победы над багаудами и везеготами в Галлии в 435–438 гг. С Византией же гуннские государи, как правило, заключали только мирные соглашения, не содержавшие какие-либо пункты о военном сотрудничестве (Zosim. V, 22, 3; Prise, fr. 2; 5; 6; 8; 13; 14 D = 6,1; 9, 3; 10; 11,2; 15,3; 4 В). Объясняет этот факт, очевидно, не столько какая-то особая враждебность гуннов по отношению к Восточной империи, сколько боязнь властей самой Византии, придунайские области которой были постоянным объектом набегов этих грозных варваров, принимать их на своей территории в качестве федератов или хотя бы наемников. Причиной этого были такие характерные особенности поведения гуннов, как непостоянство и склонность к нарушению уже заключенных договоренностей, а также свирепая и неуемная страсть к грабежу. Подобные опасения были справедливыми, ибо, по свидетельствам современников, гуннские наемники вели себя в Галлии, входившей в состав союзной им Западной империи, как в завоеванной стране, творя там всевозможные бесчинства (Sidon. Carm. VII, 248–250; Paulin. Petric. VM VI, 218–223; ср.: Ibid. VI, 93–94; Salv. GO IV, 67; 68).
Впрочем, восточные римляне не желали использовать гуннов в качестве союзников только в северных, балканских провинциях своей империи, где те, учитывая близость кочевий и становищ их соплеменников, могли бы стать дополнительным фактором дестабилизации, в особенности после образования мощной державы Аттилы с центром в Подунавье. Другое дело отдаленные, заморские владения правителей Византии. И в этой связи чрезвычайно важно отметить, что небольшая по численности элитная кавалерийская часть, οτρατιώται Ούννίγαρδαι (“воины-уннигарды”), в самом начале второй декады V в. располагалась в Ливии Пентаполис, африканской провинции Восточно-Римской империи. Судя по названию, ее бойцами были гунны. Согласно Синезию Киренскому, единственному автору, который писал об уннигардах, причем как очевидец» они находились на службе военного наместника Ливии в качестве «римского войска», т. е. на регулярной основе, в рамках союзного договора. Сообщается также, что эти воины получали пополнение конского состава, воинское снаряжение и плату непосредственно от самого императора Византии. Они подчинялись непосредственно военному наместнику Анисию, который лично возглавлял их во время боевых операций против нападавших на Киренаику соседних племен (Synes. Ер. 78; Catast. I, 2; Catast II, 2). Уннигарды, сражавшиеся в соответствии с присущими им особенностями военного дела (подобно остальным гуннским воинам, они были конными лучниками), побеждали очень небольшим отрядом (всего 40 человек!) гораздо более многочисленных врагов{60}. Необходимо подчеркнуть, что корпус уннигардов не только был лучшим среди всех войск провинции, но и занимал самостоятельное место в их структуре, не смешиваясь с другими частями в одном боевом строю (Synes. Catast. II, 2), что, очевидно, было необходимо с точки зрения исполнения ими на поле сражения своих собственных, сугубо специфических тактических приемов.
Не исключено, что упомянутые Синезием гунны оказались в Ливии в результате неудачной кампании Ульдина во Фракии в 409 г., когда часть его собственно гуннского воинства перешла на сторону Византии (Sozom. IX, 5,4). Кого-то из них могли затем принять на военную службу с условием прохождения ее в столь отдаленном от Балкан месте. При этом следует учесть, что все произведения Синезия, в которых он говорит об уннигардах, были написаны в течение всего лишь нескольких месяцев — с февраля/марта по июнь 411 г.{61}, т, е. вскоре после поражения Ульдина. Дальнейшая судьба этого малочисленного гуннского контингента неизвестна.
Ситуация с привлечением гуннов на римскую службу стала другой в 439 г., когда везеготы наголову разгромили гуннское войско Литория у Тулузы, после чего правившие тогда гуннами Бледа и Аттила, судя по всему, отказались от практики посылки своих воинов к западным римлянам. Более того, как это можно предположить из сообщения Приска (Prisc, fr. 8D=11, 2B), Аттила, став единоличным повелителем гуннской державы и, очевидно, держа в уме планы широкого наступления на обе империи, вообще запретил кому-либо из своих соплеменников (которых он называл не иначе, как «своими собственными слугами») воевать против него, а требование к римлянам о выдаче гуннам перебежчиков вообще стало одним из его основных условий при заключении мирных договоров. По всей видимости, Атгила (как и другие правители гуннов до него) старался по возможности контролировать процесс вербовки наемников из гуннской среды.
Такое положение изменилось только после битвы при реке Недао в 454 г. Теперь, после окончательного развала империи, созданной Аттилой, инициативу в найме гуннских воинов перехватили константинопольские власти, которые перешли к политике защиты своей границы по Дунаю от набегов разрозненных гуннских орд с помощью их же соплеменников, но воюющих уже на стороне Византии. Так, некоторым из гуннов было разрешено поселиться близ города Лагерь Марса (совр. Кула в Болгарии); то же самое было сделано и в отношении других гуннов, сумевших силой прорваться на территорию Восточной империи, причем к этим последним Иордан возводит происхождение сакромонтизов и фоссатизиев, служивших в его время в армии императора Юстиниана (Iord. Get. 265–266). По-видимому, все переселившиеся в пределы Византии гунны взамен обязательства охранять приграничные укрепления получили земли под необходимые им пастбища.
В период после Аттилы в восточноримской армии начинают появляться офицеры гуннского происхождения. Известно, что около 467 г. под началом влиятельнейшего византийского полководца Аспара в должности помощника командира легиона состоял гунн по имени Хелхал (Prisc. fr. 39D = 49В).