вушки — но вместо теплой плоти обнаружил пустоту. Не веря себе, он пошарил еще раз, однако все, на что наткнулась его рука — подушка, хранящая вдавленный след головы, и одеяло, по случаю жары скатанное и лежащее в ногах.
Ей — и не спится?!
Тревога мгновенно, словно удар молнии, согнала с Джарвиса остатки дремоты. Стараясь не задеть гамак, где мешком лежал Тано, оглушенный тем, что выпил Берри, он вскочил на ноги и тенью выскользнул из каюты.
С правого борта сполохами падал неверный свет, какой бывает от дрожащего пламени. Оттуда же доносился голос Тай, негромкий и размеренный, но слов Джарвис разобрать не мог. Тревога отступила, однако взамен явилось любопытство. Стараясь не выходить из тени кормовой надстройки и ступать как можно бесшумнее — что долгоживущему было не так уж трудно, — он стал подбираться поближе.
— Да не в сырье все упирается, а в процесс переработки, — такова была первая реплика Тай, которую ему удалось разобрать. Джарвис невольно усмехнулся: на любимую тему монахиня-алхимик была готова рассуждать часами, сразу делаясь невероятно разговорчивой. — Что, по-твоему, розы реже апельсинов в мире встречаются, или их растить труднее? Нет, просто апельсиновую кожуру сунул под пресс — вот тебе и эфирное масло. А из иных цветов его вспотеешь, пока получишь. У нас это чаще всего делается путем перегонки с водяным паром, так называемая дистилляция. Однако для этого специальное устройство нужно, а поскольку изобрели его в Алмьяре, то метод этот, почитай, только у нас да у них и применяется.
— Известное дело, — отозвался голос Лумтая. — В странах Порядка любую вещь с нашей стороны моря сначала на всякий случай обзовут искушением Хаоса, а потом уже будут смотреть, на что она годна. Анатао, те еще вменяемые, а вот таканцы с вайлэзцами — ух-х!
Осторожно выглянув из-за мачты, Джарвис увидел Тай и Лумтая, сидящих на огромной бухте каната, лицом к носу корабля и спиной к нему самому. У ног их, рядом с бутылкой розоватого вина, явно прихваченной из кабака, горел корабельный переносной фонарь со свечой внутри.
— Но дистилляция тоже не всегда оправдана, — продолжала рассуждать Тай. — Иные масла просто не желают отходить этим способом, иные от нагрева разрушаются — тонкое, в общем, дело. Для таких случаев существует экстракция, это когда масло отнимается без нагрева, через летучий растворитель…
— Ты по-простому объясняй, — перебил ее капитан. — Все равно я твои умные слова не запомню.
— А если по-простому, то на Анатаормине ароматы как получали из жира, который запахом пропитывается, так и до сих пор получают. Это самый древний способ из всех известных, но до чего же медленный! Если с во-от такой плантации той же сейи, — Тай развела руки в стороны, как рыбак, хвастающийся уловом, — пара кувшинов за год набегает, то это, считай, еще очень высокая продуктивность. К западу от моря, да похоже, что и к востоку, никто уже так не возится, но анатао — им своего времени никогда жалко не было.
— Это точно, — кивнул Лумтай. — Слыхала наверняка их присказку: «В гости к смерти опозданий не бывает»?
— Слыхала, — ответно кивнула Тай. — Однако вся штука в том, что такие масла обладают самой высокой степенью чистоты. А потому понимающие люди готовы платить за них то, чего они стоят. Будь иначе, те, кто на островах промышляет этим делом, давно бы уже разорились. Так что мой тебе совет: ищи, кто здесь, на юге, снимает туберозу. Жасмин, иланг и сейя тоже годятся, но тубероза ценнее всего, потому что у нас ее не снимают вообще никак. Тот человек из Даны, о котором я тебе говорила, возьмет это дело в любом количестве. Поначалу, конечно, придется вложиться, но ходки за три ты свои денежки сполна отобьешь. Зато никакой конкуренции — анатао, насколько я знаю, сейчас отдают свой продукт только на восток. Я уж не говорю о таможне — именно потому, что у нас получают ароматы более дешевыми способами, людей, которые сумеют отличить абсолют в оливковом масле от экстракта, разведенного не пойми чем, можно по пальцам пересчитать. И половина из них, смею думать, обитает в монастырях Белой Леди.
Джарвис утратил интерес к разговору. Тай всего лишь не может уснуть из-за духоты, как и он сам, и теперь, подцепив капитана на наживку выгоды, болтает о том, в чем разбирается лучше всего. Ничего более. Он уже сделал шаг назад, чтобы так же незаметно вернуться в каюту… И тут на него камнем с ясного неба обрушились слова Лумтая:
— Эй, Миндальный Орешек, а что ты скажешь, если я возьму да позову тебя замуж?
Джарвис застыл, как пригвожденный к месту, его словно кипятком обдало. Вот оно как, значит…
— Ты, конечно, уже не девочка, так и я не мальчишка, — продолжал капитан. — Тридцать пять лет носит меня по свету, а такой женщины ни разу не встречал — и руки на месте, и голова, и язык, и вдобавок собой не уродина. А уж чтобы человек честным был да при этом своего не упускал — таких и среди мужиков один на тысячу. Может, потому и не женился я до сих пор, что всю жизнь искал такое сокровище, как ты.
Тай ничего не ответила, но Джарвис ясно видел, как напряглась ее спина и закаменели плечи. Самому же ему хотелось провалиться сквозь палубу.
— Думаешь, под замок посажу да детей тебе делать буду, а сам в море, и поминай как звали? — по-своему расценил ее напряженность Лумтай. — Не бойся. Как была ты сама себе госпожой, так и останешься. Все дела тебе без страха доверю, люди тебя, как меня, слушаться будут. Купим дом, захочешь — устраивай там свою лабораторию, найми слуг в помощь. И сама при деле будешь, и доход от этого, как вижу, немалый. А может, когда и в плаванье тебя возьму, мир поглядеть… Что скажешь?
— Скажу, капитан Лумтай, что это весьма заманчивое предложение, — медленно произнесла Тай, и Джарвиса из жара бросило в холод. — Однако несколько запоздавшее.
— Так раньше, если честно, я тебя неровней себе считал, — снова понял все по-своему ее собеседник. — Тогда, в Малой гавани, ты так заговорила, словно повелеваешь людьми всю жизнь. Вот я и решил… только не смейся… есть в старой столице легенда, что род Каллиура после прихода салниров не сгинул, а все еще таится где-то в горах, и прямая линия до сих пор не пресеклась. Якобы растут великие князья среди простого народа, нет у них ни золота, ни роскоши, а есть лишь прирожденная власть. И приходят на помощь, когда меньше всего ждешь этого. К тому же одета ты была в цвет песка, излюбленный у старой знати, да вдобавок телохранитель из беломордых — вот я и посмел вообразить, старый дурак…
— Я и не подозревала, что у тебя такое богатое воображение, — по голосу Тай Джарвис понял, что та усмехается, но совсем невесело. — Так мне не льстил никто и никогда. Даже неловко… Только не потому опоздал ты со своим предложением. Поздно было уже тогда, в Малой гавани…
— Это беломордый? — перебил ее капитан. — Или этот твой, с позволения сказать, братец?
Принца снова обдало жаром.
— Тано тут ни при чем, — с расстановкой, словно гвозди вбивая, выговорила Тай. — И ты сам это понимаешь.
— Значит, беломордый, — сделал вывод Лумтай. — Тянет вас, баб, на смазливые рожи да красивые речи. Даже таких умных, как ты. Я ж тебе судьбу устроить предлагаю — а он что предложит? Что у него есть такого, чего я тебе не дам? Да и в постели в грязь лицом не ударю, опыт у меня немалый.
— Думаю, не ошибусь, если скажу, что побольше, чем у него, — мрачно проронила девушка.
— Тогда почему же мне через него не переступить?
А в самом деле, почему? Прав ведь капитан, до последней точки прав!
Неожиданно Тай, утратив какой-то внутренний стержень, уронила голову на прижатые к груди руки, и даже свет фонаря у ее ног словно сделался на миг тусклым, зеленоватым…
— Наверное, потому, — глухо произнесла она, — что однажды ночью, в промокшем шатре, я открыла ему самую грязную страницу своей жизни — и загадала. Девятьсот девяносто девять из тысячи назвали бы меня после этого шлюхой, а он… он признал за мной право поступать так, как я тогда поступила.
— Невелика доблесть, — отозвался контрабандист с легкой усмешкой в голосе, относящейся, впрочем, не к собеседнице. — Мало ли за что вам приходится платить раздвиганием ног, так что ж, не жить после этого? Весло, оно для гребли, а девушка… сама понимаешь, для чего. Если мужик умный, он не первым у бабы быть хочет, а последним…
— Ты, увы, не понял, — оборвала его Тай. — Он не простил мне, что когда-то я поступила так, а не иначе — он признал за мной право и впредь поступить так, если понадобится.
— Ну если так, то я ему и впрямь не соперник, — Лумтай потянулся за бутылкой и сделал большой глоток прямо из горла. — То-то я гляжу — ни разу вы вместе в койку не улеглись, всю дорогу спит на полу, словно и в самом деле ты княжна, а он твой дружинник. Это или пуще жизни тебя любить надо, или совсем святым быть. А я не святой и не рыцарь из сказок, я простой моряк…
Теперь Джарвису не было ни холодно, ни жарко, зато ноги напрочь отказывались держать его. Больше всего на свете в этот миг ему хотелось найти такую же бухту каната по левому борту, упасть на нее и как следует переварить все услышанное. И тут же приливной волной накатил страх, что сейчас Тай встанет, пойдет спать — и не обнаружит своего телохранителя на месте. Что она подумает?
— А вот интересно, может ли княжна и сама не знать, кто она такая? — протянул Лумтай. — Ибо что ты там о себе ни думай, а не простой ты человек, Миндаль. И власть твоя над людьми — неотъемлемая. Понять бы еще, в чем она заключается…
Но этой реплики Джарвис уже не услышал, поскольку спешил назад в каюту на подкашивающихся ногах, прилагая неимоверные усилия, чтобы ни за что не зацепиться. Однако стоило ему распахнуть дверь и заглянуть во мрак их общей спальни, как ноги его снова обрели твердость, а все посторонние мысли словно ветром выдуло.
— Тай! — окликнул он, уже ничего не стесняясь. — Тай, где ты? Куда ты подевалась?
— Здесь, — тут же отозвалась девушка с таким спокойствием, словно и не было никакого разговора о замужестве и всем остальном. — Два часа проворочалась в духоте, да так и не смогла уйти в За… в сон. Вылезла вот воздуха глотнуть — и заболталась с капитаном…