другом месте.
— Значит, кто-то из родственников?
— Какие родственники? Близких уже три года как нет, а по дальним траура не вешают, — Берри взглянул в глаза Джарвису, что при надвинутом капюшоне было не так просто. — Это ПО МНЕ тряпки натянуты. То есть… то есть ему уже сообщили. Уже есть, о чем сообщать.
Сказать, что Джарвис был потрясен — значит, не сказать ничего. Его пронизал леденящий холод, словно это не Берри, а он сам ходил, ел, разговаривал, целовал любимую женщину, спорил с ее недругами — и вдруг осознал, что уже восемь дней как мертв.
Неожиданно Берри рассмеялся, и от этого смеха принцу стало еще страшнее:
— Нет, только со мной такое и могло случиться — забегаться и помереть в свое собственное отсутствие! Всю жизнь что-то важное происходило за моей спиной, а меня только ставили в известность — но чтоб до такой степени…
Нисада влетела в комнату на постоялом дворе, не чуя под собой ног от счастья.
— Вы знаете, как они все теперь ко мне относятся?! Только и разговоров о том, какой подлец был дядюшка, как мне тяжело жилось под его гнетом и как замечательно, что свершилось правосудие! Скукотища, конечно, сидеть и слушать все эти рассуждения о церковных наделах и ассигнованиях на флот — зато у пажа на тунике лилии уже серебряные, все, как положено! — она рассмеялась. — Даже и не мечтала, чтобы дядюшку вот так, одним ударом! Пусть погниет в Идвэле, а то не одним же честным людям там сидеть, вроде Берри… — в этот миг она подняла взгляд на друзей и осеклась. Лица всех троих были настолько серьезными, что княжне стало по-настоящему жутко.
— Берри уже не сидит в Идвэле, — четко и раздельно выговорил Джарвис, не дожидаясь, пока придется переводить за Тай то же самое. — Королева была столь милостива, что разрешила известить отца о смерти сына. Человек, которого ты любишь — более не человек, а то, что вы между собой называете «пленник Замка». Бесплотный призрак.
— Постойте, я не поняла… — Нисада ошарашенно опустилась на стул. — Почему бесплотный, когда вот же он сидит? — она повела рукой в сторону светловолосого юноши, боявшегося поднять глаза.
— Ты действительно не поняла, — отрезала Тай, услышав перевод. — ЭТО тело принадлежит мальчику по имени Тано Заглар, а Берри лишь временно пользуется им по необходимости. И между прочим, вчера эта необходимость миновала. Ты получила все, чего хотела — здоровье, княжество и дядю за решеткой. А Тано я обязалась вернуть его родителям.
— И какая радость его родителям всю жизнь возиться с ребенком в теле мужчины? Он же никогда не вырастет, а они скоро станут стариками! — воскликнула Нисада. — Берри, ну почему ты не можешь совсем забрать себе это тело?
— Потому что я не позволю, — глаза Тай на миг полыхнули зеленью — наверное, в них отразился колеблющийся свет свечи. — Существуют вещи, противные человеческой природе. Если и есть на свете что-то, заслуживающее названия «грех», то две души в одном теле — как раз из этой области. До недавнего времени ты любила Берри только ночью и была счастлива. Что тебе мешает делать это и впредь?
— А быть пленником Замка, значит, не противно человеческой природе и не грешно? — Нисада вскочила со стула. — Как долго он продержится там, не перерождаясь в демона? Ты же сама знаешь, ЧТО бывает с теми, кого Элори заполучил в полное распоряжение!
— Он Ювелир, — возразила Тай, но в голосе ее не было стопроцентной уверенности — и Нис прекрасно это расслышала. — Над ним не властен ни один из богов.
— При жизни, — упорствовала Нисада. — А что бывает после смерти, нам неизвестно. Откуда ты знаешь, что ни у кого из обслуги Элори не горели когда-то глаза? Не можешь ты этого знать!
— В любом случае тело с двумя душами можно допустить временно и по необходимости, но не навсегда, — Тай тоже не желала уступать. — А если совсем избавиться от Тано — это будет нечто, весьма близкое к понятию «убийство». Ты хочешь, чтобы твой возлюбленный запятнял себя убийством ребенка?!
— Я хочу, чтобы он был со мной! — от крика Нисады зазвенело стекло в окошке. — Я хочу, чтобы он просто — БЫЛ!!! Так же, как ты сама хочешь, чтобы был Тиндалл!
— И ведь мне с самого начала не нравилась затея с умыканием мальчика! — Тай, мрачнее тучи, тоже поднялась со стула. — Так и знала, что из нее не выйдет ровным счетом ничего хорошего. Вот что, Берри, это твоя проблема — ты и объясняй Нис, на каком свете все мы находимся. А у меня уже вот где эта ругань через переводчика! Пойдем, Джарвис, поужинаем в общем зале, — она резко прошла через комнату и вышла, хлопнув дверью.
Джарвис окинул вайлэзских любовников укоризненным взглядом и последовал за Тай. Он не мог не сочувствовать им — и в то же время прекрасно понимал, что сейчас Нисада применила в споре запрещенный прием.
За все это время Берри не проронил ни звука. Он сидел у стола, подперев голову рукой, и по его лицу невозможно было прочесть ничего, кроме тоски, вызванной необходимостью выбирать меньшее из двух зол.
Нисада подошла к любимому и опустилась перед ним на колени, обняв его ноги.
— Берри, — тихонько сказала она. — Тай все говорит правильно, но теперь выслушай меня, Берри, счастье мое…
Он перевел на нее глаза — лишь глаза, голова осталась в прежнем положении.
— Берри, ты помнишь, на каких условиях женщина в нашей стране становится правящей княгиней? Я не могу остаться безбрачницей, как королевские сестры — я обязана выйти замуж и родить наследника. И если в ближайшие два года я не изберу супруга своей волей, за меня это сделает королева. Или король, неважно, — она скрипнула зубами. — Какое-то постороннее рыло, которое будет вмешиваться в дела Лорша — и ради чего тогда была вся наша борьба? И с этим рылом мне придется спать в одной постели, и терпеть его ласки — без любви, и рожать ему детей, в то время как ему будет омерзителен уже один вид моих несчастных ног! Берри, неужели тебе не противна сама мысль о том, чтобы делить меня с другим человеком? Неужели ты так легко отдашь меня?
Берри ничего не ответил, но Нисада почувствовала, как он вздрогнул всем телом.
— А ведь все это может быть твоим! Только решись! Решись — и мы назовем именем Тано нашего первенца! Этот мальчик возродится в нем и проживет нормальную жизнь, которой лишила его солеттская сволочь!
— С чего это ты взяла? — наконец разомкнул губы Берри, слегка удивленный ее доводами.
— Потому что я так хочу! — с жаром произнесла Нис. — Ты же знаешь, как я умею хотеть — так, что рано или поздно все сбывается! Даже невозможное!
«Сбылось же, что ты избавлен от старого некрасивого тела!» — хотела добавить она, но вовремя прикусила язычок.
— Будь ты жив, я бросилась бы королеве в ноги и добилась помилования для тебя, или мы с тобой еще что-нибудь придумали бы, — продолжала она. — Но теперь поздно — твоего прежнего тела больше нет. Ты можешь обладать мной, только окончательно став Танберном Истье, так не отказывайся же от этого! Или я решу, что ты не так уж и любишь меня, — Нисада уткнулась лицом в колени Берри и беззвучно заплакала. Даже в детстве она делала это крайне редко и никогда в жизни не унизилась бы до того, чтобы громко рыдать и причитать, как Калларда — но сейчас слезы сами так и хлынули из ее глаз.
Берри знал, что слезы этой девушки стоят дороже алмазов — она была «сейя», а не какая-то там «мимоза» или «гиацинт». И он не мог спокойно вынести упрек в том, что недостаточно любит ее.
— Ладно, Нис, только не реви, — он осторожно накрыл ладонью ее макушку. — Ночью, когда все уснут, я попытаюсь. Мне самому совершенно не хочется навеки застревать в Замке, но без тебя я, наверное, так и не решился бы… не посмел…
Он даже не понял, что произошло. За последний месяц он привык пребывать в полудреме, глядя на что-то лишь тогда, когда ему специально на это указывали — без особого желания, как любое действие, совершаемое по прихоти взрослых. И вдруг — резкий рывок, его словно подхватили на руки, пронесли три шага или тысячу, а затем выронили куда-то во тьму, обволакивающую, подобно теплой воде. Когда он пришел в себя, вокруг стояла абсолютная, непроницаемая темнота и тишина. Он пошарил вокруг рукой, которую тоже не мог разглядеть, но не нащупал даже опоры под ногами. Он просто висел в этой теплой неподвижной тьме, как… как… он не нашел, с чем можно сравнить это состояние. Тогда он свернулся в клубочек, как звереныш, и заплакал.
А ведь как все замечательно начиналось! Большой корабль с парусами, моряки, которые позволяют лазить по мачтам, волны, ветер! И манящие, разноцветные, шумные берега, где живут люди с темной кожей и волосами, смешно заплетенными во много косичек, цветы, пение птиц, запахи… И сладости, купленные на рынке, и деревянная свистулька в виде непонятной зверушки с умными глазами, и тетя Тай, которая с виду строгая, а на самом деле очень добрая. Тот, другой, и тогда время от времени завладевал его телом, но ненадолго, и все равно в это время можно было смотреть и слушать. А как они с другим командовали боем, когда беловолосый Джарвис своей магией сжег вражью галеру! Поначалу он побаивался этого Джарвиса — мама еще там, дома, говорила, что он не совсем человек, — но потом привык и к нему.
А потом они приплыли в какую-то другую страну, где у людей злые глаза, и другой стал отпускать его на свободу только по ночам — а ночью так хотелось спать! Теперь другой все время или был занят какими-то скучными взрослыми делами, или обнимался с красивой тетей. И эта тетя совсем не хотела, чтобы другой уходил и отпускал его на волю… Он не знал, что тогда случится, но испугался, что красивая тетя может наказать его, если поймет, что имеет дело не с другим— и потому старался высовываться как можно меньше. Постепенно все чувства его сковала зыбкая дремота, какая бывает на грани пробуждения…
Пробуждение наступило — но там, где для чувств не было ни малейшей зацепки. Ему оставалось только плакать, и он плакал, маленький и потерянный, уткнув голову в колени.