Оикияоо с противоположной стороны так же напевали тот же приказ, и встречные навалы фактически вдавили первые шеренги противоборствующих войск вплотную друг к другу. Мы давили строй на строй, пытаясь спихнуть врага с позиции или сбить с ног. Единственным, кто мог работать в этой обстановке копьем, был я, все еще сидящий на плечах своего верного коня. И это сразу почувствовали четверо-пятеро вражеских бойцов, которых я смог убить почти безнаказанно, пока в задних рядах аиотееков не заметили этой подляны, и там тоже не нашлись ребята, способные махнуть копьем.
Так что вскоре я и сам не столько разил, сколько отмахивался. Причем умница (впервые в жизни так его назвал) Мнау’гхо поднял свой щит как можно выше, закрывая от ударов свое лицо и мой живот, благодаря чему я, наверное, и выжил.
А вот в плотно сдвинувшихся передних рядах вместо копий в ход активно пошли кинжалы и дубинки, в результате чего, время от времени, после удачного удара в область паха или бедра или схлопотав дубинкой по голове, падал один из участников свалки, а давление задних рядов мгновенно вытеснял на его место стоящего сзади бойца, вынужденного теперь топтаться на теле истекающего кровью товарища.
Напряжение боя было колоссальным. Если эта битва не войдет в историю, воспетая в тысячах баллад, то можете больше никогда не называть меня Дебилом. Вряд ли кто-нибудь когда-нибудь до нас совершал в этих местах настолько массовое кровопролитие, и вряд ли когда-нибудь на кону стояло так много.
…И вдруг враг дрогнул! Дрогнул, потому что справа, пройдя за линией рогаток, с фланга ударили части иратугцев. …Мокосай, в качестве особого бонуса, получил задание ударить врага в самое сердце. Я ему так и сказал: «Сможешь перебить Вождей аиотееков, считай, что пятно позора со своего царства смыл». А Леокай подтвердил это утверждение. Так что сейчас все доблестные рыцари Великого Иратуга, в своих лучших доспехах и с лучшим оружием, рвались сквозь ряды аиотеекских оикия к тому месту, где на своих верблюдах сидела горстка оуоо в богатых доспехах, и развевался самый большой бунчук.
А иратугское воинство — это вам не наезды песиголовцев. Эти деревянными кольями не машут и костяными томагавками по бронзовым шлемакам не бьют. Да и мотивация у ребят была соответствующая. А напор яростным и свирепым, чему сильно способствовали сохраненные до решающей фазы силы не успевших утомиться в предыдущих схватках бойцов.
Некоторое время враг еще сопротивлялся, а потом начал отступать… Медленно и неохотно, попутно умудряясь перестраиваться в более плотные и глубокие порядки. Кажется, ребята собирались отходить к своему лагерю, где, прикрывшись с одной стороны озером, попытаться взять реванш.
Но тут произошло второе чудо дня. В задних рядах аиотеекского строя началась какая-то возня, перешедшая в драку. Потом раздались панические крики, строй потек мелким, но все более усиливающимся ручейком беглецов, а потом бегство приняло массовый характер.
Среди этого моря паники еще оставалось несколько островков сопротивления, сохранивших спокойствие и строй, но и они пусть медленнее, но таяли, отступая под напором взбодрившихся Союзников.
Я видел, как немногие оставшиеся в живых оуоо мечутся среди бегущих, пытаясь остановить их, собрать в отряды и развернуть на наступающего врага. …Отчаянной смелости люди, почти все они были затоптаны или проткнуты копьями своих же солдат.
Но и это еще не было концом битвы. Большинство из наших, благополучно выдержавшие напор врага и сохранившие строй во время вражеской атаки, при виде бегущих забыли все, чему их учили, и ринулись вдогонку за удирающими противниками, дабы халявными скальпами пополнить баланс Маны и урвать добычу.
Но не все бегущие соглашались так легко расстаться со своими волосами и жизнями, так что бой распался на множество мелких поединков, продолжавших забирать человеческие жизни, как вражеские, так и наши.
…А еще, в начавшейся заварухе стало невозможно разобраться, где свой, а где чужой. Потому как для дикарей, привыкших знать всех своих товарищей в лицо и даже просто по фигуре, все чужие начали казаться врагами. Так что я не удивлюсь, что немалая толика убитых «союзников» легла на совесть их же товарищей… Но что уж тут поделаешь?
В общем, хаос и бардак в чистейшем виде. И будь сейчас у аиотееков хоть одна свежая часть, которую можно было бы бросить в атаку, хана бы нам всем. Передавили бы как цыплят.
Но части не было, а была паника и бегство. Большая часть союзных войск устремилась в аиотеекский лагерь, где наткнулись на более-менее организованное сопротивление, и резня началась с новой силой.
…Я в ней не участвовал. Сначала попытался пришпорить Мнау’гхо, а потом одумался, слез с боевого товарища, и мы уже вдвоем отправились к тому месту, где упал Лга’нхи, по дороге переворачивая и осматривая лежащие на земле тела.
Тех, кому можно было бы немедленно оказать медицинскую помощь, нашлось всего лишь двое, и те без сознания. Одному парнишке из новичков пришлось наложить жгут на руку повыше раны, чтобы остановить кровь. А еще одному — спешно натыкать йодных нашлепок и поплотнее перевязать рассеченную грудь. Те, кто еще мог двигаться, отлеживаться не стали, а пошли дальше воевать.
…Увы, первым близким знакомым, кого мы нашли, был Гит’евек. Я уже дважды лечил его после боя. А вот в третий раз уже не придется. Только по доспехам мы и опознали нашего главного строевика, потому как вместо лица у него была одна сплошная рана. Удар копья всадника-оуоо, да еще наверное и с разгона, был действительно ужасен. Забрало шлема вместе с носом вмялись куда-то внутрь черепа, и кажется даже пробило заднюю стенку. Тут уже лечить нечего.
Да, говорил же я ему, что место командира должно быть позади строя, ведь не мальчик уже, по местным меркам — считай старик. А он все привычно лез в первый ряд на правый фланг — законное место оикияоо. И оикия свою ставил по центру, потому как, дескать, оттуда ему лучше видно поле боя.
…Тут у нас вообще ошибка системная. Каждый ирокез состоит в своей оикия, с ней воюет и тренируется, да и по жизни, так уж получается, и на охоту они идут вместе, и работают, и веселятся. И чем круче твой авторитет, тем ближе к правому флангу первого ряда, месту оикияоо, ты стоишь. Я вот и сам там оказался.
Но я-то еще относительно молодой, а у Гит’евека силы-то уже были не те, и реакция — далеко до молодых. А еще сдается мне, стал Гит’евек подслеповат, вот и пропустил удар. А может просто удар был такой силы что и никто бы не отбил, не увернулся. Вон ведь тот же Лга’нхи…
…Я мысленно содрогнулся, представив, скольких добрых товарищей мне сегодня еще предстоит найти мертвыми и изуродованными подобным образом. А самое главное, не дай боги, отыскать мертвого Лга’нхи. …Это боюсь будет совсем уж непереносимым ударом не только для меня, но и для всего народа ирокезов в целом. Не представляю себе никого, кто бы мог заменить его на посту Вождя.
— Ну что, не нашел? — Раз уже в двадцатый спросил я у Мнау’гхо.
— Не-а. — В двадцатый же раз откликнулся он.
— А еще наших раненных, которые говорить могут, видишь?
— Не-а, — опять повторил эта остолопина. — Тут только Сур’иваку стонет, а все остальные молчат.
Я скорее подскочил к стоеросине Мнау’гхо и стонущему Сур’иваку, доставая бинты и йодные нашлепки. Сур’иваку был как раз бойцом той оикия, с которой бился Лга’нхи, и мог что-то знать.
Первым делом осмотрел тело — копье вошло в плечо на всю длину наконечника и кажется еще дальше, разворотив его до полной неузнаваемости. Боюсь что моя медицина тут уже бессильна.
— Сур’иваку, ты знаешь где Лга’нхи? — Спросил я его, похлопав по щекам и приведя в чувство.
— Больно… — Ответил он мне… — Шаман, прекрати это…
— Где Лга’нхи? Где твой Вождь, Сур’иваку?
Из пелены боли всплыл осмысленный взгляд, кажется он понял, что я от него хочу.
— Лга’нхи упал. Мы бросились вперед и отбили его у врагов. А потом Лга’нхи встал и пошел дальше… А шлем его, вон, лежит.
Я проследил за взглядом Сур’иваку — действительно, чуточку в отдалении лежал хорошо знакомый мне шлем. Ведь я сам участвовал в его создании. И кажется не зря, пусть и искореженный прямым ударом копья, но он все-таки спас жизнь моему другу. …Вот только пятна крови внутри мне как-то сильно не понравились. Но то, что Лга’нхи пошел драться дальше, внушало надежду. …Если только он не идет на автомате, в состоянии грогги. Это верный шанс погибнуть в бою, даже от руки самого слабого противника.
— Сур’иваку, — обратился я к своему пациенту, — ты ведь знаешь путь к Предкам и готов занять место у их костров?
Он лишь кивнул в ответ и из последних сил приподнял голову, вроде как подставляя горло. Я лишь отрицательно качнул головой, не лучшая смерть, после чего аккуратно, чтобы не причинять лишней боли, срезал завязки панциря, обнажил грудь и воткнул фест-киец в сердце товарища… В душе была странная смесь равнодушия с ужасающей тоской.
— Так мы эта, Шаман, дальше-то как? — Спросил меня мой верный конь Мнау’гхо, после того как я оборвал муки Сур’иваку. — А то ведь там того — наши бьются, а мы тут…
Ну да. Битва-то ведь еще далеко не закончена, и филонить на поле боя не пристало. Даже Витек сейчас бьется где-то там посреди вражеского лагеря, а не лечит раненых. Так что и мне не пристало филонить.
— Побежали. — Коротко сказал я, вставая с колен. — Надо отыскать Лга’нхи, может быть ему нужна будет наша помощь.
…Ну, «побежали», это очень сильно сказано. Я конечно честно пытался это сделать, но получалось не лучшим образом.
Думаю, пока я возился с ранеными приток адреналина успел схлынуть, унося вместе с собой и обезболивающий эффект. Все мое тело ныло, стонало и скулило! Рана на руке, внутренности, схлопотавшие удар верблюжьего копыта, каждый вздох давался с немалым трудом, и даже ноги почему-то тряслись и ныли, хотя по ним я вроде бы сегодня и не получал.
Так что бег мой был чисто символический. Да оно и к лучшему. Драка на стойбище Орды шла не шуточная, и схлопотать перо копья в бок или дубинкой по кумполу, было тут самым элементарным делом.