— Вик’ту, — как старый гринписовец мстя пожирателю живой природы, распорядился я. — Ты на страже, а остальным всем спать. Будем набираться сил.
Собственно, план у меня был простой и незамысловатый — дождаться темноты и рвануть на прорыв. Благо, местные не приветствуют плавание в темноте. Это у них рефлекс такой. А где работают рефлексы, соображаловка отдыхает.
А если ее включить? Получаем более-менее светлое небо и отблески луны на воде и темную стену камыша, показывающего нам путь на волю. Срубаем пару шестиков подлиннее и не торопясь, прячась под берегом и не выходя на стремнину, где нас легко заметят, двигаемся вперед, прощупывая путь перед собой шестами. А потом, точно так же не торопясь и прячась в тени берега, оползаем опасный участок, где нас могут подстерегать вражеские лодки, и уходим на вольный простор. Будет довольно тяжело, особенно вблизи полосы прибоя, но денек сегодня вроде бы спокойный, сильный ветер отсутствует, так что шансов в подобной авантюре у нас достаточно. Всяко лучше, чем сидеть в этом мешке, кормя комаров и теряя силы от голода.
Дор’чин и остальная братва, когда я изложил им этот план, со мной согласились. И поскольку они у нас тут были профи-моряки, это вселяло уверенность в успехе. Оставалось надеяться, что согласились они не только потому, что верили в сверхъестественные силы своего шамана и поддержку Духов, которые перенесут нашу лодку через скалы по воздуху…
Осталось мелочь — прочно перетянуть на свою сторону местного лоцмана, потому как без него нам по ночной бухте плавать крайне затруднительно… Что же ему такого предложить? Жизнь? Может не сработать, коли он решит, что мы создаем угрозу его племени. А вот дать надежду на выгоду от дружбы с нами…
— А что, Староста Дос’тёк, — спросил я пленника, наблюдая, как нижний край солнца пропадает за зарослями тростника. — Многие ли караваны заходят в твою бухту, и сколько проходит мимо?
— Дык ведь… — недоуменно ответил Староста. — Которые заходят, а которые и нет. Это ведь как придется. Коли непогода какая али вода у них кончилась, еды там не хватает или уже на ночь глядя— дык ясное дело, заходят. А коли есть у них такая возможность — мимо плывут, потому как там дальше еще бухта есть. Маленькая, правда, и вода там плохая, зато заходить проще.
— А если я тебя научу, как сделать, чтобы в твою бухту было проще заходить — поможешь ли ты нам обмануть аиотееков?
— Это как же так? Или ты камни подводные да рифы уберешь?
— Нет, но научу, как сделать так, чтобы было издалека видно, где они лежат… Ведь как я понял, проход в твою бухту достаточно глубок и широк, только уж больно извилист, и оттого непонятно, где уже пора поворачивать, а где прямо плыть?
— Дык эта… Чего же там непонятного, у нас любой парнишка, которого уже женить можно, все приметы успевает изучить и входит легко. Это для чужаков в бухту вход тяжелый.
— Вот я тебя и научу, как сделать, чтобы и для них стал легким… Если поможешь.
— Дык ты скажи, а я подумаю.
— Когда ты нас за камни в открытое море выведешь, тогда и скажу.
Староста задумался, поскрипел мозгами и даже что-то на пальцах прикинул. — Ладно, — наконец выдал он нам плоды своих раздумий. — Я согласный. Тока условие мое — чтобы больше лодок наших не топили. И эта еще… Ночью даже я вас из бухты не выведу. Тем более, что и лодка у вас…
Дос’тёк заткнулся, видимо из вежливости, потому как оскорблять чужую лодку, да еще и находясь на ее же борту в качестве пленного — это не лучшая стратегия для того, кто планирует умереть в собственной постели в окружении детей и прочей родни. Однако лицом постарался изобразить все, что он думает о нашем плавсредстве. Ретроград хренов!
А следующие часов пять я изображал из себя послушный автомат по исполнению приказов Дор’чина. Ведь все наши надежды теперь возлагались на его талант и знания флотоводца да особенности наших новых лодок… Правильно использовать которые мог, опять же, только опытный и познавший все тонкости своей профессии капитан.
Собственно говоря, основное преимущество — тяжесть и устойчивость деревянных посудин, выдерживающих куда большее волнение, чем местные лодчонки. Следовательно, есть надежда пройти ближе к скалам почти в самой полосе прибоя, куда путь кожаным поплавкам заказан.
Ну а пока — тихонечко крадемся вдоль речного берега, прячась в тростнике, чтобы, воспользовавшись последними лучами солнца, засечь расположение вражеского флота.
…М-да, а флота-то резко прибавилось. Уже не две, а почти десяток лодок дежурили в устье, видимо, поджидая нашего выхода.
Все правильно. Наверняка местные объяснили, в какую безвыходную задницу мы сами себя загнали, и потому аиотееки совсем даже не торопились. Не удивлюсь также, если приличный отряд их сейчас уже пробирается по местным буреломам, отрезая нам выход по суше. Так что эти ребята вполне могут позволить себе накопить силы и задавить нас по всем правилам… Ну, это они так думают.
Дождались окончательной темноты и тихонечко поползли вперед… Опаньки, это кто же там догадался зажечь факелы?.. Раз-два-три… Семь. Ну, все правильно — две лодки, преследовавшие нас с начала, факелами не запаслись да и, проведя целый день на воде, наверняка уже отпросились на отдых. А вот остальные подошли уже подготовленными… Только глупо это. Факел в ночи освещает достаточно маленькое пространство, зато слепит глаза тем, кто находится рядом с ним. Скорее это для того, чтобы не спутать свои лодки с чужими. Опять же, перекрывают основной фарватер.
Факелы уплывают куда-то влево, а нас начинает покачивать и даже трясти на набегающих волнах и сносить на… А дальше… В общем, дальше лучше не вспоминать. Ощущение, когда ты должен выкладываться на полную и при этом понимаешь, что от тебя сейчас ничего не зависит, и ты вынужден полностью положиться на чужие умения и навыки. А потом…
— Дык эта… — традиционно поприветствовал нас этот оболтус. — Пущать не веленно!
— Ты чаво сопляк, меня, что ли, не узнал? — возмущенно рявкнул в ответ наш уважаемый Староста.
— Так эта, дядька Дос’тёк. Не велено же!
Наткнулись на этого болвана мы уже, наверное, во второй половине ночи. Когда, ориентируясь на плески воды, шум прибоя и какие-то подводные течения, все-таки пересекли бухту и подошли к долгожданному выходу из нее.
Хитрые аиотееки, оказывается, несмотря на то, что запечатали нас в реке, все же оставили караул и тут… Хитрые, но глупые. Потому что сидящая тут парочка прибрежников и аиотеек благополучно дрыхли. Правда, один дрых в сидячем положении, прочно вцепившись руками в весло и даже, кажется, умудряясь подгребать им, корректируя положение лодки. Но в свете луны нам точно было видно, что нос его опущен, а взгляд устремлен в направлении дна.
…Может, таблицу умножения у нас в лодке знаю только я один, но вот что касается соображаловки и резкости во время гоп-стопа, наши дадут фору любому московскому академику. Дос’тёк еще и сообразить ничего не успел, а кто-то из наших уже заткнул ему рот и плотно упаковал на дне лодки.
В общем, когда наш «дредноут» слегка стукнул чужую лодку, подскочив на набежавшей волне, для этих разинь все было кончено. Нет, не в том плане, что абсолютно радикально и бесповоротно… — к чему нам портить отношения с Дос’тёком и терять языка? Но о том чтобы сопротивляться, не было и речи.
Аиотеек, впрочем, рыпнулся было. Но, схлопотав веслом по руке, так не вовремя потянувшейся за копьем и увидев направленную на него парочку копейных жал, предпочел изобразить из себя мирную овечку… Пусть и постреливающую время от времени в окружающих волчьим взглядом.
Прибрежники даже и того себе не позволили, особенно когда мы им предъявили живого и вполне себе способного материться и плеваться Дос’тёка. Правда, сначала сей почтенный старец матерился и плевался в наш адрес, но потом быстро переключился на своих.
А дело в том, что сидевший на страже юнец вознамерился возражать ему, ссылаясь на аиотеекское обещание перерезать всех, коли данная лодочка выпустит нас из бухты.
Я предложил вариант — говорить, что лодку мы потопили. Потому как у нас лодка большая и человек в ней много. Эти-то ребята спаслись, доплыв до берега. А вот грозный (на суше) аиотеекский воин пошел ко дну, булькая и пуская пузыри. А лодочку мы уведем с собой да и спрячем в приметном месте, где спустя какое-то время староста ее обнаружит.
Но парнишка, видать, понимал, что гнев новых хозяев подобными отмазками остановить не удастся, особенно учитывая, что аиотеек погибнет, а он с напарником спасутся, и вполне справедливо ожидал наказания, и не только для себя, но и для своей семьи. И после того как он, бекая-мекая и запинаясь, косноязычно разъяснил свою позицию, староста встал на его сторону.
…Нет конечно, дать им всем троим по зубам и уйти восвояси было не проблемой. Но опять же, к чему портить отношения с местными? Ведь они вполне еще могут нам понадобиться в качестве союзников. Да, была, признаться, у меня одна задумка… Чисто в нашем ирокезском духе.
— Стоп, — наконец прервал я занудливые причитания местных. И, желая разжиться новостями последней свежести, обратился с вопросом к двум нашим новым пленникам. — Лучше давайте-ка расскажите, парни, про аиотееков. Где они сейчас?
— Тык ведь эта… Которые в лодках сидят, те в море уплыли. Чтобы, значить, вас споймать. А еще есть которые пошли вас по берегу ловить.
— А в крепости сколько осталось?
— Чаво?
Да. Мое учение, в смысле арифметика, распространилось пока еще не настолько широко, как хотелось бы. Так что надеяться получить от этих олухов точную информацию о войсках не приходится.
Спросил у аиотеека. Тот сначала весьма нелестно отозвался о моих родителях и позволил себе пофантазировать об обстоятельствах, сопутствовавших моему зачатию. Потом мы с ним немножко поиграли в ихтиандра… В смысле, освободив от доспехов, выгрузили из лодки, предварительно обвязав веревкой. После чего несколько раз осторожно притапливали его голову веслом и вновь выдергивали на поверхность. В промежутках я делился с ним своими познаниями в ихтиологии, рассказывая о жутких монстрах и чудовищах, что в данный момент плавают вокруг него, облизываясь и скаля зубы в ожидании момента, когда можно будет впиться ими в его нежную и вкусную тушку.