Потому как это не дело, когда два таких важных человека, как мы с ним, да еще и вроде как связанные братскими узами (пусть даже малость ненастоящими), пребывают в ссоре так долго. Это не идет на пользу ни племени, ни нам обоим.
Даже вон, Мордуй, презрев собственные выгоды, которые мог бы поиметь, играя на наших разногласиях, все время, что мы были у него в гостях, активно пытался нас примирить, предлагая на правах старшего родственника свое посредничество.
Мы это посредничество приняли. Правда, я больше из дипломатической вежливости, а Лга’нхи потому что и впрямь считал Мордуя кем-то вроде двоюродного дяди и не мог обидеть родственника.
Но хоть мы и вежливо похлопали друг дружку по плечам, формально заканчивая ссору, холодок между нами все еще остался… Увы, но старое обещание никогда не бить меня, которое я смог вытрясти из братца, воспользовавшись его состоянием полной растерянности после гибели нашего первого племени, сейчас скорее играло против нашей дружбы, мешая четко установить «цепочку подчинения». Ведь хоть формально Лга’нхи и был Вождем, слишком долгое время он жил фактически в моей тени, слушаясь моих советов, а то и прямых указаний… А ведь он уже давно не тот, пусть и физически сильный и крутой, но все же наивно-испуганный в душе, оставшийся без племени парнишка-степняк, что шел тут четыре года назад. Лга’нхи заматерел и стал настоящим Вождем и Героем не только в глазах других людей, «распиаренный» своим хитрожопым шаманом, но и по своей натуре. И потому больше не мог быть моей марионеткой, послушно исполняя все, что ему укажет дергающий за ниточки кукловод.
…Можно сказать, что наша ссора была этаким своеобразным этапом его взросления — запоздалым подростковым бунтом против вечно указывающих что ему делать старших. И хотя в нашей ссоре я точно был прав — нельзя оставлять племя без всего старшего руководства разом, — нашим отношениям все равно суждено измениться. Я должен был признать Лга’нхи Вождем не формально, а искренне, признав, что «мальчонка вырос» и теперь может противостоять мне не только на физическом, но и на уровне интеллекта и Воли.
М-да. — …Теперь я понимаю родителей, пытающихся лет до сорока-пятидесяти опекать своих «малышей», проверяя, во что они одеты и хорошо ли питаются. Иногда это бывает очень сложно — признать в выросшем ребенке самостоятельную личность.
В общем, хорошенько все обдумав, я решил, что надо наводить мосты, поскольку продолжать упираться рогом нам двоим было уже просто неприлично. А тем более, тут такой момент повернулся — приятные воспоминания о совместной битве, последующем пире и дележе добычи. А также законная возможность нахваливать друг друга, воспевая наши храбрость, мудрость и щедрость.
— Так значит, дядька Лга’нхи больше аитееков убил чем ты? — вдруг громогласно уточнил у меня мой новый подопечный и родственник по совместительству, бойкий паренек Никсой.
— Ну да, — коротко ответил я, краем глаза замечая как абсолютно неприлично и неуместно напыжился дурень Лга’нхи. — Зато я убил демона, на котором сидел аиотеек!
— Вроде этого? — тыкнул засранец Никсой в одного из мирно стоящих и флегматично обгладывающих какой-то кустик наших верблюдов.
Н-да… В былинах «демон, на котором сидел аиотеек» почему-то звучало намного грознее. Там он дышал огнем и серой из заросшей огромными клыками пасти, был величиной до неба, покрыт чешуей и рычал похлеще тигра. Так что вид совершенно спокойно стоящей скотиняки, к которой все ирокезы уже давным-давно привыкли, и даже некоторые ирокезские бабы совершенно спокойно подходили доить верблюдиц, как-то серьезно умалял мой подвиг и вообще, чуть ли не снимал флер эпического геройства со всей истории… Типа Геракл Немейскому льву пасть порвал, а тот возьми да и окажись какой-то подзаборной кошкой… Не, конечно, пасть кошке порвать это тоже подвиг, потому как они обычно в таких случаях царапаются и норовят удрать (я лично не проверял, это догадка). Но, прямо скажем, подвиг этот куда меньших масштабов, чем льва уконтропупить.
А тут еще и засранец Лга’нхи такую рожу состроил, будто тот кот… тьфу, в смысле, верблюд, вообще с хомячка ростом был, а вот типа его аиотееки, скальпы которых до сих пор красуются на его поясе… Вот они-то были не только всамделишные, но еще и по крутости своей явно превосходили целое стадо верблюдов.
Короче, настроение мириться сразу пропало… И ведь самое обидное — этот малолетний поганец не со зла такое ляпнул. Не из-за хитрого желания меня подколоть или внести разлад между нами. Это у него детская непосредственность, помноженная на дремуче-провинциальное происхождение, в жопе играет. Другие воины-то небось тоже уже начали догадываться, что верблюды не такие уж и страшные демоны, как это описывается в балладах о наших ранних приключениях. Но зато они наверняка еще помнят собственную первую встречу с этим огромным и непонятным зверем, с сидящем на его кривой уродливой спине ужасным всадником. Свой страх, ужас, непонимание, растерянность, ступор… Они могут понять, каково это — встретить неведомое, агрессивно настроенное к тебе неведомое, и вступить с ним в единоборство.
…А потом привычные и испорченные знанием потомки… Испорченные знанием, которое ценой неимоверных усилий, а порой и ценой жизней, добывали предки, начинают глумиться над их подвигами, дескать, какого-то там вепря ваш Геракл убил? — Гы-гы, — вепрь это вроде как свинья такая, да? — А где был Степашка, когда Геракл Хрюшу мочил?
…Вот потому-то и приходится нам, честным рассказчикам, резко добавлять отрицательным персонажам своих правдивых былин роста до неба, клыков, когтей и чешуи, дабы подобные засранцы хоть чуточку могли осознать величие подвигов наших героев!
М-да, а вот еще знакомые места и не менее знакомые лица. Вот за этим перевалом как раз и начинается Великий Иратуг, а встречающую нас делегациювозглавляет… ну кто бы мог подумать, мой дорогой друг и шпион по совместительству, старина Накай собственной персоной… За что только ему такое Щастье?
Хотя конечно он тут не единственный знакомый. Если не считать парочки молокососов, явно «этого года призыва», в патруле, что встретил нас в поселке на границе, были почти все знакомые физиономии. Еще полгода назад мы все вместе, а подчас и плечом к плечу, бились с аиотееками, а до этого — как минимум вон те трое почти все лето жили у нас в поселке, неся дозорную службу… Причем как раз, по преимуществу, именно с бойцами «диверсионной оикия». Так что оказанный нам сегодня прием даже отдаленно нельзя было сравнить с тем, как встретили нас в прошлый раз. Сейчас у всех иратугских «пограничников» на мордах сияли довольные улыбки, а копья спокойно лежали на плечах, и никто даже и не думал тыкать ими в нашу сторону. Даже несмотря на то, что на сей раз мы привели не одного, а аж целых пять верблюдов.
— Привет, дружище Накай! — радостно поздоровался я персонально с ним, после того как все радостно переприветствовали друг дружку хлопками по плечам и радостными возгласами… А потом добавил, глядя в его, вдруг ставшими затравленными и несчастными, глаза. — Как приятно, едва войдя в ваше замечательное и искренне любимое мной царство, сразу увидеть твое лицо… Напоминает старые времена, не правда ли?
Накай испуганно дернулся и невольно потрогал свое лицо, словно бы проверяя все ли там на месте, — видать, и правда припомнив нашу первую встречу и то, как я глумился над его внешностью, слепив глиняную статуэтку его персоны и производя над ней всяческие садиско-магические манипуляции. Думаю, благодаря сильной внушаемости пациента и моей собственной репутации Великого и Ужасного бедолага уже искренне поверил, что все что я делал с фигуркой отображалось и на его внешности. Короче, грех таким пользоваться, но не воспользоваться для всеобщего блага —еще грешнее.
— Так какому удачному стечению судьбы, дорогой друг Накай, я обязан Щастьем лицезреть твою физиономию, едва войдя в ваше Царство?
— Так это, живу я здесь, — буркнул Накай, яростно ухватившись за амулеты при словах «Щастье» и «физиономия», вероятно заподозрив, что это какие-то магические заклинания. — Все мы тут живем. Смотрим, чтобы никто чужой не пришел из-за перевала в царство, в том наша служба Царю Царей Мокосаю.
— А будешь ли ты, как и в прошлый раз, сопровождать нас до Дворца твоего Царя Царей? — уточнил я.
— Не-е! — радостно выдохнул Накай. — Тогда-то вы были неизвестно кто, да еще и с демоном-зверем тем неведомым шли. — Он опять испуганно покосился на верблюдов, словно бы только что осознав, что мы опять идем с «неведомыми зверями». — А теперь-то мы вас знаем. Да и Царь Царей Мокосай давно уже прислал человека, с наказом, что если ты или еще кто-то из ирокезов появится, препятствий вам не чинить, а совсем даже наоборот. — Накай радостно поглядел на едва поднявшееся в зенит солнышко, и, видать, мысленно прикинув, какое расстояние от заставы мы успеем отмахать уже к сегодняшнему вечеру, расслабленно выдохнул. — …Так что можете идти, куда хотите. Мы мешать вам не станем.
— Мне… Нам с Вождем Лга’нхи и всем воинам ирокезов очень приятно встретить в славном Царстве Иратуг такой теплый прием и столько хороших друзей — церемонно высказался я. — Однако лично мне весьма печально так быстро расставаться с тобой, дорогой мой приятель и друг Накай. И потому я, хоть и понимаю, что твой долг призывает тебя оставаться на своем посту, все же прошу сопроводить нас в пути хоть немножечко… Ну вот до вечера хотя бы. А там посидим у костерка, вспомним прошедшие дни и битвы, где вместе рубились они… в смысле, мы. А утром, с печалью и тоской, я отпущу тебя обратно. (Уточнять, кому предстоит печалиться и тосковать, я не стал).
…Да я бы и всех вас позвал, — обратился я к воинам, заинтересованно слушающим нашу беседу и с уважением поглядывающим на Накая, которому жуткий шаман Дебил оказывает такое внимание и говорит такие хорошие слова… да так складно. — Только тогда некому будет охранять вашу землю от чужаков. Так что я вынужден попросить пойти с нами только Накая, поскольку из всех жителей Иратуга мы с Лга’нхи дольше всех знаем именно его.