У него там… (кажется, говоривший мотнул головой в некоем направлении) таких целое племя живет.
Он над людьми и на тут, и за Кромкой властвует. Захочет, и сможет тебе после смерти путь к предкам преградить. И будешь ты по земле неупокоенным демоном шляться!
— Да как это он может меня, да к моим же не пустить? Да кто его Там слушать-то станет?! — справедливо возмутился благодарный потребитель всей этой лапши.
— Он — может. — В голосе сказавшего это звучало такое убеждение, что я и сам чуть ему не поверил. — Так что ты лучше его не зли. Он с виду-то добрый, но коли разозлится… Одну из жен своих в такую страхолюдину превратил, что ее взрослые мужики за поприще обегают. А все потому, что перечить ему вздумала… Когда по весне мне верблюд на ногу наступил, так она меня лечить приходила. А потом еще полгода по ночам в кошмарах снилась.
— А вот и врешь, — не выдерживает «цокающий» голос. Не может такого быть, чтобы чужой шаман над нашими посмертиями власть имел! Разная у нас кровь. Порчу навести или мор пустить — такое еще куда ни шло. А чтобы такую власть…
— Эх, дурень ты, дурень, — охранник с головой окунулся в возможность почесать языком и явно был благодарен тому, кто эту возможность ему предоставил, так что говорил со всем возможным добродушием. — Пенек лесной. В том-то и сила нашего Дебила, что он такую Власть имеет даже над чужой кровью. Потому как, говорю же тебе, не человеком он родился, а теленком, да еще и белым. Да ведь у них все племя такое — Ирокезы! Раньше про него и не слышал никто, а он взял кучу народа из степняков, из горцев лесных и прибрежников, всех смешал, да ирокезов своих и вылепил.
— Тьфу-тьфу-тьфу… И зачем ему таким паскудством-то заниматься понадобилось? Издревле люди жили, как предки их пример подали. Так чего, спрашивается?..
— А того, что пока он того не сделал, аиотееки всех по одиночке били. А он всех вместе свел — и уже две Орды огромные в пух и прах размели и добычу взяли немерянную! А вы-то, небось, им дань платите да баб своих отдаете?
— А ты, выходит, тоже ирокез энтот?
— Не. Я из Великого Улота. Слышал, небось?
— Так чего же ты его своим шаманом называешь?
— А с того, что он и есть мой шаман, поскольку в нашем войске всех между собой кровавым узором соединил.
— А ты согласился?
— А чего не согласиться, коли он нашему Царю Царей родня близкая? Да и вождем у нас сам Лга’нхи — Великий Герой с Волшебным Мечом.
— Это тот здоровый, который аиотееков крушил, что-ли? И впрямь страшОн! Тоже, небось непростой человек?
— А то! Или ты думаешь, такой, как Великий Шаман Дебил, лопуха вроде тебя Вождем признает?
Наступило молчание… Я тоже затихарился серой мышкой, пытаясь не выдать своего пробуждения. Так-то тут народ бдительный и с понятием — обсуждать своего шамана в его присутствии точно не станет. А подкрасться к ним незаметно, чтобы подслушать разговоры о себе любимом, с моей грациозностью слонопотама хрен получится. Однако порванное тигром плечо или проколотый бок — слишком дорогая расплата за возможность потешить свое самолюбие.
А тут еще нос зачесался нестерпимо. И стоило только чуть двинуть рукой, издав едва слышный шорох, как мое пробуждение сразу было замечено.
— Эта, Шаман Дебил, может, тебе чего надо? Тут вон печенка свежая собачья. Нра’тху велел тебе отложить. А еще местные птиц каких-то держали, Кор’тек велел из них похлебку справить…
— Собачек-то зачем? — искренне возмутился я. — Будто больше еды никакой нету?
— Дык ведь, мы как пошли по амбарам да сараям ходить, они на нас бросаться начали. А местные все разбежались. Угомонить некому. Вот мы и… А мясо-то у них хорошее, не пропадать же.
— Тьфу на вас, чебуречники фиговы. Вот введу табу или вообще священным животным объявлю… А впрочем, хрен с вами. Тащи похлебку из птицы. Дровишек в огонь подкинь. И одеяло какое-нибудь принеси, а то знобит чегой-то…
…И да, этого вон отпусти поссать. Не убежит он никуда.
«Этот вон» при моих последних словах как-то резко вздрогнул и, ухватившись за амулеты, начал чего-то нашептывать себе под нос… Ага-ага, — это я силой мысли в твой мочевой пузырь проник, местечка поинтереснее не нашлось. Беги-ка лучше давай, звеня астральными сферами, до ветру, а то обделаешься еще у меня перед носом.
— Иди сюда. Садись, — приказал я ему по возвращении, припадая к чаше с жирным наваристым бульоном… Не то куриным, не то гусиным. — Ближе к огню садись. Не стесняйся.
Не то чтобы я особое гостеприимство пытался продемонстрировать, просто предпочитаю видеть того, с кем разговариваю. И особенно — кого допрашиваю.
Мужик, наверное, мой ровесник или чуть помоложе. Башка рыжая, рожа конопатая, но на дурака совсем не похож. Одет довольно стандартно — короткие штаны и тапки из вараньей кожи. Торс, как и следовало ожидать на такой жаре, голый. Еще характерная деталь гардероба — воинский пояс. Только вот пустой абсолютно — видать, наши уже успели ограбить. Однако интересно, кто ему оружие вручал — уж не аиотееки ли?
— Значит, гок’овые канаты вы плетете! — не спросил, а утвердительно сказал я.
— Э-э-э… мы, — виновато кивнул головой мужик.
— Хорошо плетете, — одобрил я. — Ваши канаты по всему побережью славны. Рассказывай, как с аиотееками в одной лодке оказался.
Уцскоц — так звали нашего пленника — жил себе не тужил в родном племени и даже пользовался немалым уважением, как специалист по гок’у.
На первый взгляд, вроде ничего сложного — отыскать заросли этого вырастающего выше головы тростника и срезать его как можно ниже. Потом сначала правильно подвялить на солнце и протеребить длинные стебли, чтобы избавить от листьев и всего лишнего. Потом долго вымачивать в обработанной пеплом воде и опять просушить, чтобы стебель можно было разделить на длинные прочные нити. И затем уж очистить эти нити от всего постороннего, вымочить в вырытых земле чанах с хитро составленной закваской, опять вынуть, промыть, высушить. И передать наконец готовую продукцию крутильщикам.
Однако при всей кажущейся простоте для всей этой работы требовался немалый опыт, чутье и дружба с правильными водяными и лесными духами, и Уцскоц очень гордился тем, что всеми этими знаниями он владеет. Недаром ведь столько много его родни на протяжении поколений становилось шаманами.
А потом, зимой, когда тростник был неподходящим для обработки, он с соплеменниками отвозил готовые канаты на побережье и там весьма выгодно выменивал их на бронзовые изделия, мягкие тонкие ткани или даже на лодки или ценные побрякушки, которые так любят женщины… Что и говорить, а приятно было сознавать, что в том числе благодаря и его трудам родное племя жило весьма зажиточно и богато… Уж куда богаче, чем многие соседи.
И вот, в один роковой день, пригнав пару лодок с товаром к знакомому месту торга, вместо привычного поселка побережников Уцскоц увидел пепелище, по которому ходили очень странные и, кажется, довольно злые люди.
Злые и странные люди взяли Уцскоца и его соплеменников за шкирку, вытряхнули сначала их из лодок, а потом из них самих все ценности и отправили трудиться. Кого на строительные работы, а кого и в свою армию.
Новая жизнь Уцкоцу сильно не понравилась. Кормили тут хреново, а расплачивались за труд ударами плетей, а то и копий, если язык плетки не сразу доходил до сознания вразумляемого.
Нет, Уцскоц, в принципе, трусом и слабаком не был. Он даже участвовал в той великой войне, когда их племя напало на соседнее и украло у них четыре лодки, двух баб и гуся. А те в ответ попытались напасть на проверяющих сети рыбаков и отобрать у них свои лодки и улов — побоище было кровавое. Одного человека даже убили, а уж скока было поцарапанных и с набитыми шишками — история умалчивает по причине слабого развития арифметики. Но против этих аиотееков, против их железной Воли, загоняющей даже своих же соплеменников в ровные ряды и посылающей в бой по мановению руки Вождя, рыбак и знаток гок’ового тросника был бессилен. Это все было так неправильно, безжалостно и невероятно, что Уцскоц даже не знал, как этому сопротивляться — ответом на малейшее возражение был удар плетью, а неповиновение каралось смертью. Такому можно было только подчиниться.
И он уже почти смирился с тем, что подохнет тут на берегу моря вдали от родных тенистых лесов и гок’овых зарослей, когда судьба его опять сделала странный выверт — его отыскал какой-то аиотеек. Подробно расспросил про гок’овые канаты, что были в их лодках во время прибытия. Про его племя и путь к нему.
…И так хитро аиотеек все это проделал, что бедолага Уцскоц выложил ему всю правду, прежде чем сумел что-то сообразить.
А дальше…
В общем, выбор был простым — либо уговорить соплеменников подчиниться, либо любоваться со стороны на их гибель. Он выбрал первое.
И вот теперь Уцскоц живет между городом аиотееков и родными краями, куда ездит пару раз в год вместе с налоговой инспекцией.
Благодаря ему его соплеменники не знают, что такое истинный гнев аиотееков. Они исправно платят налоги и поставляют живую силу на строительство города и в войска… А это все-же лучше, чем когда аиотееки, тайно подкравшись в ночи, устраивают облавы, хватают первых же попавшихся людей и грабят все, до чего смогут дотянуться, на малейшее сопротивление отвечая смертью. Уцскоц такое уже видел несколько раз и своей родне подобной участи не желает.
— Хм… — задумчиво подытожил я. — Так значит, ты бывал и хорошо знаешь город аиотееков?
Глава 21
А может оно и хорошо, что я так солидно вляпался напоследок — сразу проснулась бдительность, включился мозг и ожили воспоминания о плетке, полосующей мою спину.
После всех подвигов тут уходить надо было чисто по-английски — не прощаясь и с карманами, набитыми награбленной добычей.
Кстати о добыче. Чтобы перегрузить особо ценные канаты в наши лодки, пришлось бы выбросить почти весь имеющийся там груз. А тянуть лодки за собой — нет, конечно можно было бы. По реке.