имают их милыми безобидными старичками.
Я выдернул из ножен верный спатион, воспитанный в крови холодных гадов. Еще пращуры наши, ромеи, переняли у сирийцев знатный обычай закаливать боевой металл, четырежды возвращая пылающий клинок во власть Гефеста и попеременно остужая его, то в седле бегущего коня, то в чане с кислой кровью тех, кому не дано любить. К слову сказать, кухонные ножи, и даже топоры для рубки туш, так воспитывать нельзя, иначе они рано или поздно покалечат хозяина.
Спатион беззвучно запел, изголодавшись по жаркой плоти, ему вторила кривая ромайя, подобно геккону, уютно устроившаяся в моей левой ладони. Я побежал навстречу тому зверю, что уцелел после воздушного удара Дрэкула. Это была юная самка, длинная, гибкая, с разорванным ухом и криво сросшейся задней лапой.
– Эгемон, слева!
Самка ощетинилась и пошла мне навстречу.
Из нас четверых только друнгарий Лев был облачен в доспех и золоченый шлем, положенный высокому военачальнику. Дрэкул носил под верхним платьем очень тонкую чешую, скорее напоминавшую рыбью кожу, но не признавался, где живет мастер, и из чего шьет столь нежную защиту. Мой детский чешуйчатый клибанион разорвался, когда весталка отняла четыре года отрочества, шлем и нарукавники тоже пришлось выбросить. Хвала Многоликой, я хотя бы не потерял перевязи и пояса с оружием!
Исайя не умел драться, но очень редко, по просьбе моего отца, устраивал для придворных дам смешное развлечение. Исайе завязывали глаза. Свечи расставляли на полу в зале Триумфов, на столах, или подвешивали высоко в оправах светильников. Окна плотно занавешивали, с глаз книжника снимали повязку. Исайя никогда не ждал и не прицеливался. Свинцовым грузилом на кончике кнута он гасил свечи, и каждый удар вызывал звон в ушах. Этот резкий звук будил мантикор в подвалах, они принимались рычать, от их рыка крошился щебень, жены знатных стратиотов визжали и хохотали, особенно когда вместо подсвечников использовались головы живых рабов. Крайне редко забавлял наставник нелепым искусством придворных, с гораздо большей охотой Исайя разгонял кнутом толпу перед моим паланкином. Не помню случая, чтобы наставник искалечил хоть кого-нибудь на улицах Херсонеса. Но к настоящему мужскому оружию – копью, мечу или хотя бы луку, евнух не прикасался. Евнух не снял с пояса кнут, когда мы дрались с нагами, и слава богам, что он этого не сделал. Можно ли отпугнуть змею другой змеей? Исайю утащили бы следом за кнутом в землю.
Оба шакала, напавшие на Льва Закайя, столкнулись с воспитанной беспощадной сталью. Человек и звери катались в пыли, почти сразу раздался тонкий визг. Не оборачиваясь, Лев вспорол брюхо зверю, напавшему сзади. Вожак выпустил из пасти железную поножу, он был стар и умен, и кажется, в последний миг догадался, что лучше отступить. Но, как выяснилось позже, отступить ему мешало то же самое, что и нам. Скованный долгом чести перед хозяином, скованный формулой, вышитой волшебными нитями на ошейнике, самец помедлил и бросился в последний бой.
Затылком я ощутил всплеск магической энергии. Кир Дрэкул собрал силы, и толкнул навстречу яростным врагам сразу три шара, три невидимых, тугих сгустка воздуха.
Кнут в пухлой деснице евнуха взвился раскаленным змеем. Щелчок свинцового грузила под сводами пещеры заставил нас оглохнуть. За первым щелчком последовал дикий визг, и следующий щелчок, в ушах у меня звенело, но вместе с тем хотелось смеяться. Наставник с десяти шагов гасил свечи, не мог он промахнуться и сейчас. Даже липкий язык пустынника варана не смог бы соперничать с неуловимым пастушьим кнутом. Наверняка сломать шакалу позвонки – гораздо сложнее, чем поймать на лету глупую муху. Зверь пытался ползти с перебитым хребтом, из его пасти толчками рвалась кровавая пена. Другой зверь упал грудью и мордой на камни, из обеих передних лап торчало что-то белое. Но врагов было много, еще двое подобрались слишком близко к забинтованным ногам Исайи, кнут их уже не доставал. Вдыхая кровь раненых собратьев, хищники перебегали, отступали назад и снова подскакивали вплотную, норовя вцепиться Исайе в пах.
Для начала я покончил с одноухой сукой, которую не добил некромант. Шрамы изгибались на шелудивых боках, точно имперские писари выбрали ее приземистое туловище для изображения дорожной карты, точно ее живьем мяли кожевенники. Псина дохнула мне в лицо вчерашним мясом и жгучей ненавистью. Я станцевал короткий танец болотного аиста, не останавливаясь, не замирая ни на миг, восемь раз я атаковал ее мечом, и мне это нравилось. Мне нравилось, что подаренный на день рождения спатион стал легким и послушным в окрепшей руке. Получив на морде две кровавых трещины крест-накрест, получив рану на груди, потеряв глаз, самка не струсила. Смерть уже улыбалась ей, ее волчьи боги уже ждали ее в щедрых заоблачных рощах, но зубастая тварь прыгнула в последний раз.
Прыгнула, чтобы повиснуть глоткой на мече кира Льва.
Некромант выдохнул очередную смертельную волну. Казалось, сама архонтесса воздуха пришла нам на помощь, с такой силой прокатилась граница урагана, поднимая стену песка и щебня. Мы с киром Львом едва не задохнулись. Сразу пять или шесть зверей разлетелись в стороны, бессильно лязгая зубами. Натиск стаи был сломлен. Не обладая грацией кошек, не умея приземляться на когти, они бились спинами, ломали ребра и лапы в расщелинах. Я чувствовал, что учителю все сложнее творить безобидное колдовство, он опасается зацепить нас, своих соратников, боевые формулы могли вернуться, отскочив от каменного пола и изломанного низкого потолка.
Послышался топот человеческих ног. От костров отделились огоньки факелов.
Колдовство Дрэкула позволило нам вдвоем броситься на выручку Исайе. Лишь вблизи я заметил, у дяди Льва был разорван наколенник, и по правой лодыжке стекала кровь. Прижавшись спиной к утесу, Исайя отважно орал на шакалов, размахивал мокрым мешком с книгами и сложенным кнутом. Я выбрал себе врага, пригнулся, правую руку с мечом выставил вперед, левую с кинжалом отвел назад. Пес обернулся, посмотрел мне в глаза, и ручаюсь, понял, что умрет. Любому охотнику известно – самый дикий зверь боится, если жертва вдруг прижалась к земле. Прижался к земле, это значит скоро прыгнет.
Я прыгнул и зарубил зверя до того, как клацнули его зубы. Другому кир Лев снес половину морды.
Я был готов убить их всех. В груди моей стучали барабаны, пляска только разгоралась, как вдруг, словно пуховое покрывало упало на нас. Шакалы отступили, поджав хвосты.
В свете факела объявился хозяин стаи.
Глава 30. Евгения-Леопольдина
– Его Высокопревосходительство изволят задерживаться у Его Высочества, – квадратный дворецкий с лицом серийного убийцы распахнул ворота в крытый, увитый колючим плющом двор. В углу двора притаился серый неприметный особнячок. Собственно, Женечка и не сомневалась, что вельможа опоздает к назначенному завтраку, лишь бы помучить гостей в прихожей. Ее больше удивила нарочитая скромность двухэтажного офиса, больше похожего на трансформаторную будку.
– «Управление императорской охоты», – вслух прочла Женечка на бронзовой вывеске, – «Министерство императорского двора». А почему «охота»? Разве канцлер – он главный по охоте? А почему императорский двор? У вас тут разве царь есть?
Спросила, и едва с досады сама себе не откусила язык, таким свирепым взглядом смерила ее Вестник.
– Милостивая государыня, во избежание скандала, и выдворения нас с позором, прошу любые вопросы, касательные государственного устройства, а в особенности правящей фамилии, задавать мне конфиденциально, – прошипел Оракул. От его тона у Женьки по коже пронеслись мурашки. Про себя она решила, что будет молчать. Чтобы случайно опять не сморозить глупость.
Но долго молчать не пришлось, пришлось визжать и охать. Первая же невзрачная прихожая обернулась чревом «кубика Рубика». Едва за спиной захлопнулась дверь, как пол мягко поплыл вниз. Фальшивый гардероб с фальшивыми зонтами и шляпами укатился в стену, дохнуло сквозняком, противоположная стена, с картинками и мятым зеркалом, понеслась куда-то вверх и вбок, а входной проем очутился на потолке. Женька ахнула и невольно вцепилась в Вестника. Лифт вез их вниз и в сторону, но почти сразу – опять вверх и снова вниз, уже с приличным ускорением. Неожиданно ползущие стены совсем пропали, стабильным остался только пол. Дворецкий жестом пригласил сойти на пересечении сразу шести ярко освещенных коридоров. Куда идти дальше, было не совсем понятно. Каждый коридор в сечении представлял собой квадрат, и заканчивался тупиком. В каждом, возле старинного настенного телефона, стояли на страже пожилые бородатые солдаты.
– Личная гвардейская сотня Его Высокопревосходительства, – даже молча Оракул зашептал, словно боялся спугнуть чужие мысли. – Самые надежные и проверенные бойцы.
Бойцы, всполошилась вдруг Женька, точно проснулась. И у них бойцы, и здесь, выходит, война?
Седовласый гвардеец молча дождался, когда все зайдут в коридор, позвенел ключами, и вдруг шагнул прямо на стену. Кирпичная кладка вместе с газовыми светильниками поползла вниз, меняясь местами с полом. Женечке пришлось спешить следом за уверенно шагавшей Ольгой. Еще один скачок – и солдат отворил потайную дверь там, где недавно у этого коридора располагался потолок. Оглянувшись, Женька увидела знакомую платформу лифта, висевшую теперь над головой, и других солдат, невозмутимо дежуривших вверх ногами у своих телефонов. Хотелось зажмуриться и сильно ущипнуть себя.
Высокая дверь, через которую гости только что проникли, очутилась на полу и мигом заросла ковром, а потолок повернулся по часовой стрелке и стал правой стеной, увешанной оружием и знаменами. Левая стена провалилась куда-то вниз, темный закуток превратился в парадную залу. Женька наверняка бы упала, если бы не железная рука Вестника. Наконец, пространство успокоилось. Внутри Управление императорской охоты оказалось втрое больше, чем снаружи. Свет лился из десятков электрических светильников. Своды необъятной залы терялись в вышине, под потолок забитые книгами. Пахло библиотекой, протертыми коврами и сладким ладаном. Между книжными шкафами красовались серванты со старинными винтовками, орденами, треуголками, папахами, саблями и знаменами. На знаменах угадывались надписи на старорусском языке. Об охоте и охотниках отдаленно напоминали лишь два малоприятных чучела. Слева в нише, за стеклом, раздувал мышцы крупный хищник семейства кошачьих. Хотя чем дольше Женька его рассматривала, тем меньше зверь походил на льва или тигра. Слишком узкая для льва, опущенная вниз, морда, с круглыми птичьими глазами, глядящими в стороны. Желтая грива клочками, лапы в заживших ранах и царапинах. Длинная изогнутая спина, укрытая необычным тройным седлом, со сложной системой ремней, и подобием глубоких штанов по бокам, вместо стремян. Получалось, что хищная тварь могла нести одновременно сразу трех седоков. Но самое потрясающее – крылья, две пары грязно-серых, истрепанных крыльев.