— Ну как? Нормально? — Сержант похлопал по плечу Макса и добавил: — Красава! Отлично отработал!
И эта похвала, будничное слово «отработал», будто смену на заводе отстоял, вдруг накрыли Макса. И чуть позже, когда нагрели в прокопчённых кружках воду и замешали кофе, Макс смотрел на спокойные лица своих товарищей и жутко стыдился своей паники.
Но ещё больше жгли мысли о том, как собирался бросить всё и уйти домой. От Димки, Змея, от сержанта и других. Таких родных сейчас. И понял Макс, что никого он не бросит. Никуда не уйдёт. И лучше сдохнет, но не позволит, чтобы пацанам стало за него стыдно! Потому отставил кружку, загрёб из цинка патроны и стал привычно вставлять в пустые магазины. «Чек-чек-чек»…
В одном строю
Газ полз ядовитым туманом к русским позициям. Клубился мерзкой белесоватой субстанцией. Протягивал щупальца к беззащитным солдатам. А немцы всё открывали новые баллоны со смертельным веществом. Русские солдаты, уже знавшие про хлор, забили тревогу.
Мишка, молодой солдат, испуганно глянул на унтер-офицера Петровича, и тот оскалился жутко:
— Не дрейфь, Мишка! Живы будем — не помрём! — И заорал натужно по окопу: — Тряпки намочить и на морду, ежели жить хотите! Бягом!
Мишка лихорадочно открыл вещмешок, схватил плотную портянку и стал смачивать её водой из фляги. А потом налепил плотно на лицо, закрывая нос, рот, глаза. Он не помнил, сколько просидел так в окопе, борясь с тошнотой и головокружением. Лишь читал молитвы, да слышал разрывы снарядов артиллерии пруссаков, которым мало показалось газа, потому они били изо всех стволов по нашим позициям. А ещё слышал хрипы и кашель своих товарищей, которые вдохнули газ и выплёвывали вместе с кровью свои лёгкие, умирая в страшных мучениях…
А потом вдруг стихло всё, и Мишка услышал жуткий в кашле голос командира:
— А ну-ка, братцы, в атаку! Не будем по щелям подыхать, как тараканы!
Немцы вольготно шли к русской крепости Осовец в полной уверенности, что не осталось никого живого. И вдруг из окопов навстречу им поднялись мертвецы с тряпками на лицах и кинулись в атаку. Натиск русских был таким страшным, что немцы дрогнули и побежали, погибая уже сами. А выжившие долго с содроганием вспоминали «атаку мертвецов» августа 1915 года…
…Август 2023-го. Мишка аккуратно затянулся и передал сигарету Роману. Взял прислоненную к стенке окопа кружку с горячим кофе, отхлебнул и блаженно зажмурился.
— Так жить можно, — мечтательно сказал он: — Тепло, солнышко. А то помнишь, как под Гостомелем мёрзли?
Ромка, нескладный долговязый спецназовец, хмыкнул, затянулся и сказал, выталкивая со словами сигаретный дым:
— Я под Сватово больше мёрз! Под Гостомелем всё время под адреналином был. А там привык уже.
Мишка спиной чувствовал тепло прогретой летним солнцем земли, потому как броник снял и положил рядом. Прилететь сюда не должно — слишком близко к вражеским позициям. Да и знать тут про них никто не знает. Подкрались тихо, по-спецназовски. Потому наслаждался парень минутами спокойствия да крепким кофе со сгущёнкой. Лениво посматривал, как курит Ромка, проверяет амуницию и в тысячный раз щёлкает патроны в магазине.
— Слушай, Миш, — Ромка выкинул бычок и посмотрел на друга, — а ты не думал, что вот так же в Великую Отечественную деды наши сидели в окопах? Курили, готовились? Мы ж в тех же самых местах! И техника немецкая. И кресты такие же.
— Думал, — лениво ответил Мишка. — И в Великую Отечественную так же сидели. И в Первую мировую. У меня вон прадед в Первую мировую двумя георгиевскими крестами был награждён! Меня, кстати, в его честь Михаилом назвали.
— Ого… — Ромка даже перестал выщёлкивать патроны из магазина и уставился на друга. — Ты знаешь, кто в Первую мировую воевал у тебя? Я вот про своих не знаю.
Мишка вытащил из пачки сигарету и вновь закурил:
— Ну, в советское время про это не рассказывали. Но в нашей семье история сохранилась. Прадед в «атаке мертвецов» участвовал.
— Это что за атака такая? — вытаращил глаза друг.
— Да было дело такое, немцы газ применили. Тогда против него и средств никаких не было. Просто убийство газом, считай. Подлое. Но наши уже слышали о нём, потому смочили портянки — и на лицо. И выжили. Не все, правда. Ну а фрицы подумали, что погибли все, встали и пошли крепость занимать. А наши — навстречу! И такой п… дали, что те бежали далеко и долго. Кто выжил…
— А второй крест за что получил? — Ромка даже автомат отложил, приготовился слушать.
Вообще Мишку, почти самого молодого, в подразделении уважали люто. Когда началась специальная военная операция, он менее полугода служил по контракту. И командир сказал, чтобы Мишка собирал манатки и отправлялся в часть, потому как их рота направляется в зону боевых действий. А Мишка упёрся и сказал, что от пацанов не поедет никуда. Другие, много лет прослужившие, в «пятисотые» подались. Отказались наотрез воевать. А Мишка остался. И служил с честью. Настоящая гордость подразделения!
— Второй крест прадед за полковника немецкого получил. — Мишка взял броник и принялся неторопливо его натягивать. — В Брусиловском прорыве участвовал, выбрел на полковника на лошади. Полковника — в плен, а лошадь — в суп! Жрать, говорит, нечего им было.
Ромка тоже подогнал амуницию, попрыгал удобно, следя, чтоб нигде ничего не звякнуло, чтоб не мешало при беге, при прыжках, и удовлетворённо кивнул. Поднял с земли автомат, пристегнул рожок и привычно дослал патрон в патронник.
— Так у нас, получается, вообще годно с обеспечением, — хмыкнул спецназовец. — Лошадей не жрём!
Мишка кивнул сосредоточенно. Он уже не улыбался. Был собран и серьёзен. Потому как надо было идти вперёд. И когда он выскочил из окопа, вместе со своим правнуком незримо, с замотанным портянкой лицом и трёхлинейкой в руках, поднялся прадед…
Обстановка
Когда работали на сватовском направлении, довелось мне пообщаться с замечательным человеком. Офицер, огромный, бородатый мужик. Грамотный, знающий. Долго рассказывал про устройство своей пушки «Гиацинт-Б». Про то, как работают. Какие нормативы. Как целиться и стрелять.
А я помню, что часто военкоры пишут: мол, ребята на передке про обстановку рассказали. В Чечне, когда я там работал, никто не рассказывал, но, думаю, может, время поменялось. Ну и решил его тоже спросить. Какая, мол, обстановка. Офицер посмотрел на меня изумлённо-иронично и вдруг захохотал заливисто. Я даже растерялся.
— Какая обстановка? — спрашивает.
— Ну да, — киваю ему.
— А откуда ж мы знаем? — Артиллерист защёлкал пальцами, вспоминая. — У нас тут этот, как его… День сурка! Вот!
— Это как? — спрашиваю осторожно.
— А так, — продолжал веселиться офицер. — Мы даже не знаем, куда нас везут. Привезли — окапываемся, пушку устанавливаем, снаряды разгружаем. Приходят цели — стреляем. Стреляют по нам — прячемся в окопы. Потом опять снаряды привозят — разгружаем. Цели дали — стреляем. По нам стреляют — прячемся. И так изо дня в день.
Артиллерист закурил и подмигнул весело:
— Это у вас там интернеты да телевидение. А у нас ничего этого нет. Снаряды, цели, окопы. Потому вы про обстановку лучше нас знаете. Я даже понятия не имею, кто у нас слева, а кто справа стоит и что там вообще в мире происходит.
К чему я рассказал эту историю? Журналист — не эксперт. Не человек, обладающий сокровенными тайнами. Если мы пишем о врачах, то это не означает, что можем взять скальпель и начать резать людей. Если написали об инженере-изобретателе, мы всё равно не сконструируем станок. Чтобы что-то знать, нужно учиться. Много-много лет. А потом ещё и несколько лет отработать по этой специальности. Будь то врач, агроном, военный или инженер. Потому, когда меня просят выступить в роли эксперта по любой теме, кроме журналистики, я только пальцем у виска кручу.
И с горячими точками то же самое. Что в Чечне, когда я туда ездил, что сейчас на фронте меня не везут в Генштаб, где генералы начинают объяснять свои задумки и рассказывать расклады. Меня не учат тактике и стратегии. Нас привозят на фронт, мы отрабатываем с пацанами. Слышим ровно то, что рассказывают нам они, видящие войну из своего окопа. А если какой-то журналист, иногда даже срочную службу не служивший, будет опять делиться своим очень важным и нужным для общества экспертным военным мнением, просто вспомните эту историю…
Фейерверк
Время двигалось фрагментарно, замедленно, и Белов прищурил глаза, пытаясь разглядеть ближайшую посадку.
— Мины! — заорал его друг Колька, и Андрей упал на дно окопа, слыша свист приближающего боеприпаса. Свист мин, жуткий, будто ввинчивающийся в позвоночник, нарастал, зудел, ширился, но самого разрыва всё не было и не было.
«Почему нет грохота? — в панике подумал боец, и тут же мелькнула другая мысль: — Колька! Как он кричать мог? Он же погиб!»
И проснулся, вывалился из сна. Мокрый весь, со сжатыми зубами. А над ним склонилась жена Танюшка. Сказала встревоженно:
— Ты опять кричал, солнце.
— Ничего, — попытался улыбнуться Андрей. — Сон приснился… нехороший.
Уже неделю Андрей был дома, в отпуске после полугода службы на СВО. Начальство расщедрилось и дало отпуск прямо в канун Нового года, с 23 декабря аж по 15 января. Но если днём фронт отпускал, отступал и таял за заботами и общением с семьёй, друзьями, то ночью возвращался. Иногда прокрадывался тихо и заставлял тревожно пытаться нащупать автомат. А иногда вот так вот врывался во снах. И Белов просыпался, выходил на балкон и курил, пытаясь успокоиться. А Таня обнимала тихонько со спины и так же тихонько вздыхала.
Но с утра, после завтрака и кофе, когда дети убегали к себе в комнату, Андрей радостно улыбался, и они с супругой строили планы на день. Походы по магазинам, торговым центрам. А сегодня вот Танюшка предложила прогуляться на центральную площадь города, где уже установили огромную новогоднюю ёлку.