— Детей возьмём? — Андрей по привычке сразу же хотел помыть тарелку, но Таня выхватила её и поставила в мойку:
— Пусть дома посидят! Второй день каникул. И мы вдвоём побудем.
Белов кивнул:
— Добро! — И потопал одеваться.
Снежок похрустывал под ногами Андрея и Тани, искрился под солнцем мириадами нестерпимо сияющих огоньков. Таня повисла на руке мужа и весело рассказывала:
— Там, говорят, ларьки установили, можно шашлык взять и блинчики горячие!
— Я за отпуск отожрусь так, что в броник не влезу и в окоп не помещусь! — засмеялся Белов.
Супруга его нахмурилась чуть, услышав, что отпуск закончится, но прогнала тоску, потому что впереди ещё были две недели безоблачного счастья. А чтобы муж не заметил грусти, проговорила нарочито весело:
— Пока толстый сохнет — худой сдохнет! Потому будем трескать шашлыки!
— Слушаюсь, товарищ жена! — Андрей шутливо откозырял, щурясь от яркого света.
Когда уже выворачивали на площадь, и случился неприятный казус. Кто-то запустил фейерверк, и тот затрещал, загремел хлопками-разрывами. Андрей даже понять ничего не успел, упал в сугроб, чуя предательский холод вдоль позвоночника. Руки искали автомат и не находили, а паника росла, ширилась от отсутствия оружия. А вокруг засмеялись люди. Кто беззлобно, а кто и издевательски.
— Ты глянь, уже с утра нализаться успел, — добродушно произнёс полный мужчина и повернулся к своему ребёнку: — Пить нехорошо, сынок!
Таня кинулась к Андрею, стала поднимать. Да тот и сам уже понял всё, смущённо поднялся и отряхивал с одежды снег.
— Вы бы пить завязывали, молодой человек, — неодобрительно произнесла женщина.
— А то и Новый год не увидишь, — захохотал какой-то парень.
— Он не пьёт у меня, — заплакала от обиды Таня. — Он в отпуск с СВО вернулся…
И потащила Андрея за руку прочь от площади. Парень подавился смехом, закашлялся и рванул вслед за Беловыми, извиняясь и бурно жестикулируя, а остальные стали расходиться, почему-то стараясь не глядеть друг на друга…
Второй день рождения
Димка курил короткими затяжками, успокаивая дрожь в руках. Только что в десяти метрах от машины перед ним упала ракета от «Града». И… не взорвалась. Лишь побила лобовое стекло крошкой асфальта, да ухнуло что-то внутри, когда парень объезжал опасный боеприпас. Метрах в ста от прилёта волонтёр остановился и вышел из машины, жадно хватая ртом воздух.
— Ну что, поздравляю, — сказал сам себе Димка, глубоко затягиваясь. — Второй день рождения отмечаю сегодня!
Волонтёр выбросил на дорогу окурок и вновь сел за руль.
Город снова встретил Димку провалами окон, дымящимися домами, иссечёнными осколками стенами и стойким ощущением тревоги и страха. Уже который день подряд укронацисты обстреливали Шебекино. Били из артиллерии, систем залпового огня. Лупили по мирным кварталам не прицельно, куда придётся, но оттого не менее страшно. В центре, кажется, не осталось ни одного неповреждённого здания. Даже на асфальте то тут, то там встречались воронки от прилётов, будто кошка гигантским шершавым языком лизнула.
А ещё в городе был стойкий запах гари. Им тут, казалось, пропитано было всё: дома, тротуары, разбитые магазины. Пожарные просто не могли выехать на тушение — их сразу засекали и начинали обстреливать. Да и гидранты в обесточенном городе не работали второй день.
Димка аккуратно объехал лежащий на дороге провод и принялся смотреть на номера домов. Двадцать восьмой, тридцатый, тридцать второй. Ага, здесь! Парень загнал машину под дерево — так меньше шансов, что срисуют с коптера и ударят, и выскочил на улицу. Быстро прошёл к дому и заорал:
— Есть кто? Свои!
Из подъезда, щурясь от солнечного света, вышла пожилая женщина:
— Мы тут, сынок.
— Сколько вас?
— Двое! Я и дед мой.
— Я за вами, собирайтесь, в Белгород поедем. Дети ваши попросили вас вывезти.
— Сейчас-сейчас, — засуетилась женщина. — У нас и вещи собраны, деду только скажу!
— Давайте помогу вещи загрузить! — Парень привычно пошёл вслед за жительницей дома, а уже через пару минут закидывал в багажник своего внедорожника две небольшие сумки с самым необходимым. Дед суетился рядом, неловкими движениями поправляя сумки.
— Безопасно ехать? — тревожно заглядывал он в глаза парню.
— А где сейчас безопасно? — Димка ободряюще улыбнулся пожилой паре и проговорил: — Не переживайте, прорвёмся! Мы уже столько народу вывезли — все живы и здоровы!
— Дай Бог, — часто закрестилась женщина и спросила: — Куда садиться, сынок?
Димка разместил людей на заднем сиденье, и бабушка с дедушкой сели робко, будто боясь испачкать сиденья. Дед уцепился своими узловатыми, морщинистыми ладонями в колени, да и застыл так. А бабушка всё тёрла, тискала свои руки, будто пыталась помыть их невидимой водой.
Волонтёр пристально всматривался в дорогу по улице Ленина. Тут могло быть что угодно, от мин до упавших не обесточенных проводов. И тут краем глаза Димка увидел движение. Быстро повернул голову и резко выдохнул. Из окна второго этажа многоквартирного дома шваброй махала бабушка, а из подъезда валил дым и хищно вырывались языки пламени.
— Родные, подождите! — обратился к пассажирам Димка и аккуратно припарковал свою машину. Выскочил на улицу и столкнулся с ребятами из теробороны.
— Бабушку видите? — крикнул им.
— Видим, — кивнули пацаны и добавили непечатное. Потому как подъезд горел хорошо. И каждый понимал, что идти туда придётся. Бросить женщину и просто уехать не сможет никто.
— Надо тряпку мокрую на лицо! — сказал один из теробороновцев, Димка скинул броник и потащил с себя футболку.
— Мочи! — заорал он, и теробороновец щедро полил одежду из пятилитровой бутылки. Свою футболку протянул второй теробороновец. А потом они переглянулись, Димка перекрестился и бросился в подъезд. Следом за ним забежал и боец теробороны.
Дым разъедал глаза, от него першило в горле, но волонтёр упрямо пошёл по лестнице, потом внезапно заматерился, увидев провал на лестничном пролёте. Но быстро успокоил панику и перепрыгнул. Следом прыгнул и боец, всё так же прижимая футболку к лицу. А потом они ворвались в квартиру и заговорили максимально спокойно, стараясь не напугать пожилую женщину:
— Собирайтесь, мы вас вывезем!
А бабушке и собирать нечего было. Пакетик с вещами уже стоял возле входа. И пацаны пошли с бабушкой назад. Возле провала остановились, не сговариваясь, подхватили бабушку на руки и прыгнули. Удачно! Приземлились на ноги и быстрее вниз-вниз. На живительный воздух. И лишь когда вывалились из подъезда, засмеялись счастливо.
— Место есть? Заберёшь бабушку? — спросил теробороновец, нервно закуривая. — А то нам ещё тут работать.
— Заберу, — кивнул Димка.
Уже через пару минут они ехали по дороге, стремясь вырваться из Шебекино. А Димка вдруг подумал, что ни разу даже имён не спросил тех, кого вывозит. Хотя за два дня количество вывезенных уже было около сотни. Да и люди не представлялись. И его имени не спрашивали. Либо молчали, либо уточняли, куда едут, да что там ждёт. И Димка говорил, говорил, стараясь хоть немного отвлечь от ужаса, вползшего в разбитый город…
Вот и сейчас волонтёр сначала успокаивал пожилых людей и лишь потом, когда под грохот прилётов выскочили из Шебекино, спросил:
— У вас родственники есть? Или в ПВР отвезти?
— Нас бы на вокзал. В Воронеже родственники, туда поедем, — несмело сказала женщина и просительно посмотрела на Димку.
Димка сглотнул ком и кивнул. А когда высадил их возле вокзала, сказал негромко:
— Теперь всё хорошо будет. Езжайте!
— А ты, сынок?
— А я назад. — Димка улыбнулся. — Ещё заявка пришла, надо людей вывезти.
Он повернулся, пошёл к машине и уже не видел, как пожилая женщина крестила его вслед и шептала пересохшими губами молитву…
Письмо Татьяны
Костя с утра удалял фотографии на телефоне. Удалял без жалости, лишь с чувством досады и сожаления. Так, это они у кума в беседке шашлыки жарили? Долой! Чтоб ничего не напоминало. А это на речке, где Таня так прижималась к нему и смотрела на него влюблёнными глазами. Долой! И Таню, и глаза эти. А это они ездили в Москву, разглядывали соборы всякие и музеи.
Глаза Кости затуманились. Всё же хорошее время было. Они с Таней были влюблены и безумно счастливы. Вместе провели всего три или четыре месяца и на майские праздники рванули в Москву. Таня знала, кажется, о столице всё. Взахлёб рассказывала, где тут ходили всякие Пушкины и Грибоедовы. Как в каком-то там веке захлестнул Москву чумной бунт.
— Я даже не знал, что тебе так много лет, раз ты восемнадцатый век помнишь, — пошутил тогда Костя, а Таня весело засмеялась и стукнула его кулачком по могучей спине.
А спина у Кости действительно была могучей. Кроме того, что природа его щедро одарила, он с детства занимался спортом, имел разряды. И всегда, сколько себя помнил, хотел служить в спецназе. Потому, в отличие от многих сверстников, в армию пошёл с радостью. А после срочной службы устроился в ОМОН. Сдачу экзаменов запомнил плохо, бег, потом силовые, а после — обязательный спарринг. Зато хорошо запомнил радость, когда командир подразделения подошёл и похлопал его по плечу:
— Поздравляю, боец! Теперь ты, считай, в отряде!
И началась суровая работа. И по обеспечению общественного порядка, когда приходилось оттеснять разъярённых фанатов. И патрули. И задержания. Когда отправляли в командировки в горячие точки, Костя никогда не отказывался. Понимал, что нужно, что это часть работы.
Костя удалил очередную фотографию и вздохнул. Действительно, они с Таней были странной парой. Он — здоровый, могучий, способный нести многокилограммовый щит на себе, и она вся такая утончённая, будто барышня из рассказов русских классиков. Она постоянно ему рассказывала о каких-то книгах, событиях, а он слушал и ласково улыбался. А друзья их называли «медведь и дюймовочка».